Врени покинула замок вместе с остальными наёмниками и не сразу заметила исчезновение ведьмы. Ночью было не до того, она была слишком взбудоражена случившимся на пиру, а утром, чего греха таить, проспала. Все уже привыкли к тому, что Медный Паук гоняет названную сестру по лесу с какими-то дурацкими заданиями, так что до самого обеда никто Магды не хватился. К тому же никто и не завтракал. После вчерашнего-то. То ли вино здесь паршивое, то ли выпили много. В походе-то ведь никто почти и не пил вовсе, а у князя на пиру поди откажись.
— Где ведьма? — спросил цирюльницу Иргай, когда все поели и Дака, что-то сказав мужу, принялась чистить котлы.
— Тебе-то что за дело? — удивилась Врени.
— Дака говорит, в шатре нет. Фатей говорит, в лесу нет. Стодол на часах стоял. Говорит, не проходила.
— Увар знает? — насторожилась Врени.
Иргай сплюнул.
— Увар говорит — она ему сестра. Она ведьма! Ведьма не бывает сестрой. Ведьму топить надо.
Цирюльнице сделалось неуютно.
— Она может отводить взгляд, — произнесла она, оглядываясь по сторонам, как будто ведьма подкрадывалась к ней сзади.
Иргай снова сплюнул и отправился за Юлди. Монах очень обрадовался интересу юноши к своей вере. Харлан и его соплеменники вроде как тоже молились Заступнику, но их обычаи были такие причудливые, что больше смахивали на языческие. Когда Иргай потребовал отвести молитвой колдовство и освятить лагерю, Юлди помрачнел.
— Я говорил Увару, — заявил монах, — я не рукоположен для таких дел.
— Большеногая говорила, твой брат молитвой упыря отгонял, — не стал слушать Иргай. — Давно говорила. Он смог — ты сможешь.
— Брат Полди человек удивительной святости, я не...
— Ты сможешь, — непреклонно заявил Иргай.
Юлди вознёс самую длинную известную ему молитву (по случайности Врени её знала, эту молитву читали над больным, которого мучает запор), потом воззвал к Заступнику и обошёл лагерь, осеняя священным знаком каждый шатёр. Ничего не изменилось. Если Магда где-то пряталась, то не в лагере. Не было и Медного Паука, но вот уж за кого никто не беспокоился.
Цирюльница плюнула и пошла к Увару рассказывать, что его сестра куда-то исчезла. Оберста пришлось будить, после вчерашнего пира Увар отсыпался почти весь день: князь упаивал гостя до полусмерти.
— Как — пропала? — не понял оберст.
— Исчезла твоя сестрица, — отозвалась цирюльница. — Вечером не проверяли, а с утра никто не видел.
— И вы молчали?!
— Да мы только сейчас убедились.
— Где Паук?
— И Паук пропал, — призналась Врени.
Увар выругался.
— Поймаю — шкуру сдеру, — посулил он. — С обоих. Завтра выступать с утра надо, а они в игры играть задумали.
— Глава шестнадцатая. Через лес
Медный Паук вернулся под вечер, ни от кого не скрываясь и не пытаясь скрыть своего раздражения.
— Что? — спросил он Увара. — Тоже заметили? Бросила нас Маглейн. Вот уж от кого не ожидал.
— Как — бросила? — не понял наёмник.
— На шее ездила, — вместо ответа принялся бормотать убийца. — Виль то, Виль сё, Виль, поди туда, Виль, подай это. Кому рассказать — не поверят. Я и дров наколи, я и хвороста набери, я и воды наноси, я и каши навари. Девчонку мокрохвостую и то я пеленал! Белоручка! С хребта у папаши Виля не слазила. Сама шагу ступить боялась. Виль, пойди со мной, Виль, объясни им всё, Виль...
— Прекрати! — разозлился Увар. — Говори, куда Бертильда делась?
— Так я и говорю. Сбежала. Вот только ведь чуточку загулял, из внимания выпустил! Нянька я ей, что ли? Ух, баба она вредная! Наплачется с ней наш барон, помяни моё слово, наплачется!
