Восьмой медальон. Том 3 (черновик)

Купец фыркнул:

— Это ты верно подметил.

После этого он стал отдавать приказания охранникам, и Энгерранд украдкой выдохнул: похоже, на какое-то время опасность миновала. Теперь и впрямь можно было притвориться невидимкой и не говорить лишнего. Впрочем, подумал юноша, нужно держать ухо востро и бдительности не терять.

Когда над землёй начали сгущаться вечерние сумерки, Энгерранд как бы между прочим спросил:

— Где мы будем ночевать?

Метр Гавэн удивлённо на него посмотрел:

— А тебе-то какая разница?

— Ну... мне кажется, там, вдалеке есть трактир. Вижу огоньки... Так заманчиво!

— Хочешь там остановиться:

— Да.

— Ещё чего! Ты можешь поручиться, скажем, что это не разбойничий притон? Что хозяин не сдаст тебя с потрохами своим дружкам-грабитлям? Ну и выдумал! А я-то решил уже, будто в голове у тебя что-то есть.

— Если здесь бродят разбойники, — возразил Энгерранд, — они, верно, уже приметили наш караван. И раз уж хозяин с ними заодно, не лучше ли показать ему, какая могучая у нас охрана, намекнуть, что ни одной шайке с нами не справиться? Мало ли что привидится в темноте, а вот если негодяи убедятся в нашей силе, напасть они точно не посмеют.

Купец почесал затылок:

— Неплохо сказано. Но... я привык ночевать под открытым небом. Эти проклятые трактирщики вытащат из твоего кошелька больше денег, чем любой разбойник, и ещё останутся недовольны и проклянут на прощание — не вслух, конечно, про себя. Запомни: никогда не связывайся с ними. Больших мошенников на свете просто нет.

— И всё же...

— Нет. В трактире мы ночевать не станем.

— И всё же, — упрямо повторил Энгерранд, — вы забываете об одной вещи. Я не какой-то попрошайка и не слуга. Мы заключили сделку, вы получили от меня все сбережения моего дяди.

— Пятьдесят семь денариев... — пробормотал купец.

— Но даже от таких денег вы не отказались!

— Взял их в обмен на защиту от сумасшедших деревенщин. Кстати, и людям моим пришлось несладко сегодня утром, а они-то ничего за это не получили. Верно?

Охранники кивнули в ответ.

— Да, — согласился юноша. — Только вот в оплату за помощь вы взяли не только деньги, разве не так? Увидели, что мне приходится туго, и быстро смекнули, что мне-то деваться некуда, соглашусь на что угодно, только бы меня не изжарили в собственном доме. И теперь я должен стать слугой какого-то мага, к которому, верно, народ не слишком-то рвётся в помощники. А если кто и делает вид, будто согласен, за верность его нельзя поручиться. Правильно я говорю? Конечно! Зато теперь вы нашли человека, который уж точно станет держать язык за зубами — и выхода другого нет, и потому что попросту умеет это делать... Да, — многозначительно добавил Энгерранд, — я действительно умею хранить тайны...

На этот раз купец молчал очень долго, хмурил брови и о чём-то размышлял.

— Что ж, — сказал он. — Я не ошибся. Ты и вправду не дурак. И помалкивать умеешь, да... Заночуем в трактире.

А Энгерранд в это время думал: "Говорит, будто всегда спит под открытым небом, зато вчера болтал совсем другое — мол, встретил Фердинанда и Жосса на постоялом дворе..."

И юноша вновь дал себе слово ни на секунду не терять осторожности. Всякое может случиться. Особенно ночью...

