Ждал её отец Бенлиус. Он сидел в библиотеке, откуда унесли тело несчастной аббатисы и даже смыли кровь, и разглядывал какие-то письма. Эрна готова была поклясться — те самые.
Она подошла под благословение священника. Тот привычно осенил девочку священным знаком. Это было хорошо... наверное.
— Как ты себя чувствуешь, дитя моё? — участливо спросил он на тафелонском. Эрна внутренне содрогнулась. Примерно с таким же лицом Виль пытал пленников.
— Я... — выдавила девочка. — Не понимаю... всё как в тумане... шея болит... ох... матушка Онория...
— Ты не плакала? — спросил священник. Она покачала головой. Это было очень плохо. Кто поверит в её искренность?! — Молись Заступнику, чтобы он даровал тебе слёзы.
Эрна кивнула. Ей уже успели объяснить, что слёзы означают вовсе не слабость, а дар самого Заступника, глубокое и искренне переживание веры.
— На мне страшный грех, — тихо сказала Эрна. Ей хотелось поскорее покончить с самым страшным. Пусть тюрьма, пусть казнь, но только не это добренькое лицо! — Я убила своего...
— Нет, — слабо улыбнулся отец Бенлиус.
— Нет?!
Сердце девочки провалилось в самые пятки. Её раскрыли! Она так старалась, а они всё равно догадались! Освободитель, её сожгут на костре! А перед этим, небось, будут неделями читать ей священную книгу, брр.
Почему он так смотрит и улыбается?!
Он её с таким лицом на казнь пошлёт?!
Сам-то пытать, небось, побрезгует, святоша.
— Смотри, — сказал отец Бенлиус, показывая девочке письмо, исписанное непонятными закорючками.
— Что это? — сделала большие глаза Эрна.
— Тайнопись, — пожал плечами отец Бенлиус. — Проклятые так скрывают свои письма.
Он любовно разгладил пергамент.
— За одно это любой трибунал осудил бы рыцаря лю Дидье, — сказал священник.
Ого!
— А что там написано? — рискнула спросить девочка.
— Ты не его дочь, — отозвался отец Бенлиус.
— Но... — промямлила Эрна, чувствуя, как холодеют руки. Откуда он узнал?! — Как это может быть?..
— Скажи мне, дочь моя, — в упор взглянул на неё священник, — кто заставил тебя перекрасить волосы?
Эрна, холодея больше прежнего, оскорблённо задрала подбородок.
— Я никогда...
— Сними платок, — приказал отец Бенлиус.
Увяз коготок — всей птичке пропасть, вспомнила девочка слова, которые слышала когда-то в детстве. Сколько времени она пробыла среди святош?! Она же не могла красить волосы! Госпожа Татин предупреждала! Отрастая, они выдали свой настоящий цвет!
Деваться было некуда. Даже ножа не было. И ядов тоже.
Почему она такая тетёха?
Сплела бы удавку, пока сидела взаперти.
А потом что? Тут везде охрана.
Девочка послушно стащила надоевший ей жёсткий платок и, повинуясь жесту священника, наклонила голову. Тот удовлетворённо кивнул.
— Надень обратно, — приказал он. Это-то зачем?
Эрна снова повиновалась.
— Садись, дочь моя, и рассказывай всё без утайки, — сказал отец Бенлиус.
За всё без утайки её, небось, сперва четвертуют.
Девочка рухнула на колени и разрыдалась. Наконец-то это получилось. Ей было по-настоящему страшно и ужасно жалко маму, и ещё она жутко злилась на Виля, который подставил где можно и где нельзя — и бросил! Напряжение стало невыносимым, и слёзы полились потоком. Эрна время от времени с трудом выталкивала невнятные слова, что-то про матушку Онорию и про Заступника и про то, как ей было больно и страшно. Говорить было действительно трудно.
Виль всегда сердился, если она так делала.
Говорил, что она без толку квакает.
Враг с ним, с Вилем.
Отец Бенлиус терпеливо дождался, когда рыдания перейдут в тихие всхлипывания, подошёл и положил руку на голову девочки.
