| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В горле пересохло. Слишком много. Много слёз, крови, смертей. Пожаров, мук, неволи. Горя. В те четыре года, когда прошли по Руси два Батыева похода. И последующего пол-тысячелетия. Когда раз за разом приходили рати. Неврюева, Дедюнёва, Тохтомышева... ордынцы, ногайцы, крымчаки...
— Андрюша! Так — на века! Всяк кто не так — смерть. Всё, что хорошее есть — отдай. Из года в год, из колена в колено, из века в век. Народ... Люди вот в этом... с рождения и до смерти. Плёточка ханская... с рождения до смерти. "С отцов-прадедов". Другого... не только сделать — помыслить не с чего. "Все так живут", "на то — воля божья"... Ведь скажут так! Ты ж ведь людей знаешь — ведь будет так! Ещё и с радостью. С умилением и восхвалением. Что церковь твоя... как сарай ободранный. Хорошо — не спалили.
Андрей неотрывно, "всасывая" взглядом, смотрел на меня. Ему, человеку с огромным воинским опытом, повоевавшим почти по всей Руси, эти картинки — встающие по горизонту дымы пожарищ, брошенные, ободранные до исподнего, порубленные тела мужчин, женщин, детей, ужас нашествия и запустение разорения... — хорошо знакомы.
Он и сам так делал. Война — последовательность применяемых технологических операций. Война... она — нейтральна. Хорошей или плохой она делается человеком. "Справедливой", "священной", "освободительной"... или — наоборот. Смотря по тому, на какой стороне ты оказался.
Боголюбский как-то... встряхнулся. Отгоняя видения, собственные воспоминания. Отгораживаясь от меня, от затягивающего потока общих эмоций. Зло, саркастически бросил:
— Ну, молодец, ну напугал. А делать-то чего? Как такой беды-напасти избежать? Подскажи, дитятко, подскажи, плешивое, что твоя головёнка блестящая... в некоторых местах... замыслила-напридумала?
Опять. Как на совете перед штурмом Янина. Им мало указать на проблему. Они хотят сразу услышать и предложения по реализации решения.
При общении с русскими князьями нужно чётче прорабатывать вопрос. Подготавливать как для Политбюро. До уровня проекта детального постановления. Иначе... если реализация выглядит неудовлетворительной, то и сама проблема считается ложной.
"Если проблема имеет решение — волноваться не о чём. Если не имеет — волноваться бессмысленно. В этом дуализме весь принцип пофигизма".
Или — любого религиозного мышления. "Господь не посылает человеку креста, который тому не по силам снести". Непосильное — не поднимается. — А как же...? — А по воле божеской. Иншалла.
"Блажен кто верует. Тепло ему на свете".
Увы, меня знобит. От предчувствия грядущей катастрофы.
— А чего тут думать? Надо ворогов на Русь не пустить. Великие Кочевые Ворота. Надо их крепостями перекрыть. Находников там, на дальних рубежах побить. И будет на Руси... тишь-гладь да божья благодать.
Андрей задумчиво рассматривал меня.
Яик, кусок степи между южными отрогами Урала и зыбучими песками Северного Каспия, для русских князей — земля известная. Через полвека, перед Калкой, когда монголы Субудея прорвутся через Дербент, и встревоженный император византийский обратится к тогдашнему Великому Киевскому князю Мстиславу — он получит гордый ответ:
"От Дуная до Яика ничего не может случиться без моего соизволения".
Случится. Этот Мстислав — Киевский, его тёзка — Мстислав Черниговский и ещё триста русских князей будут убиты монголами. Лишь третий Мстислав — Удатный, сумеет сбежать за Днепр.
— И какое ж войско тот народ на нас пошлёт?
А я знаю? Разброс в оценке численности армии Батыя — в разы. Но, следуя наиболее общепринятым, выглядящим обоснованными...
— Тысяч полтораста конных. Ходят они резво, без телег, отрёхконь. Конечно, дело не простое, там полтыщи вёрст этих "Ворот", но если поставить в удобных местах крепости, наш-то берег — крутой да высокий, выдвинуть к востоку сторожевые дозоры, развернуть в глубине линии обороны мобильные резервы...
