Без Веры, Царя и Отечества

— ... с копыт!

— ... видал?

А потом прозвучал-таки вопрос Федьки Янчевского, не забывающего ничего по-настоящему важного.

— Ряба, так ты где голову рассадил?

— А... — скромно отмахиваюсь рукой, — ничего серьёзного! С террористом столкнулся!

— Врёшь!? — выпалил Севка Марченко, блестя глазами и ожидая Истории...

... и вот он, миг триумфа!

— С чего бы? — я само воплощение скромности, — С Мясницой свернул, через дворы срезать, а тут он! Я влево, и он влево! Я вправо, и он вправо! А потом плечом в меня — н-на! И вот...

Показываю всем желающим рассечённую голову.

... — револьвером.

— Да ну?! — в глаза уже ни тени сомнения, — А ты?

— А что я... — снова жму плечами, но не рассказывать же всем, как было стыдно за свой страх?! И... не стыдно уже, да и не страшно! Это что же... подобное подобным? Отпустило?

— Кепку поднял, — дёргаю плечом, — отряхнул да и пошёл.

— Драться? — восхитился Бескудников, — С рассечённой башкой?

— А что такого? — делаю вид, что не понимаю и с удовольствием слышу шепотки. Я крут! Я мега крут! Я берсерк!

Я очень надеюсь, что это событие, поданное под нужным углом, повлияет на мою Судьбу сугубо положительным образом... Не знаю, войду ли я в Легенды гимназии, но что запомнят меня, это факт!

А это — социальные связи и возможность обратиться к кому-то через годы и десятилетия.

С другой стороны — в революционном лихолетье слава такого рода может аукнуться неприятными сюрпризами. Как повезёт...

Постояв так несколько минут, начали расходиться, не дожидаясь, пока лопнет терпение дворника, стоящего с суровым видом чуть поодаль, и готового свистеть, вызывая полицию и коллег для разгона "фулюганов".

— Так что уроки-то? — поинтересовался Бескудников, увязавшийся с нами за компанию.

— Даю, — киваю я.

— И сейчас? — не отстаёт он, — Ты вот так вот уверен в своих силах?

— Ну... — чуть задумываюсь, — в сочинении могу ошибку допустить или кляксу посадить, а языки и математика — вообще ерунда.

Он хмыкает было, но вспоминает, что зарабатываю я в том числе переводами!

— Ага... а математика? — интересуется он, — Также хорошо, как языки?

— В пределах гимназического курса, — поправляю его. Всё... он раздавлен и поражён.

— И... — ребята переглядываются, — почём?

— Хм... — плату со своих брать не то чтобы совсем нельзя, но нежелательно. Да и не хочется мне брать на себя такие проблемы... — с шести до восьми по вечерам могу подтянуть всех желающих по математике. Бесплатно, разумеется.

Желающие, что характерно, нашлись сразу, н-да... Ну ничего! Социальные связи, они так и нарабатываются! Да и домой я буду приходить только вечером...

Глава 11 Самый лучший Лёшенька в мире

Проснувшись, я некоторое время лежал на мокрых от пота простынях, понемногу приходя в себя. Снилась всякая фрагментарная гадость, оставляющая после себя чувство тоски и безнадёги. Собственно, уже почти ничего из приснившегося не упомню, но депрессивное состояние не спешит покидать меня. Да ещё и мигрень...

К сожалению, такого рода сны приходят с удручающей регулярностью, и для этого полно как объективных, так и субъективных причин. В прошлом осталось всё то, что я ценю и чего добился сам, а настоящее хотя и нельзя назвать вовсе уж безрадостным, но сильно гнетёт приближающаяся катастрофа.

Начерно я давно уже распланировал пути отхода через Финляндию, Черноморские порты, западные границы Российской Империи, в Желтороссию et cetera . С настоящим паспортом и фальшивым, с сёстрами и без...

Но Дьявол, как известно, кроется в деталях, и все мои выкладки могут отправиться в помойку просто по несчастливому стечению обстоятельств. Что, как легко догадаться не прибавляет мне жизнерадостности, а вместе с доставшимся мне в этой жизни несколько меланхолическим характером и склонностью к депрессиям, даёт иногда такой результат, что просто не хочется вставать с кровати и появляются мысли решить все свои проблемы цианидом или пулей.