Он перехватил взгляд оберста, ухмыльнулся и продолжил чуть серьёзней:
— Возвращаюсь ночью. Смотрю: нет бабы. Посреди шатра кошель валяется. Хороший кошель, бархатный. Монеты в нём — чуешь? — физантские. Сумки её ведьминской нет, с травами всякими. Котелок взяла. Припасы-то проверьте, небось тоже свою долю прихватила. Я искать — куда там! Весь день ходил. Глаза отвела, поганка. Здешний лес-то без ведьмы стоит, Маглейн на него права и заявила. Небось напрямик пошла, за собой дорогу закрыла. Куда её догнать теперь. Нам-то лес не откроется, пока Маглейн не захочет. А она не захочет.
— С чего ей бежать? — спросил Увар. Медный Паук развёл руками.
— Враг её знает. Баба, одно слово. Вожжа под хвост попала — вот она и кинулась.
— Ночью, одна? — не поверил оберст.
— А чего ей в своём лесу бояться? Князь её жрать не сунется, воняет от неё погано для кровососов. Зверьё на хозяйку пасть не раззявит. Люди?.. К ней ещё поди подберись. Ведьму, Увар, врасплох надо брать. И на чужой территории.
Он почесал в затылке.
— Вот твой парнишка-то. У которого голова с трещинкой. Ведьмины обманки не видит, сквозь них идёт. Он бы смог, наверное. Но через лес по её дороге и он не пройдёт. Не дано людям-то напрямик ходить. Перед Маглейн-то деревья расступаются, а как пройдёт — обратно встают да трава примятая распрямляется. Следов нет, где сыскать? Ведьма, одно слово.
Он сплюнул.
— Монеты физантские. У кого б узнать, монах-то в замке сейчас или делся куда?
— Что ж ты просмотрел? — усмехнулся Увар. — Монаха с утра из замка выставили. Одну только лошадь оставили, даже вьючной не дали.
Паук оживился.
— Тот, небось, на юг отправился?
Увар кивнул.
— Ну и прекрасно. И мы на юг поедем.
— А Бертильда? — спросил оберст, пристально разглядывая убийцу.
Тот снова сплюнул.
— Ты что, думаешь, я её пришиб да в овраге спрятал? Делать мне нечего. Такую поганую бабу, Увар, беречь надо. Холить и лелеять. Потом к людям вывести — и главное спрятаться успеть.
— Говори толком, — нахмурился Увар.
— А чего там, — махнул рукой Медный Паук. — Баба она и дура. Ишь, напрямик пошла. Много она на своих двоих нагуляет? Нам её ещё поджидать придётся. Кони-то быстрее скачут.
— Почему она коня не увела? — уточнил оберст.
— Ведьма потому что, — пожал плечами проклятый. — Небось босиком идёт. Чтобы лес чувствовать. Чтобы след свой скрыть. Думает, папаша Виль её дорогу глазами искать будет. Будто папаша Виль лучше неё не знает, что ей нужно. Как была дурой, так и осталась.
— А что ей нужно, Паук? — спросила Врени, подходя к беседующим мужчинам.
— А вот этого тебе, Большеухая, знать незачем, — засмеялся убийца.
— Темнишь... папаша Виль, — покачал головой Увар.
— Темню, господин оберст, темню, — согласился Медный Паук. — Так это дела прозревших, тебя они не касаются. Тебя касается цацка дюкская и крепость, которую у нашего друга... как его?.. князя Рехора — соседский князь отбил. И бабу барону цур Фирмину вернуть. Ну так и бери крепость, а о бабе я позабочусь.
Полночи Магда колдовала. Она сварила зелье, отгоняющее сон, выпила сколько могла и остатки перелила во флягу. Она привязала сумку с травами и котелком за спину. Крепко привязала. Она сняла башмаки... надо были их, наверное, сначала убрать в сумку... ничего. Ещё одна жертва. Пусть. Сняла платок и распустила волосы. Стоило, конечно, ещё и раздеться, но одно дело — танцевать на поляне, а другое — идти через лес. Дорогу-то деревья откроют, а вот ветками пометят так, что ведьма выйдет из леса полосатая как какой-то зверь из того бестиария, про который рассказывала вампирша Вейма. Как его там? Тига... тира... Неважно.
