Светлейший лорд Тьмы

В общем, пострадает наш крыс тихонечко по зазнобе, почешет гребешком густым воспоминания, чтобы не мешали думать и действовать, и начинает за медвежонком приглядывать, чтобы в курсе событий оставаться и как можно ближе с повелителем Тьмы общаться, жизнь его хрупкую из крысиных лапок не выпуская.

А котенок притихший все больше дремал или сам с собой книжки листал цветные, вопросов лишних не задавая и, видать, себя укоряя. После ночи той злополучной, всем он про последний сон свой рассказал. Снилось малышу, что бежит он за волком, что видит, как зубы острые в шею тетеньке странной цепляются... Проснулся утречком в корзине, а волка и в самом деле нету...

Взгляду волшебному, пространство и время раздвигающему, теперь домашние дивились, только ничем умение это помочь тепереча не могло. Даже наоборот, видение сбылось... А что это означает? Неизбежность. Дух домашний сразу заявил, что бывает всяко — наводится знание о событии. Ведь не могёт ребетёнок сам про убийства прознать в младенчестве. А значит, пришел колдовской подарочек именно с обороченным серым хищником.

— Но нас так просто не возьмешь, — заявил тогда дом. — Мы обороны не сдадим. Неча пужать расправами.

— Точно, найдется и среди нас колдовство, — громыхал гном, сотрясая поварешкой и вареники себе накладывая. — Мы место насидели, нагрели... Мы повелителя воспитаем... А темным силам — фиг!

— Да уж, — вздыхала в ответ Валари, плечи которой низехонько опустились. — Вот и возвернулся дружок. Знала ведь, чем дело закончится... Сразу мне подальше валить надыть было.

— Ты что? — это уж Лейзирет встревал, грозно шевеля краснеющим носом. — Сбрендила? Наперво дитя, а потом уж — любовь. Чай, не в сказке, знаешь, что нашему брату и по красоте, и по стати любовь не обламывается... Эх, а кому нужны эти чувствия высокие? Вот ты, как я, мизантропствуй, и увидишь, легче станет.

— Ничего ты не понимаешь! Мохнатая твоя порода! — махала крыльями сорока, пытаясь Валари успокоить и по-женски поддержать. — Что ты понимаешь? Тут горе... Тут надежд крушение. Тут, может, мир перевернулся.

Орчиха ни дому, ни воинствующему Крохе, ни щебечущей Белобоке не возражала. А вот крыс правду говорил: коли нету в сердце роз, лучше перестать в добренькое верить. Не кисейная девица... Орчище огроменный. Только кому мстить? На ком душу оторвать? Эх!

Не успел гном за травой в лес отправиться, не услышала Валари, что в царстве Черномора приключилось, но точно знала, не умел мальчишка гадости делать. Так, пошалит по-доброму. И главное, нечисти совсем не боялся. А вот к волшебникам — какие у него претензии? Семечку в задумчивости разгрызет, шелуху под ноги бросит, сама пуще прежнего огорчится. Нету Аркашеньки больше.

И так день за днем.

Одна лишь Маргаритка-дурочка дурочкой не была. Все трудилась, варила, жарила, пекла, в доме убиралась, Бэну нос подтирала и молочком и рыбкой его вареной кормила. На горе-заговорщиков смотрела с сожалением, а о брате родном думала только хорошо, потому что Любаву злую на тот свет отправил, собой пожертвовал и род людской освободил от узурпации. Но вслух соображений не высказывала, потому как тут все на делах волшебных помешанные, а она в них ничуточки не понимает. Просто без спросу каждый день корзину с едой собирала и к Гороху потихоньку отправлялась, чтобы князя утешить. Маргаритку в тереме даже ждали, потому как государь человеческий только девчонку к себе в палаты и допущал, и с нею воеводы да советники документы передавали важные, государственные. Скорбь скорбью, а народу без правителя никуда.

