Центурион пришел бесшумно. Форменная флофоли с распашнэ, на сгибе руки две детские юбки и две пары сандалей. Плывшие за ним два сундука, неотличимые от рискусов ни по обшарпанности, ни по содержанию, с двумя рюкзачками сверху плавно обогнули рослую фигуру, нырнув в ближайший проход.
— И все же прима, да?
Заметивший движение дуот Эёух отвлекся от себя, но его вопрос в озмеке остался безответным. Хуан и сам заметил, как проплывали рискусы к кончику листа, к единственному свободному пространству, что, в общем-то, ничего не объясняло. Братья Эёух нахмурились и выключили по графику ставший ледяным душ.
— Одевайтесь, идем обедать, — кратко и безэмоционально.
Панг и Эёух вровень обсушились, хотя первый выключивший подачу воды вздохнул на салатовое полотенце с крупным укропным узором, прошлепав по гладкому полу, накрытому частой веревочной сеткой, через каждые четыре узла пришпиленной к истертой тысячами ног цисторисовой поверхности.
— Везет же некоторым, — вновь подал мысль Хуан, прежде чем с братом:
— Спасибо, — поблагодарить центуриона за аккуратно поданное.
Он-то принялся одеваться и обуваться, а Пинг с Понгом полыхнули зеницами во лбах да костерками на руках и пупках да подпрыгнули на месте, оказавшись по притатамивании в точном подобии принесенного для Хоана и Хуана. Центурион, подошедший за пяток ниций до начинающегося по расписанию обеда, смотрел равнодушно.
Отбуксированного подноса с дневным перекусом в коридоре уже не наблюдалось — Капринаэ о нем совершенно забыл, Панг есть не хотел, Эёуху не до еды было, после вкусного и питательного завтрака. Только пестрая и дымчатая кошки вальяжно вылизывали одна хвост, другая отставленную и вытянутую заднюю лапу в черном носочке — короткий умный взгляд не убоялся четырех пар рук, способных затискать мяук до изнеможения последних. Их шерстка мелко искрилась в истинном зрении, обозначая привитые магические возможности — такая особь, будучи выкинутой из листа, не разобьется, но однозначно разорется от возмущения на весь подкронник.
— Извини, Хуан, — через три поворота подал мысль Понг. — Для нас стала испытанием та речь, мы отвыкли общаться...
— Не обижайтесь на нас за это, ладно?
— Как это отвыкли общаться, разве такое возможно? — Не будем.
— Да я и не обиделся, просто... просто привыкаю! — нашелся Хуан, обернувшись с бесенятами в глазах и улыбкой на губах к Понгу. Тот подмигнул.
Преподавательская трапезная соседствовала с гимназийским цветком и военной колоннадой, образуя с ними треугольник, тенью ложащийся на землю от подобного в кроне. Она была самой маленькой из трех — солдаты кушали посменно, но зал рассчитывался на обе когорты, как многоярусный верхний на три.
В трапезной был аншлаг. Центурион оказал честь дуотам самим фактом приглашения. Воспитание не позволило чинным эльфам беспардонно обернуться и уставиться на прибывших с небольшим опозданием. Нет, не было и Глаз Виката — только амулеты-сережки, иногда кольца или вставки в разнообразных брэмпэтэ. Легкий гул беседы под аккомпанемент птичьего пения в сопровождении каскадных водопадов у стен не прекращался. Но Панг не вникал в суть внешне пустых слов, запоминая — он готовился к выступлению. А Эёух шел со слегка опущенной головой и старался не шевелить ушами — удивление на повороте сменилось положенным этикетом в зале.
Центурион переглянулся с белокурым и голубоглазым эльфом, сидящим у беломраморной колонны с лиловыми разводами и сочными озовыми прожилками за примыкающим к ней столом, и тот пересел к двум напротив него. Туда и повел семенящий хвостиком выводок цен. Освобожденная деревянная скамья вытянулась и приблизилась к изящной столешнице из тисовых распилов.
— Приятного аппетита, старшие, — вежливо произнес Эёух вместе с изображающим эхо Пангом.