С тяжким вздохом сев на кровати, помассировал виски, так что на некоторое время мигрень отступила на заранее подготовленные позиции. Нашарив ногами тапки, сходил в туалет и размялся еле-еле, морщась при каждом резковатом движении и сдерживая накатывающую дурноту.

— Сделать што, Алексей Юрьевич? — тихонечко поскреблась в дверь проснувшаяся Глафира, глядящая на меня с тем сопереживанием, которого я нечасто видел от сестёр.

— Чаю поставь... — снова растираю виски, — с травами своими. Да, сухарики и сушки есть?

— Как не быть?! — всплеснула та руками, — Ещё может што? Омлетика? С одним иичком?

— Н-нет... — с трудом давлю тошноту, и служанка, закивав понимающе, исчезла на кухне.

Через несколько минут, ополоснувшись под душем и одевшись, я уже сидел за столом на кухне и пил чай. Головная боль не то чтобы отступила, но сделалась привычной, так что я немного пришёл в себя.

— Всё, — решительно отставляю чашку, — благодарю.

— Да што ж вы, Алексей Юрьевич! Две сушки всево и один сухарик! — расстроилась Глафира.

— Всё, — я в такие дни раздражителен и служанка уже знает... по опыту. Извинялся потом, и стыдно до сих пор за ту выволочку на ровном фактически месте, но до сих пор помнит!

Время совсем ещё раннее, на часах всего начало шестого утра, но я уже оделся и вышел бродить по улочкам Москвы. На улицах пока ещё не жарко, но уже понятно, что сегодня будет погодка, более пристойная для Средней Азии.

Забрёл-таки на Сухарёвку, по-видимому, машинально. Даже и не думал работать, но поди ж ты... Что значит — привычный маршрут.

Работать, впрочем, и не стал. Так... зашёл на книжные развалы, поздоровался со знакомцами и пожаловался на мигрень, выслушав сочувственные советы. Некоторые, к слову, вполне рабочие и приносят небольшое облегчение.

Откровения такого рода не от недостатка общения. Как я уже говорил, в этой жизни я несколько меланхоличный и замкнутый, да к тому же, мне вполне хватает общения с учениками и их родителями.

Скорее — попытка стать отчасти своим. Не просто мальчиком-вундеркиндом, который языки знает, а более живым, что ли... Такой, несовершенный, я им понятней, они и сами такие — несовершенные. Кто-то подпить может лишку, у кого-то жена блудливая...

По итогам появилось чуть больше сердечности в общении, хотя это палка о двух концах. Приходится слушать иногда разного рода ответную ерунду. Да и насчёт сердечности я не очень обольщаюсь, всё это достаточно поверхностно. Так... то ли соломки подстилаю ко времени Катастрофы, то ли в социализации тренируюсь. Сам толком не знаю.

Голову несколько отпустило, осталась лишь остаточная боль и ощущение какой-то отупелостости, будто отключили значительную часть мозговых ресурсов. Знаю уже, что в такие дни бессмысленно заниматься чем-то, требующим хоть сколько-нибудь значительных интеллектуальных усилий, но радуюсь уже тому, что могу хотя бы относительно сносно существовать.

Позже, когда начнётся жара, пойду спасться от неё в читальню или домой, смотря по настроению. На речку в таком состоянии ходить опасаюсь...

А пока, разу уж отпустило, решил пройтись в сторону развалов. Это всё та же Сухаревка, но так сказать — народная. Торгуют с рогож, расстеленных прямо на земле, и в основном, как не сложно догадаться, всякий хлам. Старая обувь, нередко дырявая, слесарные инструменты, тронутые ржавчиной замки и чёрт знает что!

Впрочем, хватает и вещей куда как интересных, и знающий человек может недурственно жить, занимаясь перепродажей и сочиняя из разрозненных уценённых деталей нечто целое и относительно ценное. Например...

Я залип подле рогожи, на которой валялись узнаваемые детали швейной машинки.