Путешествие продолжалось уже несколько дней, а ничего страшного так и не случилось: никто не попытался заткнуть Энгерранду рот с помощью кинжала, никто больше не старался отобрать жизни или имущество у его спутников. Впрочем, полагал юноша, немалую роль в этом играли два обстоятельства: во-первых, купец и впрямь изменил своим привычкам и о ночлеге в лесу больше не помышлял, а во-вторых, сама местность переменилась до неузнаваемости, горы остались позади, лес отступил, и теперь дорога вилась среди холмов, покрытых берёзовыми рощицами, фруктовыми садами и виноградниками. Разбойникам здесь места не было — так, во всяком случае, казалось Энгерранду. Навстречу двигались торговые караваны, группы весёлых, шумных крестьян, которые возвращались, должно быть, с городских рынков обратно в свои деревни; куда-то мчались разодетые в пух и прах всадники, ползли бродяги, в жутких отрепьях, грязные с головы до ног, безмолвные и злые. При виде их юноша невольно вспоминал нищего, что рассказом своим о "горах, полных драгоценных камней" вынудил забыть обо всём на свете и кинуться сломя голову на поиски таинственных земель, существовавших — увы! — лишь в воображении старого обманщика. Так глупо всё получилось... на первый взгляд...

"Зато тогда ты познакомился с Жоссом", — говорил сам себе Энгерранд. И касался рукой того места, где под одеждой был спрятан загадочный медальон.

На третий день пути дорога привела караван метра Гавэна в город. В кольце стен — чуть выше ограды, окружавшей Зеленодолье, — жили тысячи две человек. Короткая улица, где едва разминулись бы две телеги, вела от ворот прямиком к площади у храма, выстроенного в незапамятные времена святым, имя которого через минуту выветрилось из головы Энгерранда. Неподалеку стоял дом-крепость в полсотни локтей, а прочие здания жались к нему в страшном беспорядке, наползая, наваливаясь один на другой, словно голодные щенята к своей матери. В переулках картина была не лучше. Временами казалось, что повозка вот-вот застрянет между заплесневелыми деревянными стенами. Отовсюду тянуло свежими помоями, сыростью и... кровью. Несколько раз дорогу перебегали крысы размером с упитанного кота.

И всё же... это был настоящий город! Как непохоже на неспешную жизнь в Зеленодолье! Людей-то сколько — и все куда-то спешат! Одеты совсем иначе — и ведут себя по-другому.

Энгерранду казалось, что впечатления эти он запомнит на всю жизнь. Но на следующий день был новый город — вдвое больше прежнего, шумный, переполненный людьми. По улицам бегали свиньи и куры, в воздухе беспрерывно звучали ругань, песни, чьи-то пронзительные крики, скрип, стук, скрежет, лай и блеянье. На перекрёстке глашатай голосом противным до тошноты зачитывал приказ, от которого у юноши зашевелились волосы — неужели с человеком, пусть он даже самый страшный преступник, могут сделать такое? А вечером — переполненный постоялый двор с пьяными до беспамятства горожанами, стук кружек и кувшинов, запах яичницы, жареного мяса и густого дыма, от которого першило в горле и к глазам подступали слёзы. И вновь — шум и ругань... и странные разговоры, в которых непонятно было ровным счётом ничего. И Энгерранд пил вместе со всеми отвратительное кислое вино и смотрел на приличных с виду торговцев, оравших во всю мочь и честивших владельца заведения, который подмешивает в напитки воду, поэтому после десятого стакана в голове свежо и вместо веселья берёт тоска, пока один из них, опрокинув в себя ещё два стакана, не сказал вдруг, проведя возле горла ладонью:

— Эй, парнишка! Ты этого хочешь?

Энгерранд замер от испуга и удивления, а горожанин добавил:

— Тогда не глазей по сторонам так нахально... Здесь этого не любят... — и уронив голову на грудь, захрапел.

Совет этот казался дельным, и юноша дал себе слово впредь сдерживать любопытство, однако следующим утром, когда путники тронулись в дорогу, вновь без устали вертел головой и глядел, приоткрыв рот, на прохожих, на крепость, где заседал начальник городской стражи, и на тюрьму, на рынок и на лавки торговцев.

— Здесь, верно, и школа есть, — вздохнул он невольно, вспомнив слова Добряка.

— Нет, — покачал головой метр Гавэн.

— Жаль...

— А ты хочешь учиться?

Энгерранд подумал немного и кивнул:

— Хочу.