Выражение лица Боголюбского, по мере моего лепета, становилось всё более презрительным.
— Нет. Не Иван. Брат был добр, но не глуп. Бестолочь ты, счёта не знаешь.
— Э...?
— Да хоть как крепости ставь! Сколько надо иметь войска, чтобы удержаться против полутораста тысяч воинов?
— Э... Ну...
— Треть надо! Не менее! Хоть в каких крепостях-засеках. Полста тысяч! Доброго, оружного, постоянного войска. Дошло? Чтобы одного воина прокормить надо смердов... Сколько?
— Ну... Семь...
— Сколько в смердячем семействе душ?
— По-разному... но... десять.
— А ещё к войску нужно городских. Мастеров, купцов, попов... Считать умеешь?! Сколько всего?!
Факеншит уелбантуренный... Четыре миллиона! Абзац подкрался незаметно. Из таблицы умножения.
Андрей завёлся нешуточно, даже брызгал слюной. Выплёвывая в меня свои эмоции:
— Дурень! Ботало берёзовое! Это — половина всей "Святой Руси"! Это против всего Залессья — впятеро, всемеро! Сколько лет от Бориса с Глебом до сюда?! Двести?! А отсюда до твоих... мунгал... семьдесят? Так князья в Залесье пришли не на пустое место! Тут уже люди жили! А там-то — степь голая! Ты куда людей слать хочешь?! За булгары да за буртасы, промеж кыпчаков да торков, в пустой чужой земле землянки копать?! Сгноить-поморозить?! Господи боже, пресвятая богородица! Да с откеля ж такие пни вылезают?! Ведь не дай бог твои речи бессмысленные — люди малые услышат! Ведь сыщутся и другие глупцы да сволочи! Ведь поведут народ обезмозгленный на смерти лютые!
Он замолчал, вытер губы, посмотрел на меня с ненавистью. И подытожил:
— Рубить. Рубить голову, пока дурость твоя — в народ не пошла. Мало ли у нас иных зараз. Новой — не надобно.
Стоп! Как же так?! Это ж второе самое главное событие в русской истории! После Крещения. Это ж "Погибель земли Русской"! Это ж первоисточник и первопричина... ну, всякого всего! Русь, его "Святая Русь" будет разрушена! Русский народ разделится натрое, всё поменяется: язык, система управления, одежда, законы... Сотни лет войны на истребление, бесконечная "борьба со степными хищниками"... вековая оккупация большей части... вечная централизация для непрерывной мобилизации... А ему — плевать?! Боголюбскому плевать на судьбу "Святой Руси"?!
— Погоди... а как же... а чего ж делать-то?... ведь будет нашествие... ведь я же знаю... Ну, пророчество, грядущее же...
"Его уста сочатся ядом". Ядом убийственного сарказма.
— А ты, значит, во пророках. Может, тебя не Ванькой, а Иезекиилем звать-величать? Тебя сам Господь Бог вразумил? Показал тебе свиток кожаный? "И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: "плач, и стон, и горе"".
Я даже поперхнулся, прихлёбывая винцо из кубка.
Глава 343
Андрей был в бешенстве. От того что на миг поверил. От того, что сразу понял — ничего сделать невозможно. От возникшего на мгновение ощущения собственного бессилия перед грядущей опасностью. От того что задумался, представил, почувствовал. Оттого, что сам, на минуточку, увидел мои картинки, соприкоснулся с моей душой. Что между нами на мгновение возникла паутинка... нет, не дружбы, не единомыслия, но понимания, со-чувствия. Общности. А такого, между светлым князем и душегубцем кровавым — быть не может! Никогда! Чтобы "душегубец" не говорил!
Ибо "понять" часто означает "простить". Тяжко посылать на плаху человека, с которым ты... "со-чувствуешь".
Тыча в мою сторону мечом, он кричал мне шёпотом:
— Ты! Ехидна злокозненная! Поклёпы гадские на Русь складываешь! Всяко слово — ядом змеиным течёт! Выкормыш, выползок сатанинский! Для смущения душ христианских посланный! Чтобы дух наш русский расточился аки пар утренний! Не бывать этому!