Маргаритка князя очень сильно уважала и любила. Достаточно только посмотреть — гладкий, розовощекий, в самом расцвете сил... И сынишка у него славный, совсем на мамку не похожий. Вот придет, князя накормит, песенку ему утешительную споет, станет доклады по слогам читать, и так Гороха чтением этим насмешит, что он на минуточку хоть одну да про жену свою убитую позабудет. И уже улыбается, и разговоры разговаривает — про сплетни городские спрашивает, про погоду и еще много разного. Одного только Маргаритка князю не говорила, откуда в государстве человеческом волк такой революционный взялся. Ведь коли прознает кто, то выгонят, а то и в темницы друзей-приятелей заключат, чтобы допрос учинить, а потом наказать жестоко. Воспоминания о подвалах ведьмы черной и теперь в девчонке дрожь вызывали, посему всячески она старалась Гороху угодить. А еще все удивлялась, почему князь на нее до сих пор внимания не обращает. Ведь и одевается покрасивше, и косы на голове короной укладывает... Неужто так опечалился?

Князь в себя приходил медленно, с ролью вдовца сживаясь и уже на часто гостившую девчонку одобрительно поглядывая. Приходила она изредка с котенком. Лексей всегда полосатому дружку радовался, а радость сынишки и самого Гороха от горести пробуждала. Наследника растить треба, а не на печи валяться. Вот Любава точно не одобрила такого времяпрепровождения.

Лексей же с Бэном потихоньку срастались, словно два дубка, поднявшихся на берегу у бурной реки жизни: они корнями переплетаются — и не различишь, кто есть кто... Ели из одной тарелки, играли в одни игрушки, хулиганили вместе... Суть да дело, забылась трагедия. Успокоился князь, угомонилась компания, потекла житуха прежняя, горечью легкой приправленная. Вроде и небо лазоревое, вроде земля плодородная. Живи, радуйся. Ан нет, на всякую радость по десять печалей. Но ни Валари, ни Горох, ни Лейзирет не жаловались: внутрях боль носили. Да и дела находились, что забвение приносили. Но ни от том наш сказ, чего всю книжку горевать? Будем дальше продолжать.

Оглядеться не успели, а наши пацаны подросли. Минуло им по десять годочков. Лексей — длинный, худой, головушка светлая кудрявая, глаза голубые, как у маменьки покойной, и личико у него аристократическое, породу выдающее. Бэн же — коротенький, плотненький, волосы щетинкой, глаза крупные, зеленые, раскосые. Красоты невеликой, потому как нос большой и лоб излишне покатый. Вроде совсем разные, а люди говорят — братья.

Только Лексей задумчивый, тихий. Бывает, может целыми днями на пригорке просидеть, на кружева природные любуясь и стихи сочиняя и картинки всякие рисуя. А Бэну на месте не сидится, он за это время дров нарубит, воды из колодца натаскает, начнет мамке помогать в работе какой — то забор чинит, то крышу латает. Только потом к другу присоединяется. Тут уж они и в ратный подвиг поиграют, и в путешествие отправятся на метро, чтобы окрестности изучить и карту составить, про которую Кроха давеча рассказывал. Карту, конечно, Лексей всегда рисовал — у него и елки натуральные, и реки синие получаются, а у Бэна — все какие-то закорючки. То ли руки кривые, то ли лапы с когтями мешают.

И то странно, что видел молодой князь в друге человека, а не неведомую зверушку. А вот разные люди по-разному реагировали. Бывало, как начнут улепетывать — это значит медведем им Бэн показался. Котенка не особо испугаешься.

— Интересно, что за стеной каменной находится? — спросил Лексей на одной из прогулок, ладошкой от солнца глаза прикрывая да гряду камней разглядывая внимательно. — Мы с тобой почти все облазили. И везде она...

— Мама сказала, что камни это указательные, — Бэн тоже посмотрел в сторону ограждений. — Она мне строго-настрого запретила к ним подходить. Там, говорит, теперь только нечисть живет. Страаашная, — и он сгримасничал, изображая ужасного монстра.