Гранвиль был до того великолепен, что завидев городские ворота, по обе стороны от которых возвышались сторожевые башни, Энгерранд на несколько секунд зажмурился. Громадные разноцветные стяги реяли в потоках южного ветра. По обеим сторонам дороги тянулись вереницы людей: одни старались попасть в город, другие — напротив, побыстрее покинуть его. Ночью на улицах свирепствовали патрули, и хозяин какого-нибудь кабачка, зная об этом, конечно заставил бы незадачливого путника заплатить втридорога за место под крышей своего заведения.

— Вот мы и на месте, — сказал метр Гавэн.

Охранники ухмыльнулись.

— Переночуем у моего хорошего знакомого — уж сотню денариев задолжал, поганец, — а наутро пойдём к пойдём знакомиться с твоим будущим хозяином. Как же старик обрадуется!

Энгерранд состроил кислую мину, ясно дав понять, что его-то предстоящая встреча точно не радует.

— Ну! — укоризненно произнёс купец. — Ты должен вести себя учтивее. Иначе в два счёта окажешься на улице — у мессера Махрета палка куда крепче, нежели его терпение.

Лавка мага оказалась большой, величиной с деревенский дом, и очень старой: в стенах зияли такие щели, словно хозяин сам проделал их, чтобы упростить работу стражникам, если бы тем вздумалось выяснить, что происходит внутри. Обстановка, к удивлению Энгерранда, была самой обычной (а он-то успел навоображать себе демон знает чего), и владелец производил впечатление простого старика — пусть и злобного, со скверным характером, но таких и в Зеленодолье хватало с избытком.

Ответив на приветствие невразумительным фырканьем, мессер Махрет скороговоркой произнёс:

— Зачем пожаловал? Некогда мне болтать, отвар нужно снять с огня через минуту — и не позже. Всё самому приходится делать, помощников переманили, никого не осталось.

— Вот об этом и речь! — хлопнул в ладоши купец.

— Опять явился со своими шутками? Выставлю вон.

Метр Гавэн указал на Энгерранда и воскликнул густым басом:

— Да поглядите же, кого я привёл!

— Мальчишку.

— Именно!

— Зачем он мне?

— Хочет вам служить.

— Не думаю.

— Вы сомневаетесь в моих словах? — изумился купец.

— А сколько раз ты оставлял меня в дураках? — быстро ответил старик. — Сразу видно: подобрал кого-то на улице и притащил сюда. Думаешь, стану платить ему жалованье? Ещё чего! Может, пару денариев, но не больше. Толку от этого болвана всё равно не будет.

Энгерранд сжал кулаки, чтобы успокоиться, и проговорил ровным голосом:

— Я хочу учиться.

— Чему?

— Да чему угодно! Лишь бы заработать на кусок хлеба.

— В самом деле?

Юноша поклонился:

— Да.

— Видите! — подхватил метр Гавэн. — Я ведь говорил! Мальчишка готов работать до седьмого пота — и не ради каких-то бесполезных кусков серебра, а чтобы обрести знания и чему-нибудь научиться.

Старик погладил бороду и задумался.

— Ладно, — сказал он через минуту. — Беру тебя в слуги. За хорошую работу будешь получать четыре денария в месяц. Если дела идут хорошо — так и быть, ещё один сверху! Но... за каждую провинность... да, попробуй только натворить что-нибудь, недосчитаешься половины денария! Ясно?

Маг торжествующе посмотрел на Энгерранда. Тот поклонился.

Вдруг старик повёл носом, точно собака, и с воем бросился в соседнюю комнату. Послышались проклятия, грохот, звон посуды.

— Отвар... — донеслись его жалобные стоны. — Мой отвар...

Вскоре мессер Махрет вернулся с длинной тростью в руках.

— Понимаешь, — ткнул он Энгерранда в живот, — что случилось и кто в этом виноват? Знаешь, какое наказание теперь тебя ждёт, негодяй?

Юноша учтиво улыбнулся:

— Понимаю, мессер!

— Смеёшься?

— Нисколько!

— Не забудь, болван: в день, когда ты явился сюда, я лишился двух склянок бесценного отвара, за каждую из которых мог выручить полсотни денариев. Но я простил тебя и взял в помощники. Хорошенько запомнил?

Энгерранд поклонился.