Я отставил в сторону свою пустую посуду и, встав на четвереньки, сходно, шёпотом, заорал ему на встречу:
— А ты — руби! Рубани мечом святым до по лысой-то головёнушке! Враз замолкнет глас, глас пророческий! Не будет у тебя нужды-заботушки! Тебе! Государю! Нахрен-то думати?! Жрать да спать — мозгов не надобно! Ты тут кто — князь русский или в плетне дреколье замшелое?! Коль нацепил корзно — изволь знать! Хоть убей — да выслушай! Изволь об Руси заботу иметь! Ты... б-б... братец...
Андрей, кажется, опешил от такого моего ответа. От напора моего отпора. Пару мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Он — наклонившись ко мне навстречу со своего трона, странно изогнув спину, с чуть дрожащим, пускающим от этого зайчиков, мечом в руке. Я — стоя на коленях, почти на четвереньках, вытянувшись ему навстречу, с идиотским пустым кубком в руке.
Я сдался первым. Уселся на пятки, отвёл глаза, заговорил спокойно, миролюбиво:
— Зря ты на меня так, зря пророком ругаешь да насмехаешься. Мы все — пророки. Всяк, кому язык дан — грядущее предсказать может. Кто больше, кто меньше. И ты, Андрей, тоже... "во пророках".
— Чего?!
* * *
Надо помнить, что издевательская фраза: "Вот и Саул во пророках" — здесь у всех на слуху. Тот же уничижительный оттенок в куда более поздние времена звучит в русской фразе: "Ну, ты, юродивый...". Сходно относились к Иисусу его односельчане:
"И, придя в отечество Свое, учил их в синагоге их, так что они изумлялись и говорили: откуда у Него такая премудрость и силы? не плотников ли Он сын? не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда? И сестры Его не все ли между нами? откуда же у Него всё это?
И соблазнялись о Нем. Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем".
Последнюю фразу мы знаем в литературном варианте: "Нет пророка в своём отечестве".
Замечу для знатоков: фрагмент от слов "не плотников ли Он..." — трудно переносим для христианина. Хотя это не апокриф, а "От Матфея". Ибо уравнивает голубя и еврея. Как минимум — в некоторых аспектах самовоспроизводства. Причём, "пальму первенства" отдаёт плотнику: тот больше "настрогал", он более богоугодный — "детей даёт бог".
Другой аспект: в христианстве, кроме термина "богоизбранный народ", необходимо вводить термин "бого-единоутробный народ". Ибо пра-пра... внуки Пресвятой Девы могут существовать и поныне. И "рабам Иисусовым" надлежит относиться к "племянникам Иисусовым" — к потомству его братьев и сестёр, так, как и надлежит относиться к членам "правящего семейства", к кровным родственникам Царя Небесного.
Забавно наблюдать христиан с душком нацизма — изначально расколотые мозги: "нет ни эллина, ни иудея" не совмещается с очередным "по-над-усё". Один из очевидных медицинских результатов — массовая шизофрения.
Соседи по Назарету "изумлялись" весьма презрительно и оскорбительно. Иисус плюнул на свои собственные проповеди, на "бог есть любовь", "возлюби ближнего своего", "прости нам... как мы прощаем".
Стыдно, когда тебя называют пророком. Очень стыдно. Вместо того, чтобы "подставить другую щёку" — он обиделся. Раскапризничался и ушёл.
"И не совершил там многих чудес по неверию их".
* * *
Андрей снова убрал меч себе на колени, успокаивался, не поднимая на меня глаз, как-то усаживался поудобнее. Однако моё наглое заявление о наличии у него пророческого дара, вновь вызвало приступ ярости.
Тут уж лучше показывать, чем рассказывать. Я поднял пустой кубок, заглянул в него. Как фокусник покрутил, показывая Андрею со всех сторон пустую посудинку. Поднял на вытянутую руку перед собой.
— Ежели я его отпущу — чего будет?
Андрей несколько мгновений раздражённо рассматривал то меня, то этот оловянный стаканчик с ножкой. Запахнул полы шубы и зло сказал:
— Ха. Известно что — упадёт.