— А я верю, что они есть, — сглотнул молодой князь. — Вот гуляем мы с тобой по деревенькам, а я все боюсь, что вдруг хищники какие на окраинах появятся... Княгиню дорогую загубили силы темные...

— Пойдем, покажу что, — потянул Бэн друга за шелковый рукав и бодро зашагал через ромашковое поле по направлению к темной тени от стены.

Лексей, хоть и засомневался, но не отстал:

— Чего покажешь? Папенька заругает меня, если к ужину не поспею.

— Не бойся, пятиминутное дело.

Знал молодой князь, что за пятиминутные дела у друга бывают. Недаром про рыжих говорят — у них огонь в крови полыхает, покоя ни на секунду не оставляет.

— Вот ведь, сын волшебницы! — усмехнулся Бэн. — Сам такие мне чудеса показываешь, о которых даже и наш Кроха не помышлял. А мне уж и подавно никогда такое не сотворить... И боится стеночки...

— Да, боюсь, но хоть не бахвальствуюсь.

— Кто бахвальствует? Я? — и рыжий мальчишка ладошкой коснулся одного из камней. — Смотри... И сам теперь удивляйся. Вчера с Ленивым Крысом проверили, как эта штуковина работает. Это не мамка моя, которая двери открывает. — он засмеялся довольно, а стена вдруг вся поднялась вверх, открывая сокрытый взору лес и внезапно... Лексея даже икота обуяла... И вся стена превратилась в великанов, которые стояли на месте камней до самого горизонта.

— Что это?

— Йотуны. Великие древние боги. Они все это время здесь нас охраняют. И даже иногда можно услышать, как поют. А ты говоришь, враги пройдут... Глупости... — Бэн отнял руку, возвращая на место камни, которые некоторое время мерцали, скрывая недавнее волшебство.

— Удивительно, — прошептал Лексей.

Бэн не ответил и, оборвав на ближайшем кусте ветку, пошел вдоль стены, напевая старинную песню, услышанную от йотунов, помятуя о том, как князь молодой любит стихи. Конечно, он совсем не понимал, что это какие-то там древние касты. Прекрасный день, яркое солнце и бескрайняя стена впереди.

— Камень темный воды точат,

Снег морозит, солнце жжет,

Холодны бывают ночи,

Жарок синий небосвод.

Время жизни подмывает,

Старость сердце серебрит,

Память быстро остывает,

А любовь всегда горит.

— Знаешь, — вдруг оборвал Лексей друга, развернул к себе, — Мы с тобой должны посмотреть, что на той стороне. Как считаешь?

— А как же твое "до ужина"? — нахмурился Бэн, понимая, что заинтересовал молодого князя тем, что они легко проскочат между ногами каменных истуканов. Ох, главное не выражать заинтересованность, а заставить собеседника, как учил Лейзирет, заинтересоваться вопросом самому. Рыжий ты пройдоха! В лес, немедленно в лес...

27

Почему-то в народе считается не зазорным для мужчины бравого несколько семей иметь, а коли девица такое учудит, то уж весь мир загремит. Вот и альву никто словечка не сказал, хоть и имел он в нескольких царствах ЧЕТЫРЕ жены. Да и было на что заглядеться, у всякой дамочки сердце так и начинало из груди рваться. Высок, красив, в разговоре такие витиеватости пышные выдает. А что обедневшее его государство, то к делу не относится.

Но вот напасть, рождались у нашего Вальдемара Вальдемаровича одни дочки. Первая — от темной царицы вампирских земель — Натусенька-вампирюсенька. Характера логического, холодного. С детства склонность к медицине имела, лягушек резала и долго их через лупу разглядывала, а потом записи в специальную книжку заносила и систематизировала. Поговаривали, она таким образом несколько принцев заколдованных порешила. Зато какая польза для молодой науки, призванной то ли лечить, то ли природу по полочкам разбирать!

Вторая дочка — от богатой гномихи — и с виду, и по характеру росла хохотушкой. Звали ее Мушкой Владимировной (на современный макар отчество перевели). Слыла девчонкой доброй, но уж слишком болтливой. Ни одна тайна у нее на языке не задерживалась, что не мешало, впрочем, Мушке в горном мире и в лесах ближайших множество друзей иметь, устраивать большие веселые пирушки и всяческие хулиганства.