— Бери! — продавец, невысокий бойкий мужичок лет сорока с куцей бородёнкой понял мой интерес по-своему и засуетился, — Не сумлевайся! Без омману!

Присев, с минуту перебираю железяки, пока владелец оных суетится вокруг, пытаясь уверить в необходимости покупки.

— Хлам, — подытоживаю я, вставая и отряхивая ладони.

— Что-о?! — багровеет владелец, — Да ты... да щенок!

Он делает было шаг, петушась и выпячивая чахлую грудь, но я вздёргиваю бровь, и мужичок позволяет приятелям увести себя.

— Да у тебе и денех нет! — орёт другой, после чего, засунув пальцы в рот, свистит так, будто гоняет голубей. Уловка известная: смутить, заставить оправдываться... купить что-нибудь или просто напросто развлечься за счёт приблудного дурачка. А ещё...

... я ощущаю чьи-то пальцы в своём кармане и беру их на излом. Резко!

Хруст... пальцы выгибаются под неестественным углом, и карманник, побелев и хватая воздух, скрылся в толпе.

Я тоже поспешил уйти... Не факт, что мне начнут мстить, я был в своём праве! Профессия вора ныне очень рискованная, и обычные деревенские мужики, поймав такого на рынке, не сдают его в полицию, а отбивают нутро.

Иногда банально, ногами. А иногда и с выдумкой — схватив за руки и ноги вчетвером, и с силой "выбивая" его о землю. Живут после того недолго и несчастливо, ну или долго, но на паперти! Поближе к Богу, так сказать...

Я в своём праве, но бывает всякое. У каждого вора есть дружки-приятели, и как это аукнется, бог весть! Так что пожалуй, в ближайшее время на толкучку и развал я ходить не буду!

Выбираясь с Сухарёвки, наткнулся на женщину средних лет, по виду из разночинцев, держащую в руке узелки и коробки и растерянно озирающуюся по сторонам. Её уже окружили перекупщики, вырывающие узлы из рук и отталкивающие случайных прохожих, заинтересовавшихся сценкой.

— Давай, сердешная! — визгливо орёт медно-рыжий, тронутый сединой как патиной, перекупщик средних лет, вырывая у неё узел, — Рупь дам на пропой души!

— Посмотреть надо, не ворованное ли?! — надрывается второй прохиндей, с рожей настолько подлой, что в театре он мог бы играть плутов и злодеев безо всякого грима, — Уж не городового ли позвать?!

— Да что вы, что вы... — пугается там, не отдавая, впрочем, своё добро, — всё моё, от мужа досталось! Он художник, вот краски, кисти...

— А-а! — орёт ещё один, подскакивая к ней и тыча в лицо грязными пальцами, — Знаем мы таких художников! Небось того...

Он подмигивает ей самым скабрезным образом.

— ... голенькой позировала?! Ась?! Есть картинки? Я б взглянул!

— Да отстаньте вы, ироды! — женщина чуть не плачет, а я понимаю, что эта троица не конкуренты друг другу, а члены одной спаянной шайки. Сценарий всегда примерно одинаков: сперва одни, с рожами самыми прохиндейскими, доводят жертву до состояния ступора и панической атаки, когда думается только о том, чтобы этот позор закончился!

Потом подключается "степенный купец", то бишь степенный он на фоне этих продувных рожь! Отогнав прочих членов шайки, но не слишком далеко, он утешает нечастную жертву и предлагает сам купить у неё товар.

Настоящей цены никогда не даётся, но жертва рада радёшенька получить за своё добро хоть какие-то деньги! Ну и игра в "хороший-злой" тоже работает.

" — Точно!" — мелькает озарение и...

... я врезаюсь в толпу, хватая её за руку.

— Да что ж вы сюда пошли, тётушка! Пойдём, пойдём отсюда!

— А ну брысь! — луплю по руке рыжего прохиндея, схватившего было меня за отворот рубахи и напоказ катаю желваки, демонстрируя готовность, боевитость и прочие интересные возможности для скандала. Я хотя и не выгляжу серьёзным противником, но по одежде видно, не из простонародья!

Да и лицо такое... не то чтобы вовсе уж породистое, но выразительное. Старше своих лет я не выгляжу никоим образом, но желваки по нему катаются самым замечательным образом.

