Светлейший лорд Тьмы

Сказала, животик обняла, глазки закатила и вскрикнула. У альва даже сердце быстрее застучало. Неужто теперь срок? Рановато... Ой, рановато! Но волнение нарастало. Бросился Вальдемар к Забаве, на руки подхватил и понял, что и без ежей не жизнь без красавицы. Вот она, родимая, вдруг от родов помрет? Что же делать?

Завопил на весь терем не своим голосом. Сбежались колдунишки, примчался Черномор с палкой. Думал Черномор, что дочка с незваным гостем подралась. А как увидел ненаглядную Забаву на руках у альва, так вообще весь посинел. Ишь, чего позволяет.

— Рожаю я, — охнула черная ведьма, поникла. — Папенька, велите звать повитуху. И вы, Вальдемар Вальдемарович, не уходите. Пуще всего вас на свете люблю.

Вот, значится, встало все государство Черноморово на уши. Колдунишки бегают, служки — за ними, а позади сам колдун подгоняет, волнуется. Около дверей закрытых, за которым Забава кричит, туда-сюда Вальдемар ходит, обдумывает чувства свои. Увезти хотел, забрать ребеночка, бросить девицу, а сам чего... Чего так переживает? Ведь не его ребеночек. Вот родится мальчишка, вот женится на Забаве. Двух зайцев убьет. И самому Горе Горынычу условия ставить станет на правах приемного отца. Лишь бы с ведьмой ничего не случилось. Такая она черная-пречерная, вреднючая-превреднючая, а своя, родная... Вот не видел несколько месяцев, соскучился ужасно.

Тут крики вроде стихли. Замерли колдунишки, перестали носиться служки, остановился Черномор. Уши напряг, прислушался. И тут крик послышался — первый, новорожденный.

— Свершилось! — запрыгал обрадованно колдун. — Доченька моя славная. Ох, весточку Горе Горынычу послать требуется.

Вальдемар Вальдемарович, до сего времени сильно нервничавший, по стеночке оседать стал, так ему поплохело от чего-то. Свершилось. Весна-матушка ребеночка подарила.

По весне всегда все родится, чтобы радовать и счастие в душу приносить. Вот и у эльфов дитятки исключительно весной нарождаются. Потому как должны освещать мир любовью и светом... Не, что-то не так звучит. Неправильно.

— Кто родился? Кто? — ворвался Вальдемар Вальдемарович в спальню к Забаве. Лежит та на постели уставшая, красная. Повитуха ребеночка в ванночке серебряной отмывает от первородной кровушки.

— Чего кричишь? У, баламут! — гавкнула она на альва. — Вошел без спросу, шумит. Дочка у Забавы Черноморовны родилась. Красавица.

Присмотрелся Вальдемар к ребеночку. Ох, ветви вечных деревьев! Да это же действительно девка. Завыл, заплакал, волосы начал драть на голове. Обманул Аркашка-поганец. Не могёт быть повелитель бабой. По всем древним проклятиям только ОН!

Вот почему сердце волновалось, вот почему любовь обуяла. Очередная дочка.

Придется собираться на пирок да за свадебку, потому как альв не может ребенка своего не признать и барышню не принять. Как ни крути, а четвертая жена и дочка четвертая. Прищурился, обдумывая участие Горы Горыныча в данном деле. Ничего не понял, рукой махнул. Потребовал дочь показать.

Лежала она сладенькая в кружевах на кроватке махонькой: глазки серые, огромные; кожа светлая, прозрачная; губки алые, нежные; волосы кудрявые, блондинистые. Какие черты возьмет от родителей, пока неизвестно, но внешности будет замечательной. И начертано на ее челе тайное пророчество. Не о нем ли так печется Гора Горыныч? Поближе склонился альв, пытаясь будущее прочитать, но окликнула его Забава с постели:

— Вальдемар Вальдемарович, как же я по вас соскучилась. Как беспокоилась о вас...

Вздохнул альв, пошел навстречу новой супружнице.