Я улыбнулся ему в лицо. И отпустил кубок. И тот — упал.
— Вот, Андрейша, ныне и ты во пророках. Хоть и недалёкое, несложное, но будущее — предсказывать можешь. Ты о "не-наступившем" молвил. Прорёк. И исполнилось по слову твоему. По твоему пророчеству. Упал.
Первый раз я увидел, как у Боголюбского отпадает челюсть. Он растерянно переводил взгляд с меня на стаканчик и обратно. Что упадёт — очевидно. Но ведь предсказал же! До падения. Или предсказание очевидного, но не наступившего — не предсказание? Но что такое "очевидное"? Что просто одному — сложно другому...
* * *
"Чукча залез на дерево, пилит сук на котором сидит. Мимо идёт геолог:
— Чукча! Упадёшь!
Допилил, упал.
— Ты, геолог, шаман, однако".
* * *
Момент растерянности от наглядности проявления собственного "пророческого дара", быстро сменился стандартной реакцией — приступом раздражения:
— Ты мне тут шутки свои скоморошьи...!
— А вот теперь что будет?
Я снова поднял стаканчик и радостно посмотрел на Боголюбского.
— Да я ж сказал! Упадёт! Да что ты мне голову...!
Я отпустил стаканчик. Правой рукой. И подхватил его у земли. Левой.
— Не упал. Видишь? Предсказал, а не сбылось. Теперь ты, Андрейша — ложный пророк.
Кажется, он икнул.
Андрею, как это часто бывает у людей начальствующих, свойственно было при столкновении с чем-то непонятным, приходить в состояние раздражения. Ибо, как показывает повседневный опыт, почти все непонятности есть следствие бестолковости, лености да нерадивости подчинённых. Простейшее и эффективнейшее средство для разрешения таких коллизий и несуразностей — рявкнуть. Все с испугу забегают, напрягутся быстренько — и всё станет правильно.
Увы, с мной эта метода не работала. Не тот случай. "Забегать быстренько" я как-то... не устремляюсь.
— Ты! Ты сам ложный пророк! Об мунгалах, об степняках твоих... О тебе сказано Иисусом: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные"!
— Значит, ты, брат, меня поберегись. Ибо в этом и есть моя мечта. Хочу быть лжепророком! Мечтаю. Вот, пророчествовал я о сыне твоём Изяславе. Говорил Манохе о смертельном ранении княжича в Бряхимовском бою. Не случилось. Что вы там сделали? В атаку какую не пустили парня? Гридней в охрану добавили? Просто ближникам пальчиком погрозили, чтобы те не спали? Что?
Андрей опустил взгляд, зло сопя пробормотал под нос:
— Кольчугу новую отдал. Покрепче... Но всё равно...!
— Что?! Что "всё равно"? Что его не убили?! Тебе — всё равно?!
Мы оба помолчали. Я так думаю, что Изяслава всё равно бы не убили в Бряхимовском бою. И без моего пророчества. Но они же поверили! Какие-то меры предприняли! Молодцы! Парень — жив, пророчество — ложное. Что радует.
Парадокс: радует — ложность.
Я перевёл дыхание. Жаль — горло промочить нечем. Но посторонних звать не будем. Продолжим. Просто — чуть спокойнее:
— Вспомни древних пророков, Андрей. Их предсказания — несчастья. Мор, глад, война, разрушения, пожары. Беды. Кроме сна Иосифа Прекрасного — и вспомнить ничего хорошего не могу. Да и то... "семь коров тучных, семь коров тощих. И сожрут тощие — тучных...". Ты себе хищных коров представляешь? Говноедок? Э... Говядино-едок. Ужас! Посмотри Исайю, вот сказал он: "Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими". И так и исполнилось. Потому он — пророк великий, правильный. А дошли бы его слова до душ людей, которым он пророчествовал, стали бы они жить по законом, без грехов и злодейств — не послал бы Господь на них погибелей. И было бы им хорошо. А Исаии — плохо. Ибо не исполнилось по слову его. Ибо стал бы он — лжепророком.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