Лет через десять, если судить по папеньке и сохранившимся дагерротипам предков, будет замечательный типаж для немого кино. С таким хорошо отыгрывать трагических персонажей второго плана, а если добавить немножечко безуминки во взгляд, то маньяков, палачей и злодеев.

Обгавкали меня самым непотребным образом, обещая запомнить, найти и надрать уши, но такие слова я пропускаю мимо ушей. Я не то чтобы такой уж знаток Сухаревки или авторитет, но если вдруг схлестнёмся, мои связи точно перевесят.

— Спаси тя Бог, добрый человек, — начала причитать вдова, едва мы выбрались из толкучки, — Стыдобища-то какая! Рвут, лаются...

Она по-прежнему прижимает к себе узелки и коробки.

— Деньги нужны? — интересуюсь у неё.

— Да и не так, чтобы очень уж, — отвечает та несколько уклончиво, — но и лишними не станут! Картины-то я себе сохранила, а кисти и краски ну куда мне?

— Это я удачно вас выручил, — смеюсь я.

— Ась? — она прижимает к себе скарб.

— Пойдёмте в трактир, что ли... тётушка! Как вас зовут-то?

— Прасковья Никитишна, — опасливо отвечает та, — Никулина. Из разночинцев. По мужу из разночинцев, а так-то из мещан!

— Пыжов Алексей Юрьевич, — представляюсь её, — из дворян. Да пойдёмте уже! Здесь и приличные трактиры есть, в какие зайти не зазорно!

Вокруг Сухаревки и впрямь много трактиров на все вкусы — от обжорок с тухлинкой, до таких, куда не зазорно зайти отпрыску дворянского рода и вдове разночинца.

— Человек! — сходу подзываю к себе мальчишку-полового, — Два чая! Потом видно будет!

Мальчишки и подростки по трактирам обычно не шатаются, но это и не из ряда вон, да и выгляжу я уверенно. Принесли два чая, и поскольку аппетит у меня немного проснулся — баранки.

К местному общепиту я, признаться, отношусь с изрядным предубеждением, памятуя о тараканах и крысах, которых можно встретить даже на кухнях в домах, которые принято называть приличными. В трактирах бываю нечасто, в основном ради антуража и за ради воспоминаний о "России, которую мы потеряли", пребывая в эмиграции.

Вдова, неуверенно присев за чисто выскобленный стол, начала сперва робко, а потом всё более уверенно рассказывать мне историю своей жизни, будто оправдываясь за что-то. Ничего в общем-то примечательного, всё как у всех. Замужество, дети, более-менее обеспеченная жизнь и вдовство.

Дети уже взрослые, выученные, помогают... Муж — художник-самоучка из тех, что всю жизнь рисуют поделки на потребу невзыскательной публике и вполне довольны своей судьбой.

— Матушке подарок хочу сделать, — в свою очередь поведал я, когда женщина на миг замолкла, приложившись пересохшими губами к стакану с чаем, — Признаться, я вам тоже вряд ли дам настоящую цену. Всяко больше, чем эти прохиндеи, но по-хорошему, вам только если среди друзей мужа распродажу устроить.

— Друзей... — вздохнула она, но не стала продолжать тему, — А сколько дашь... дадите, Алексей Юрьевич?

— Смотреть надо, — пожимаю плечами и с хрустом разгрызаю сушку, — кисти хорошие, они дорого могут стоить, но только если совсем хорошие. Краски, опять же... А мольберт, так и не особо нужен, по правде говоря. Его любой толковый столяр за бутылку сделает.

— Ага... — сосредоточенно закивала та и начала показывать своё добро, выкладывая его прямо на столе. Признаться, я не большой специалист и могу судить только приблизительно, навскидку.

В университете, будь то Испания или Германия, я по одному-два семестра изучал изобразительное искусство просто потому, что нужно было закрыть определённое количество гуманитарных "кредитов" в ВУЗе. Научился отличать Тициана от Врубеля, запомнил, почему Малевич велик, и не слишком хорошо, но всё ж таки помню историю появления абстракционизма, кубизма, фовизма и далее.