24

Как решился Вальдемар Вальдемарович здоровьем рискнуть и к черной ведьме приблизиться, так начала она в него подушками кидаться: бросала и приговаривала: "Это тебе за ожидания! Это тебе за страдания! А это тебе за измены, блудливый альв доморощенный!"

Наш блондин от мягких снарядов пуховых уворачивался, и то правильно — на ручках-то малышка лежала. Она ни в чем не виноватая, а даже напротив — плод любви.

— Ты успокойся, Забава Черноморовна. То в любви клянешься, то злишься! Вот ведь настроения меняются у колдовских дочек. Посмотри на красавицу. Как назовешь?

Черная ведьма губы поджала, пуще прежнего сердится: губки красными стали, в глазах то ли молнии, то ли страсть, вот бы альву не пропасть.

— А чего называть? Смотри, какая в ней хищница запрятана. Ни дать не взять Рысь-матушка... Так и нареку Арысью. Пусть коготочки на будущих женишков затачивает да как я ошибки не совершает. И то верно в народе говорят, что мужиков на свете меньше, чем женщин. Они-то, мужики проклятые, этим и пользуются... По три семьи заводят. Хотят законы про гаремы в жизнь воплотить. Но фиг вам! Мы вас в ежовые рукавицы да на принудительные работы!!! У-у-у-у! — и давай грозиться издали Вальдемару кулаком. — Смотри у меня! Руки длинные...

Пока папенька с маменькой ругались, девчушка глазки закрыла, засопела. Вот тебе и ссоре конец. Нельзя же ребеночку нервы портить. Так с того времени и повелось, что как Вальдемар с Забавою ссорятся, обязательно Арысь дремать начинает. Видать, крепко усекла, что покой только во сне нам и дается. А в жизни всякий шум на благо идет, потому как в царстве Черномора ни одна травинка, ни одна былинка просто так не существуют — всегда с пользою.

Впрочем, что о пользе говорить, когда сам Черномор во внучке с первого взгляда души не чаял. Случилась с ним распоследняя любовь. Красивая, чистая, как первый снег, что под своим ледяным старческим покровом согревает первые хрупкие цветы. И так Арысь грелась в лучах любви колдуна, что никоим образом не замечала, что деда ее — страшный злой волшебник, которого все вокруг бояться и на глаза лишний не показываются, чтобы, не дай посох магический, беды не накликать.

Вот и получается, что главной-то пользой наш Черномор считал внучку. Сперва, конечно, пользы в ней никакой не было, кроме постоянных подарков Горыныча, что прислал малышке на первый день рождения и передал через посланников своих тайных огромную корзину цветов желторотов. Цветы эти редкими были, вернее даже — видом исчезающим, потому как расцветали только в полнолуние и пели чудеснейшие песни, приносящие дому благоденствие и покой. В первый же месяц, высаженные служками проворными в саду, распустились первые бутоны. Сладчайший мёд их аромата проникал в комнаты, принося улыбки даже на лимонные заумные лица колдунишек. Ну, а Черномор просто сам по себе радовался, когда Арысь на руках качал, пока родители ее для интимного согреву по комнатам запирались: там и ругались, и дрались, и зажигательно мирились.

— Ну, Рысюна, пойдем в садике погуляем, цветочки пособираем, — улюлюкал Черномор, внучку по дому неся да личико ее любовно рассматривая. — У дедушки такие красивые деревца с изумрудными листочками. У дедушки с собой молочко, из-под кобылицы самой что нинаесть силу колдовскую дающей, наисвежайшее. Вот на воздухе покушаем, а потом ты баиньки, а деда за работу примется.

Вот покормит, значится, только глазастую сероглазку, в кроватку сонную положит, шаг прочь сделает, а дитя словно чувствует — и давай орать. Что делать? Приходится с собой на заседание брать. На нем Арысь и спит, и разговоры умные слушает. Вроде как всегда не одна. И то правильно — для наследницы знатного рода колдовского необходимо вникание в процесс преобразований с пеленок. Тут тебе и наглядный пример дебатов, пресекаемых авторитетом, и подписание важных законов не глядя, и деление пирога денежного — а кому что достанется, не ваше дело!