— Приятного аппетита, алсы, — сказал цен за присутствующих, ограничившихся кивками и продолживших вести беседу о результатах аттестации двадцать четвертого звена.
Не успели Хуан и Хоан гораздо ловчее Пинга и Понга сесть, как размашисто подошедший болванчик-официант на свернувшихся спиральной кончиках четырех витых жгутов поставил со спины перед дуотами их порции. Перед ценом же легли несомые верхним ярусом четыре красиво украшенные тарелки: ягодный салат с тмином, укропом и горошками перца; бобовый суп-пюре с гвоздикой и хреном, украшенный пряным листом; отпаренный с луком турнепс в томатном соусе и двумя фаршированными сыром с вареными яйцами под сметаной солоноватыми помидорами насыщенного желтого цвета; и обжигающе острый десерт в пальцевидных стручках красного перца.
Нечто такое же несочетаемое, по мнению Панга, досталось и ему с Эёухом, причем объем порций мало чем уступал блюдам взрослого при громадной разнице между объемами их желудков. Привычка и воспитание взяли верх над близнецами, даже в озмеке примолкшими на время еды, а может, в этом виноваты их подавшие голос животики, вызвавшие добродушные улыбки, вогнавшие в краску смущения. По центуриону было видно, что переданная из Кюшюлю детальная информация не дошла до народных масс, а приятные соседи наверняка получили его личное приглашение за этот небольшой столик рядом с приятно освежающим водопадом. Потоки лились из резных кувшинов с крышками зеленых листьев и бежали по бугристым ложам — вся композиция представляла собой живое растение, само поднимающее воду на высоту трех метров, откуда та прыгала по скульптурным веткам, подернутым мрачно зеленым симбиотическим мхом.
— Дуот Панг, почему ты не ешь? — доедая супчик осведомился не выдержавший центурион. Эёух предупреждался заранее и вел себя тихо и смирно. Обсуждающая вместе с ценом успехи переведенных в Тьянкль троица, заворачивающая вслух глубокомысленные фразы, могла испортить всю малину. Но цен сам подыграл, вычитав в "докладе о дуоте Панге" про супер-пупер ментальный иммунитет и задав вопрос вслух, тихо, но ведь эльфы поголовно страдают острым слухом.
Панг серьезно готовился к провокации и подставе, едва не спалившись, когда Эхнессе обозначил свое скрытое внимание — после его "отворачивания" пришлось изрядно поднапрячься, чтобы на этот раз и в дальнейшем избежать подобных промашек. На кухне появились мельчайшие следы порошков и жидкостей, оказались переставленными и перепутанными баночки с приправами и солонки, големы на пределе нормы ошибались. Все следы дитрихтонса(*) и наркотиков вели в "номер" самого задохлого раба каэлеса, из допускаемых к припасам, которому вырастили "лишние" мозговые клетки с памятью — для него смерть станет избавлением от мучений, сам он при сильном желании не в состоянии.
— Мы не станем это есть, — брезгливо сказал выпятивший губы Понг. И оба быстренько вылезли из-за стола, успев оказаться в трех шагах подальше от Эёуха и цена.
— Сядь на место, дуот. И ответь на вопрос! — приказным тоном, не терпящим возражений. Не повышая голоса. Три пары глаз синхронно уставились на дуота Панга, десятки покосились. Тоже на Панга.
— Знаете, мы одно время жили в оазисе...
— Центурион, — расчетливо перебил Пинг Понга, добавив локтем. — В алсовской столовой Кюшюлю мы львиную долю получаемой там энергии постоянно тратили на борьбу с аллергенами, снотворным и слабительным.
— А в преподавательской, — ядовито-уничижительным голоском, — столовой Эхнессе от десерта пахнет плодами ложнофиниковой пальмы!.. Да к тому же в блюдах чуются компоненты сложного яда, который, поди, в нас завтра синтезируется от лесных ягод!
— Это нас за щупание вашей писи хотят убить или за найденные в стежках флофоли чьи-то волосы? За чуждость-то на нас в Кюшюлю в сумме пять покушались, четырежды взрослые детскими руками...