— Кто заставил тебя перекрасить волосы? — повторил он свой вопрос.
Враг с ним, с Вилем.
— Дядюшка Ги, — прошептала Эрна, — слуга моего... слуга рыцаря лю Дидье. Он... он сказал, что приехал за мной... он сказал, что за мной послал мой отец! Он не говорил... я не знала! Я думала, у меня нет отца! И вот недавно приехал... приехал дядюшка Ги... он сказал, что мой отец хочет меня видеть! Он одел меня как знатную госпожу! Бархат... и туфельки... я в жизни не видела ничего такого! И карета! Настоящая! Все мне кланялись! Я в жизни так не ела! Он сказал, что отец хочет позаботиться обо мне! Он сказал...
— Ты видела раньше этого человека?
— Кого, отец? — растерянно спросила девочка.
— Слугу. "Дядюшку Ги".
— Н-нет... не знаю... он же совсем обычный был. Может, видала где-то... на ярмарке в городе...
— Он приходил в твой дом?
— Нет, никогда.
— А рыцарь лю Дидье?
— А рыцарь приезжал! — поспешно заявила Эрна, как будто радуясь, что может что-то рассказать. — Я ещё думала — такой важный господин! К нам он не заходил, нет. Но через деревню проезжал. Несколько раз.
Если она не угадала, ей конец.
Священник сунул нос в письма, посмотрел одно, потом другое, третье...
— Сколько раз? — спросил он.
Какой кошмар! Не может же она не помнить, поди не заметь такого рыцаря.
— Я сама видела его дважды, — сказала девочка, хмурясь так, будто силилась вспомнить поточнее. — Но я была маленькая...
Священник чуть заметно кивнул.
Угадала или он окончательно понял, что она врунья?!
— Но, отец... — жалобно заговорила девочка, когда молчание затянулось. — Как же... неужели...
— Кто твоя мать? — спросил священник вместо ответа.
— Я не знаю, — "растерялась" Эрна.
Освободитель! Помоги!
— Мамушка Лоре была твоей матерью?
— Я не знаю, — повесила голову девочка. — Мне... мне не говорили... мне запрещали спрашивать.
— Ты не знаешь... И кто твой отец, тебе тоже не говорили?
— Н-нет... ну... вот только... когда повезли сюда!
— Постарайся вспомнить, дочь моя, это очень важно. Что тебе говорили, когда привезли сюда?
— Что я должна заменить своего брата Бастина, — без запинки ответила Эрна.
— Тебе говорили, зачем ты должна это сделать?
Девочка помотала головой.
— Какого цвета волосы у твоей воспитательницы?
— Светлые... у нас в деревне у половины народа светлые волосы.
— А у её матери?
— Седые.
— А у тётки?
— Тоже...
— Ты на них похожа?
— Не знаю... мне никогда не говорили!
— Другие люди в деревне не говорили ничего про тебя?
— Говорили, — с обидой подтвердила девочка, — что у меня глаз дурной говорили!
— И всё?
— Я к ним не ходила, — слегка надулась Эрна, как будто вспоминая детские ссоры. — Меня не пускали.
— Сержант Экон похож на тебя?
— Да не особенно, — растерялась девочка.
Зачем он спрашивает всякую ерунду?!
— Что говорил "дядюшка Ги", когда приказывал тебе перекрасить волосы?
— Он не мне это сказал, — ответила Эрна. — Он сказал мамушке, а та сказала бабушке Мете, меня привели и сказали, что так надо.
— И всё?
— Он... — напрягла воображение девочка. — Он что-то сказал... мамушке Лоре... может, не про то...
— Говори.
— Он сказал, мол, отец-то признает, да надо, чтоб другие не сомневались! — выпалила Эрна.
Долго ей это нести?!
Это издевательство такое?
Неужели он не видит, что она врёт?!
Священник снова кивнул.
— Ты убила не своего отца, — сказал он внушительно. — Заступник избавил тебя от чудовища, которое притворилось твоим отцом, чтобы облегчить своё гнусное предательство. Ты понимаешь меня?