Впрочем, вряд ли Арысь политика да инновации волновали, ей просто с дедом приятно находиться было, потому как мамка со своей любовью к альву-королю про дочку почти и не вспоминала, все по курортам со своим новым мужем ездила, или там по гостям с охотами. Вот и прикипела маленькая душа к тому, кто истинно не бросит и не предаст.

Черномор больше денег связью этой дорожил, всячески внучку оберегал от разочарований. А особливо старался таланты в ней волшебные развить, которых с самого появления на свет в девочке было предостаточно. Еще говорить не умеючи, малышка связь с колдуном установила на уровне чувств. Захочет есть, так у колдуна желудок забурчит. Захочет на ручки, так руки сами тянутся. А у вас как с дитятями? Тоже ведь есть такое? А вот у Арыси все в три раза сильнее выходило. Она и сны даже свои первородные Черномору транслировала почти каждую ночь. Вот приснится бутон желтый, распустится, начнет в солнце оборачиваться, жечь огнем, значит жарко девчушке, значит срочно требуется вытащить из-под одеяла и к окошечку поднести, подышать.

Так и жили, не тужили, почти не грешили. На третьем году с темным гонцом на вороном коне, сильно смахивающем на Кощея, что в царстве мертвых проживал, прислал Гора Горыныч внучке очередной подарок и пожелания всяческих удач колдуну. Вместе с Арысью они посылочку распоковывали, а как крышку от ларца золотого умудрились открыть, так вспыхнул внутри огонек голубоватый, в огоньке два глазика светились, ротик обнаружился — непростой, значит.

— Ой, смотри, де, горит! — восторженно захлопала Арысь. — Красиво... Потухнет? — поинтересовалась она, заранее предвидя, что стихия огня не вечна.

— Не думаю, дядя Гора простых подарочков не делает. Он тебя любит, — поцеловал Черномор внучку в лобик. — Надо у подарка спросить, чем он полезен. Помнишь, как мы пользу растений обсуждали. Ромашка — солнышко. У ромашки — соки целительные.

— Помню, де! — девочка доверительно к ларцу потянулась, что на столе в кабинете у колдуна стоял. Огонек заколебался, сперва отпрянул, а потом с сомнением к девочке тоже затрепетал, лизнул пухлый пальчик, не обжигая кожи. — Как тебя звать? Я Рысюня. Видишь, веснушки по всему лицу. Деда говорит, что у меня ... — она напрягла круглый лобик, — что у меня эта... колдуниция.

— Интуиция, — поправил Черномор.

— Колдуниция на предметы волшебные. А ты?

Огонек замигал ярко, вдруг запел голоском нежным:

— Я — огонек, путь освещаю, в делах помогаю. Будем мы с тобой дружить, вместе рядом будем жить.

— Ааааа... — протянула Арысь. — А на руки тебя можно взять?

— Бери, — Огонек закивал, а Черномор напрягся. Огонь — великая сила. Огню ведомы на вкус цивилизации. Не задумываясь, поглотит. Но уже через секунду маленький проказник в ладошках у внучки стал розоватым прозрачным шариком, внутри которого билась жизнь. Странный подарок, но Горе Горынычу не отказывают. Змий всегда знает, что кому нужно. И никогда не делает бесполезных даров.

В общем, пришлось смириться с наличием Огонька, который заменил Арысе домашнюю зверушку. С ним она возилась, когда Черномор был занят, с ним отправлялась на прогулки, с ним вместе рассматривала книжки с картинками, слушая смешные комментарии нового любимца. Колдун облегченно вздохнул. Обычный дух-охранитель. Такие не каждому даются. А для внучки любимой — в самый раз. Пусть развлекаясь обучается.