Крови понадобилось много. Шутка ли! Здешний лес пусть и охотно делился силой, а Магду ещё не признал. Да и выпила ведьма у него немало. Вот и та кость пригодилась, которую Магда припрятала.
Нехорошо. Очень нехорошо.
Магда кинула кость в костёр, который развела на опушке и долго шептала над огнём, давясь от чёрного злого дыма. Это было очень плохое колдовство. Оно отбирало силы у людей, чьи объедки она украла. Вообще-то, ведьма хотела использовать эти кости иначе. Она планировала привязать к ним волосы Фатея и гадать, не собирается ли паршивец её предать. Но до того ли ей сейчас?
Подумав, ведьма достала из-за пазухи припрятанную прядь. Сжечь? Мальчишка умрёт. Она чувствовала, что сейчас, этой ночью она сможет его убить, просто спалив его волосы. Духи обступили её, дышали в затылок, в уши, перебирали распущенные косы, касались лица своими противными ледяными пальцами. Они остановят сердце Фатея раньше, чем погаснет костёр.
Нет.
Она убрала прядь. Мало ли что. Мальчик может ещё пригодиться. Чем-то же он Вилю приглянулся. А духи... духи пусть подавятся. Хватит с них и этого колдовства. Конечно, много силы она не отберёт. Кость была уже старая... вонючая была кость... да и делать всё следовало не так. Самой приготовить, самой угощать... посуду тоже собрать стоило. Чего уж теперь. Она никого убивать не собирается.
Нет.
Всего лишь немного силы — для её колдовства. И немного уверенности, что они не найдут её по следу. Сегодня они пировали — завтра спишут на похмелье.
Всё было готово. Магда выпрямилась, провела рукой — костёр погас сам собой.
Никогда раньше у неё так не получалось.
Костёр умер. Отдав ей свои силы. Вместе с силами людей, которых она обманула и предала.
Плевать.
Они не умрут.
Это главное.
Она не станет их убивать.
Этих людей не будет рядом, когда она сойдёт с ума.
Магда вошла в лес. Вдохнула его тёмный воздух. Босым ногам было холодно. Скоро станет больно. Она давно не ходила без башмаков.
Неважно.
Духи рвались как собаки, которым показали след.
Духи чуяли колдуна.
Он был близко. Совсем рядом. День... ночь... следующий день... ещё одна ночь и ещё один день... три дня и к третьей ночи она выйдет туда, где он прячется. Духи поведут её напрямик. Человеку не выдержать такого, но это неважно. Главное — она будет одна. И она успеет. Монах говорил, что духи сожрут её, если не откупиться. Она и сама чувствовала, что это так. Но ведьма, отдавшая свою душу Освободителю, не покупается за деньги и не платит языческим духам. Всё будет так, как решила она. Колдуну не удастся убивать чужими руками. Когда она подойдёт к нему... когда она приблизится... ей даже не придётся с ним сражаться. Духи так долго ждали, когда смогут спросить с него свою плату. Они кинутся к нему как стая псов, загоняющих зверя. Они унесут его в свою языческую преисподнюю, и Магда будет свободна. Ведьма закрыла глаза, топнула, проверяя ещё холодную землю, вытянула перед собой руки.
Во имя полной луны — и луны рождающейся.
Во имя леса, что дал мне силу.
Во имя Освободителя, который дал мне проклятье.
Пропусти меня! Скрой мой путь от людей!
Будь мне отцом и матерью!
Ничего не изменилось, только вдруг подогнулись колени. Магда сжала зубы и заставила себя стоять ровно.
Нет.
Она не сдастся.
Слабость всегда приходила после удачного колдовства. Виль вечно на это ругался.
Враг с ним, с Вилем.
Не открывая глаз, ведьма бросилась бежать. Торжествующе завыли духи и ринулись следом за ней.
Напрямик через лес — туда, где скрывается колдун. Она выйдет туда к третьей ночи, не считая этой.
Выбежит.
Свора гнала зверя. Это был матёрый зверь, сильный и смелый, но охотники успели его ранить. Теперь ему оставалось одно — бежать. Он хрипел и задыхался, но не сдавался. Надо только добраться до реки и переплыть её — тогда след затеряется и свора отстанет. Надо только добраться до реки.