Эрна тоже кивнула и постаралась принять непонимающий вид. На всякий случай.
— Тебя растили во лжи, — сказал отец Бенлиус. — Нам придётся поддержать эту ложь.
— Я не... — промямлила девочка, когда пауза очень уж затянулась.
— Для всех ты будешь дочерью и наследницей рыцаря лю Дидье, — торжественно произнёс священник, — единственной живой ветвью на заражённом дереве.
Заражённые ветви отсекают и сжигают...
Так говорят святоши.
— Но я же...
— Он умер сам, — резко ответил отец Бенлиус. — Напоролся на твой нож, когда поднял руку на единственного чистого потомка. Ты поняла, дочь моя? Он умер сам.
— Он умер сам, — послушно повторила за священником девочка.
Так её не будут пытать?!
Они тут спятили?!
— Отдыхай, дочь моя, — вздохнул отец Бенлиус. — Завтра мы возвращаемся в свою обитель.
В свою новую комнату девочка вернулась на подгибающихся ногах. Когда госпожа Татин учила её врать, она говорила, мол, надо всегда быть очень искренней. Вспоминать что-нибудь такое, чтобы все видели: она правда радуется или злится или обижается. Если её так легко отпустили... может, у неё получается?
Или они хотят растянуть удовольствие.
Вот Виль — он мог бы... наверное... ну... у него, наверное, никогда не было столько времени, чтобы так изо дня в день развлекаться.
Эрна некстати вспомнила, как убийца успокаивал её в детстве, заплетал косички и учил готовить сытную похлёбку. Она всхлипнула, ни от кого ни скрываясь, и кожей почувствовала соболезнующие взгляды провожавших её в комнату святош.
— Глава девятнадцатая. Монастырская лечебница
За каких-нибудь два дня они добрались до обители братьев-заступников. Высокие стены, повыше да покрепче, чем вокруг Арола, окружали два монастыря, и мужской, и женский. Обитель сестёр-созерцательниц стояла в самом центре крепости, окружённая своей стеной, ничем не ниже внешней. Снаружи к монастырю примыкало небольшое кладбище, на краю которого стояла маленькая белая часовня. Вот туда и внесли гроб с умершей аббатисой. Кто-то, видно, поехал вперёд, потому что их отряд встретил похоронный звон.
Девочку вместе с монахинями проводили в женскую обитель. К нам навстречу вышла маленькая сухонькая старушонка, как оказалось — сестра-ключница, управляющая монастырём в отсутствие аббатисы. Звали её сестра Утабио.
Старушонка неодобрительно поприветствовала сестёр Арнод и Дезире, а потом перевела пристальный взгляд на Эрну. Её глазки-пуговки так и впились в лицо девочки.
— Так-так, — сказала ключница. — Значит, ты наша новая ведьма?
— Неправда! — закричала девочка обижено. Освободитель! За что?! Одновременно с ней запротестовала сестра Дезире:
— Сестра Утаби... нельзя так...
Старушонка махнула рукой.
— Можно. Знаю я вашу сестру. Добро пожаловать в орден сестёр-созерцательниц, девочка. Матушка Онория писала, что тебе приходилось лечить людей.
Имя аббатисы она многозначительно выделила.
— Она вам написала? — выпучила глаза Эрна. — Но она же...
— Дурочка, — без выражения обронила ключница. — Матушка Онория вела записи. Там было и про тебя. Поняла?
— Да...
— Тогда пойдём.
— Куда? — не поняла девочка. Почему этим святошам всё время что-то от неё надо?!
Целый день на лошади и вчера был не легче! Почему ей не дают отдохнуть?!
— В больницу, — нетерпеливо бросила ключница. — В наш монастырь стекается много больных, увечных и раненых. Сейчас-то с этой войной особенно. Понюхаешь дерьма и крови, это тебе не оборотней ловить. Раскроенный череп видала когда-нибудь? Нет? Тогда насмотришься.
Эрна беспомощно оглянулась на сестру Дезире, но та печально покачала головой.
— Пошли-пошли. Вечером дам тебе книгу лельфского врача.