И вправду, Рысюня быстро все схватывала. То за колдунишкой каким увяжется, чтобы подсмотреть, как он над проектами и поручениями Черномора колдует, то книжку запретную с заклинаниями зачитает вслух (так однажды шалунишка в тереме бурю маленькую вызвала), то проберется к деду в спальню, начнет на заветной подушке, что сны про благолепие государства посылает, валяться, мечтая о дожде из лягушек. И вот ведь проказница, своего добьется обязательно. То пристанет к Забаве, что приедет из очередной поездки с мужем-красавцем, в чемодане ее покопается, достанет оттуда зеркала волшебные, помады, красу прибавляющие, и прочую мелочь, разложит все, начнет мазаться, глупые вопросы зеркалам тем задавать: "Я на свете всех душистей и пушистей? И кто пушистее меня?" Зеркала начинают соображать с великим усердием, потому как это их обязанность. Выдают ответ, что есть и попушистее... А Арысь ну давай сметься, в мамины бусы наряжаться. А чего прикажете девчушке делать, когда ей поиграть, кроме как с собой, не с кем в общем-то. Да и деда строго-настрого приказал никуда не ходить без сопровождения, потому что она — ВЫСОКОПОСТАВЛЕННАЯ СДОБА. Странно и интересно, кто же на сдобу такую позарится? Кто посмеет съесть?

Здесь уж точно никто. Только мамка заругает. Она всегда на дочку прикрикивала, но Арысь ведь не могла догадываться, что ведьма черная в родной кровиночке соперницу видеть может. И гложила Забаву ревность, что столько силы получила малявочка. И как вообще сравнивать мужа заполученного со сверхвозможностями? А вот вырастет дитя, как начнет нрав проявлять, как отдаст папенька ей наследство? Не жизнь — сплошные династические муки. Вон, и Горыныч покровительствует. Балует. А от альва только изредка подарочки поступают, потому как он женат не только на ней. Посему — сегодня муж, а завтра — пошел в чужом саду яблочки пробовать.

И ведь не уходит, а только настоящая радость в Вальдемаре Вальдемаровиче вспыхивает, когда Арысь он видит. Приедет из поездки долгой, женку бросит, побежит к дверям, подхватит малышку, начнет ее кружить, целовать, словечки разные шептать. Почему? Почему все только на малявку внимание обращают. И целуют, и обнимают, и слова какие говорят. Про себя Забава ножкой топнет. Но промолчит сурово, гадюку затая. Видать, нету материнских чувств. Видать, не пересилить отвращения.

Арысь тоже тайную ненависть матери чувствовала. Но по наивности и из-за природного желания понравиться всячески к черной ведьме клеилась. Садилась с нею рядом. Смотрела долгим взглядом. За руку брала... А ведь пытка это для Забавы, потому как выказать нельзя ни взглядом, ни жестом негодования. Нужно по головке гладить, нужно на ручки брать. Нужно уму-разуму учить. Приходилось пересиливать, чтобы в полном одиночестве амулет добела раскалять да мор и разруху в другие государства посылать.

А тут еще по приезде обнаружился у Арыси огонек подаренный. Как почует черную ведьму, сразу фиолетовым становится и рычит, как пес цепной. Дочка его все успокаивать начинала: чего бесишься, все свои? А поганец никак не реагировал, пуще прежнего злился. А еще, один раз цапнул ведь и подпалил платье-то. Никто не заметил этого происшествия, но Забава-то поняла. Вот какие Горыныч на Огонька защитные функции наложил.

А Рысюня, наоборот, дружка игривого, пламенного обожала. И во всем ему доверяла; и чем старше становилась, тем сильнее срасталась со своим духом-оберегом. Ему девочка поверяла мысли, которые иной раз даже деду не скажешь, потому что он все через сито логики просеивает и вердикты выносит. А Огонек слушал, всполохами завораживал и не осуждал ни за проказы, ни за рассуждения. Но что колдунье маленькой незаметно, то колдуну старому прозрачно и видно до самого дна. Подарок Горыныча был больше чем просто щенком неразумным. Огонек направлял внучку, учил принимать самостоятельные решения и отвечать за содеянное. При этом совершенно не претендовал на роль главную в сердечке Рысюни, которую Черномор так боялся потерять.

— Вот скажи мне, солнышкое, — спрашивал колдун, когда внучке исполнилось пять годков и они вместе варили зелье для оттяпывания мозгов у чрезмерно воинственного населения, которое не устраивали большие налоги и общая обстановка на политическом пространстве Темного Королевства, — любишь ли ты деда?