Свора не отставала. Она не отступится, не собьётся и не устанет. Свора неслась вперёд, запах зверя был для неё почти осязаемым. Они бежали день и ночь. Они бежали всегда. Не было ни вчера, ни завтра, ни впереди, ни позади. Был только бег и охота. Вечная охота. И зверь.
Магда бежала черед лес, по-прежнему не открывая глаз. Она видела перед собой совсем другое место. Старое. Страшное. В этом месте она не была ни ведьмой, ни женщиной, она даже не была человеком. Она была... чем-то... кем-то. Она чуяла след, оставленный жертвой. Надо было догнать. Настичь, окружить вместе со всеми, повалить и вцепиться зубами в живую плоть. Вампиры не понимают. Как можно ограничиваться одной кровью?.. Магда... то, чем она была сейчас, жаждала мяса, жаждала сомкнуть челюсти, ломая кости у ещё дышащей добычи.
Запах становился сильнее, гуще, ближе...
Ведьма выбежала на опушку леса и в ней будто оборвали струны, прервав заглушающую мысли музыку. Магда упала на колени. Ноги были содраны в кровь, всё тело болело от усталости, одежда... и странно мучил чужой недобрый взгляд. Она оглянулась.
— Эй! — крикнула она. — Я тебя вижу! Выходи!
Никто не откликнулся. Духи сбежали, умчавшись вперёд по следу, но Магда дальше идти не могла. Лес, укрывавший её, заканчивался здесь. Надо было отдохнуть. Ведьма смутно помнила, как останавливалась, чтобы отпить зелье из фляги. Как с трудом проглатывала стащенное из лагеря вяленое мясо и куски хлеба. Как пила воду из родника, стоя на коленях и окунув в него лицо. Как бежала дальше, проваливаясь в зыбкую череду видений. Во рту был отвратительный привкус крови. Духи сбежали. Предупредили бы они ведьму об опасности? Она ведь не хозяйка им, она только должна привести их к хозяину. К хозяину, который стал теперь добычей. Магда с трудом поднялась на ноги. Они едва держали. Надо идти дальше. Духи ушли, но ведьма по-прежнему чувствовала, где колдун. Надо идти...
Что-то упало на голову и мир ведьмы затопила темнота.
Было темно и больно. Болела голова, болели ноги... болело всё. Мучила страшная сухость во рту... слабость... Мокрая тряпка шлёпнулась на лоб, грубо и больно обтёрла лицо. Ведьма открыла глаза. Она лежала в своём шатре... как странно... неужели ей приснилась дорога через лес и...
— Чучело ты бестолковое, — раздался голос Виля. Ведьма облегчённо вздохнула. Если Виль ругается, значит, всё хорошо. — Гляди-ка, очнулась! Ну-ка...
Виль заставил её сесть и прижал к губам чашку. Там был какой-то отвар.
— Пей, бестолковщина, — приказал он.
Магда с трудом подняла руки и взяла чашку. Отвар был почти безвкусный, жиденький и легко глотался.
— Мне тебя на верёвке водить? — раздражённо спросил убийца. — Учудила ты — нечего сказать. Хоть бы думала своим умишком. Хоть бы посоветоваться догадалась.
— Почему?.. — с трудом выговорила ведьма, не обращая внимания на его воркотню. — Как?.. Как я здесь оказалась?
— Иргай привёз, — пояснил Виль. — Подстерёг, оглушил и приволок. Долго ли умеючи. Ты пей, пей.
— Но я...
— За спиной не следишь, — безжалостно пояснил убийца. — Привыкла, что тебя папаша Виль прикрывает. На колдовство своё, небось, понадеялась. И как, Маглейн? Далеко убежала? Одна-то...
Ведьма мучительно соображала.
— Это ты ему сказал! — осенило её. — Ты сказал, где меня искать!
— Вот умница! — обрадовался Виль. — Начала головой думать. Конечно, я. А ты чего хотела? Там от леса до крепости — ещё полдня тебе тащиться. А ползком — так и за неделю не добралась бы, сдохла б в канаве. На такое чучело и бродяга бы не польстился. До чего ты себя довела? Небось, ходить не сможешь. Ноги-то сбила, башмаки выкинула. Дура ты, Маглейн.