Третья, предпоследняя дочка, родилась у эльфийской принцессы. Звали ее Света-сладкая конфета. Красива была, стройна, ростом высока, но надменна, горделива и совершенно не умна. Вела она скучный образ жизни: с утра волосы расчесывала, в косу ленты вплетала, потом до обеда платье выбирала, потом с умным видом с раскрытой книжечкой сидела или там вышиванием неспешно занималась, а вечером речи хвалебные от молодых эльфов выслушивала с благосклонным видом. И так — почти каждый день.

Вальдемар дочек своих пуще жен любил, потому грехи его тяжкие дамочки прощали и даже всячески поощряли, чтобы побольше папенька с малышками времени проводил. Но у альва темного с некоторых пор идея-фикс проявилась: мотался альв по городам и весям в поисках хоть одного упоминания о повелителе Тьмы под видом политических командировок, с народцами общался... Подарки для жен и дочек закупал, потом погостит недельку у каждой — и снова в путь. Пуще всех Забава мужа ревновала. С ним ездить взялась — то на пляже моря Нептунового позагорает, то на лыжах в горах йотуновых покатается, то дикие пляски отчебучит в пасти у демонов. Не житуха — сплошной бомонд. И так черной ведьме это понравилось, что она про пакости свои на время позабыла. Только по возвращении все на дочку гневливо глядела, и с каждым годом крепла в Забаве мысль, что надо Арысь погубить по примеру Белоснежки. Только продумать надо все до деталей и со всякими спасителями не попасться на крючок.

Мыслей этих ни Черномор, ни Вальдемар не ведали. А то бы они давно Забаве по круглому заду надавали. Даром, что родственница.

Лет пять альв концы искал и однажды один зеленый гоблин, который приехал с жинкой на ярмарку в Зеленое Городище, где собирались на неделю со всех сторон свету волшебные твари и нелюди, рассказал за кружкой пива, что очень давно помог одному волчаре, который сильно домой торопился. В шерсти у него черная феечка пряталась, Горы Горыныча давняя знакомая. Так вот, серый тогда по-пьяни много чего болтал, в том числе и про предначертание мага, и про то, что его в деревне дожидаются... И вроде как прибавление в семействе скоро случится. Не обратил бы Вальдемар на болтовню гоблина, если бы не мелькнула в его байках феечка — известная в магических кругах как великий знаток древних заклинаний и правая рука самого Горыныча. Неспростая крылатая в путь-дороженьку отправилась после того безобразного конкурса эльфийского.

Подумал Вальдемар, погадал денечек, кинулся гоблина искать. Глядь, а он уж на повозку загружается с товарами, женой и дитятей малым. Уезжает, короче. Еще минуточку и упустил бы важную весточку.

На вопрос альва гоблин зеленый репу почесал задумчиво.

— Куды бежал? — переспросил он, губы поджимая и глаза в небо направляя. — Ну... Эта... Знаете ли, вот... Мы гоблины бедные, у нас вот совсем плохо с энергоснабжением в лесу. Приходится дровами топиться, мимо все газовые трубы идут. Електричество тоже дорогое. А запасы? Не наездишься... — короче, намекать на деньги начал.

Вальдемар Вальдемарович, почуявший стоящую информацию, покорно полез за пояс и достал кошелек, в котором звякали золотые эльфийские монеты.

— Точное место проживания и направление волка, — потребовал он, пока гоблин кряхтел невразумительно.

— Давно дело было, — наконец признался гоблин. — Врать не буду...

— Хорошо, половина кошелька, и примерно скажи.

— Лады. — кивнул предприимчивый собеседник, приглаживая волосы на голове. — От нас в двух днях только одна деревня и имеется, что за рекой Калиновкой. Ну, той, на которой Гора Горыныч в незапамятные времена одну головушку положил за Морену Мореновну.