Лельфы, как смутно помнила Эрна, были теми язычниками, против которых барон водил поход в священные земли. Ей даже в голову не приходило, что среди них были врачи.
— Ты узнаешь из неё о врачах древности, прочтёшь о том, чем болезни отличаются друг от друга, — посулила ключница. — Надеюсь, ты быстро читаешь. Ни у кого нет времени дожидаться, пока ты поумнеешь.
Девочка покорно кивнула и пошла за ключницей. Та провела её мимо самой обители куда-то в сторону, мимо аккуратных огородов с травами (некоторые Эрна знала и почти все они использовались её матерью для составления лечебных снадобий), мимо хозяйственных построек в невысокое, лишённое всякой красоты здание.
— Умоешься с дороги, — говорила на ходу ключница, — сдашь одежду и получишь чистую. Сегодня к больным тебя не пущу. Посмотришь на лекарства, на инструменты. Узнаешь что-то — говори. Завтра с утра похороны, попрощаемся с матушкой Онорией — и за работу. Больные не могут ждать. Переломы умеешь складывать?
— Немножко... — от неожиданности созналась девочка.
— Тогда от тебя выйдет толк. Без спросу ни за что не хватайся. Не знаешь — спроси. Знаешь — скажи и получи разрешение. Поняла?
Эрна никогда в жизни так не работала. Она даже не знала, что может работать. Никто её не гонял так, даже Танцующий Кабан. Даже Виль. Она едва высыпалась: солнце ещё не вставало, как её будили на молитву, потом помогать готовить завтрак для сестёр, а потом сестра ключница заставляла девочку читать медицинские книги. Притворяться, будто она ни бельмеса не понимает в церковном языке, Эрна перестала в первый же вечер. Сестра Утабио не желала слышать никаких возражений. Она не интересовалась не только колдовством, но и тем, как его разоблачить, откровенно презирала всех, кто мог хоть что-то, большее, чем обычные люди. Зато она была требовательна и чудовищно вынослива. Того же требовала и от других. Когда проходило время, отведённое на чтение (а сестра Утабио спрашивала по каждой странице, заставляя сначала оттарабанить всё наизусть, а потом ещё и объяснять прочитанное), как Эрне полагалось явиться в монастырскую лечебницу. Единственное место в женской обители, куда допускались мужчины. И какие! Эрне приходилось пускать кровь, брать мочу, промывать и перевязывать ужасные раны, нанесённые не только мечами, копьями и копытами, но и шипастыми дубинками или чем-то ещё похуже. Приносили туда и больных из соседних деревень — тех, кому уже не могли помочь деревенские знахари. Показали ей и загадочный кусочек металла, который притягивал к себе иголки, с помощью него монахини вытянули иголку, попавшую под кожу деревенскому малышу. Или вон ещё та вонючая жидкость, которая пахла почему-то похоже на "зимнее вино", которое делала мама, только ещё противней. От него страшно щипало раны, но заживало потом всё лучше и быстрее, чем без этой гадости. Знакомая цирюльница говорила, что так ускорить исцеление может только хорошее вино, выращенное на колдовской лозе в Латгавальде, но его надо было пить, а не лить на рану. К тому же от хорошего вина никто так не вопил. А ещё на этой пакости настаивали какие-то травы и потом их давали пить по капле больным или натирали тело. Девочке только один раз показали таинственную комнату, где что-то страшно булькало и шипело как в мастерской алхимика.
И книги. Конечно, Эрна и раньше читала книги. По арифметике, по музыке, по логике и прочим свободным искусствам. Она хоть сейчас могла бы поступить в раногский университет, если бы туда брали девочек. Но её наставница Вейма знала право и богословие, медицины она не касалась. У девочки создалось ощущение — со слов матери и Врени, цирюльницы, что на медицинском факультете только и делают, что спорят по поводу чьего-то очень старого комментария к чьей-то очень старой книжке. А тут книги были, конечно, старые, но... не глупые. И здешние монахини знали как их применять. И кто-то даже придумал что-то новое. Про вонючую пакость ни в одной книжке сказано не было. Или, может быть, Эрна ещё не дочитала.