— Значит, по рукам! — провозгласил метр Гавэн.

— Выпей вот этого паршивого вина, — поморщился старик, — а потом убирайся с глаз моих долой. Знаю ведь, что и сейчас обвёл вокруг пальца, но тут уж ничего не поделаешь: купец он и есть купец. Ради наживы родную мать не пожалеет.

Когда купец ушёл, мессер Махрет повернулся к Энгерранду и забормотал до того быстро, что юноша едва успевал разобрать, что он говорит.

— О чём ты в эту минуту думаешь, болван? Полагаешь, не знаю, что творится в твоей башке? Верно, говоришь сейчас сам себе: "Ну вот я и стал учеником мага! Красота!" Так вот, осёл, прежде всего, запомни: никакой я не прислужник тёмных сил, а простой аптекарь. Ясно? Аптекарь я, который помогает людям. Если кто спросит, так и говори. А лучше, помалкивай и строй из себя слабоумного. Для чего? Знаю я вас, мальчишек: работать вам лень, мозгами шевелить — тоже, а вот языком на улице трепать — в самый раз, тут уж вы справляетесь превосходно. Был один такой, жирный тупица, ничего не мог толком сделать, всё из рук валилось, зато посплетничать — всегда пожалуйста. И вздумал, ублюдок, перед служанками из дома одного богача хвастать: мол, я — любимый помощник мага, все тайны скоро постигну и сам таким стану. Скотина! Девки славные были, не спорю, да только они и без приворотного зелья кидались на всех подряд. И трещали, как сороки. Знаешь, что я с поганцем сделал?

— Что? — живо спросил Энгерранд.

— Ха! — глядя в сторону, противоположную той, где стоял юноша, усмехнулся мессер Махрет. — Смотрю, побледнел! Губы задрожали. Да не бойся ты, я ведь не какой-нибудь душегуб! Подсунул дурачине испорченных компонентов и поручил приготовить из них зелье — а тот ведь ничегошеньки не умел, даже отличит, где какая трава и прочее. Паршивец, ясное дело, ничего сделать не сумел, да ещё и дом чуть не подпалил. Ну я и выставил счёт... — Старик провёл по лицу длинными трясущимися пальцами. — Хе-хе! Такой счёт выставил, что у барана волосы на загривке встали дыбом. Повалился на колени и стал молить о прощении. "Проваливай, — говорю, — чтоб духу твоего здесь не было. А если расскажешь кому, что здесь творится..." Ну, он поклялся унести тайну в могилу и убежал. Но расписочку я на всякий случай взял...

Маг сделал небольшую паузу. Энгерранд смотрел на него с благоговением (во всяком случае, юноша надеялся, что со стороны выглядит именно так) и ждал.

— Так вот, я зачем о нём вспомнил? Этот осёл, когда пришёл в первый раз, с порога заявил, будто желает стать настоящим магом. По глазам твоим вижу, что умом Небеса тебя обделили, и сразу говорю — громко, чтобы не повторять сотню раз: ты, мальчишка, не магии пришёл обучаться. Ты — ученик аптекаря! Ясно? Ни о каких "волшебных штучках", как говаривал ещё один дурачок, даже не мечтай. Я делаю лекарства и снадобья, собираю целебные травы, а ты мне помогаешь. Усвоил? Будешь мыть склянки, следить за отварами, бегать по городу в поисках недостающих компонентов, мышей гонять — много чего будешь делать, одним словом. Но в магию соваться не смей!

— Понятно, — упавшим голосом ответил Энгерранд, словно в глубине души надеялся всё же, что маг научит его своему искусству, и лишь сейчас понял, сколь безумны были эти мечтания.

Старик развёл руками:

— Ничего не поделаешь. Магия — не детские игрушки. Тут способности нужны, а у тебя, болван, их нет. — Затем внезапно спросил: — Считать умеешь?

— Немного.

— Читать?

— Тоже.

— Писать?

— Нет.

Маг в раздражении ударил тростью по полу:

— Так на что же ты рассчитывал, тупица? — и схватив с полки какую-то книгу, ткнул её под нос Энгерранду: — Читай!