— Достали, чес-слово!.. — дуот Панг не сдерживал жесты, потрясая кулаками и всячески эпатируя почтенную публику.
— Да как вы смеете?!.. Да что они себе позволяют... Да что за клевета... Да заткните же сквернословцев... — все громче и все возмутительней шептались в столовке, на выступлении удачно вставшего Понга открыто начавшие бросать взгляды и упреки.
— Да накажите же их, цен-Капринаэ! — подал долгожданный голос самый непримиримый с творящимся басовитый эльф, вскочивший со своего места. А цен как раз окаменел над пододвинутой к себе разделенной на секторы тарелкой Пинга — действовало сплетенное им кантио, инспектирующее еду на предмет заявленного. Ему вторил отодвинувшийся, оприходовавший понговскую.
— Не наказывайте наших друзей! — Это все правда! — вступились братья Эёух, желающие попасть в гости к амикусам и постоять за друзей. Они вскочили на скамьи ногами, держась за руки. Испуг и упрямство читались на обращенных к почтенной аудитории лицах с тенью чего-то еще. Отныне они пойдут за Пангом и в огонь, и в воду. Они сами решили, хотя Пинг и Понг очень подробно описали и возможную боль, и отношение к ним старших, и другие ожидающие их негативные последствия — в конце концов к амикусам можно и через Страну Грез частично наведаться.
— Ну! — перейдя на импульсивную мыслеречь, одновременно с ними начал и закончил Понг. — Кто еще жаждет убить чужаков, открыто презирающих многих носителей "ориентированных" традиций?! Мы во всеуслышание объявляем взрослым эльфам Эхнессе о начатой еще в Кюшюлю холодной войне! Больше не прокатят извинения одного за всех, шиш вам! Мы заранее проклинаем всех, кто по намшему мнению несправедливо причинит вред намм или намшим друзьям!
— Ультиматум! — выкрикнул мощью Пинг, зная о секундах, нужных для осмысливания всех мыслефраз Понга, сделавшего намеренные акценты и угрозы. Смысл именного этого слова в именно этом контексте слабо угадывался — на то и расчет.
Панг следовал любимой тактике перегруза информационных каналов, вываливая сразу много и сразу в единицу времени, заставляя прокручиваться шестерни в головах, проскальзывать и ошибаться. Оперирование массами сработало на все сто.
— Не-э... — слова Хуана потонули в:
— Тихо!!! — усилил магией свой и без того звучный голос цен-Капринаэ, продублировав и в ментале.
Но оказалось поздно. Самый горластый эльф, наверняка центурион одного из самых отвязных звеньев из пятой цепи, привел наказание в исполнение. Особой роли не играло, кого же первым из дуотов, однако это определили жесты. Дуот Эёух закрыл глаза предплечьем со сжатым кулаком, дабы падение на стол не поломало случайно нос, и прижал свободные ладони к бедрам. Пинг облокотился о плечо Понга, для устойчивости расставившего и чуть согнувшего ноги в коленях, и показавшего дулю, выраженную в ударе левого предплечья в сгиб локтя правой руки, показывающей средней палец найденному слабому звену. Эёух стал замахиваться вторым, что не укрылось от взгляда и однозначно предопределило судьбу.
— Огнещиты!!! — заорал в ментале сходу сообразивший центурион, слишком поздно переключившийся с контроля кантио. Однако в одном он просчитался.
Полыхнул факел дуота Панга, целиком одевшегося в покрывало пламени. Взвились над двумя эльфийскими головами четыре змеиных, раздувшихся до таких же размеров. Разинули змеи клыкастые пасти и дохнули слаженно ослепительным огнем, скручивающимся в клубок. Достигнув метрового диаметра, шар отправился в угол, куда болванчики сносили грязную посуду, а змеи миражем растаяли, как бы через себя выплюнув все то пламя, что охватило тела двух мальчиков. Заряд стандартного оши оказался невелик, но его хватило на то, чтобы вся дырявая крыша основного зала обвалилась вместе с растениями и тельцами птичек, а примыкающий к кухне угол разлетелся оплавленными осколками, наделав большой разгром в кухне.
Полыхнул цветок дуота Эёуха. Его не покрывали м-тату, способные действовать самостоятельно. Поэтому эфирное тело вместе с впрыснутой в него прорвой маэны из оши раскрылось цветком дара в более грубом слое тварного мира. Зелень лазури в желто-коричневом ореоле — раскрылся многолепестковый цветок лотоса из полутораметрового бутона. Центробежная сила, возникшая от панговской отдачи, разметала лепестки, мигом позже взорвавшиеся от переизбытка энергии внутри себя и нарушенной целостности.
Раскатился по астралу громкий всплеск, громкий для собравшихся было нормально пообедать. Раздался и заглох, спрятавшись, в том числе и за творящимся в тварном мире бедламе.
Выставленный против ушедшего совсем в другую сторону огня щит не спас от друидических сил. Столы и падающие кусты пустили корни и новые ветки, начав бурно расти; конопляные волокна ожили, за удары сердца одев в цветущую траву всех, кого задели лепестки; подломил колонну и потолок долженствующий освежать и радовать глаз живой фонтан, на который пришлась основная доля бесхозной животворящей силы, сломивший оковы кувшинчиков и чаш; проросла и ложнофиниковая пальмочка вместе с клещевиной, горохом, плесенью, перцем — многим из поданного меню, превратившего развернувший корни и листья тис-столешницу в диковинную клумбу на живом дереве. Колонна едва не разбила захваченных древесиной двух каменных мальчишек, упав и разбившись о голову Пинга — Панг не повалился, так и оставшись стоять, придавленный расколовшейся на двое мраморной дурой. Пострадали от огня альфары, трудившиеся на кухне, один из рабов оказался испепелен, двоих рабов задавило насмерть. Ушибы достались всем эльфам, рефлекторно активировавшим брэмпэтэ, многие получили тяжелые переломы... ушей. Рук и ног тоже. Пострадали и соседние трапезные, одна — слава Великому Мэллорну! — пустовала, но труд гитов пошел насмарку. В общем, кавардак получился знатный и запоминающийся, знаковый!
— Мы их избавили от мучений, Хуан, — успокаивал Понг расстроенного, смотрящего повтор происходящего в замедленном темпе.
— Правда-правда? — Почему мучений?
...Окунание в верхний Аслаош-раом причинило сильную боль, многократно усилившую терзания перехода по кратно узкой трубе, ведущей к амикусам.
— Они семья. — Мы друзья.
В их положении мысли-слова за границей жестокости. Боль буквально разрывала и спрессовывала обратно их сознание, не могущее уплыть в забытье, а вынужденное с головой барахтаться в кипящей магме астральных энергий, неимоверно жгущих каленым железом — память подкидывала знакомые образы, форматируя волну страданий. Они рвались к друзьям, крепко прижимая пытающихся быть полезными, но причиняющих муки колючих ежей, несмотря на уколы не отброшенных прочь — свежа еще память о счастье обретения, крепки объятия. Но друзья кружили, не даваясь в руки, отпрыгивали и отскакивали, бегали и отшагивали.
— Обопрись на иголки амикуса!..
И все же Пинг и Понг служили якорем, не могущим понять и сориентироваться братьям, тем самым оказывая должную поддержку и помощь. Вот ноги, вот руки, здесь можно прыгать и бегать, кувыркаться. Дуот Эёух ругался отборным матом как никогда раньше, однако не сыпал проклятьями или клятвами, смог удержаться. Хаун и Хоан умоляли, кричали, плакали. Но шло время, сознание видело знакомое представление реальности и пыталось привести непонятное тело к знакомому виду со знакомыми ощущениями. Медленно обретали конечности свои формы, бились о незримые стены, прячущие Хуана от Хоана, лишь направление и знание было — он тут, рядом, и ему так же нестерпимо плохо. Но ни поговорить, ни утешить, ни-че-го. Кроме Понга для Хуана и Пинга для Хоана, сурово отчитывающим их за малодушие, плаксивость и вообще!..
