Старший брат Одина

— Но его сегодня нет здесь!

— Пусть он позвонит начальнику караула, — отвечал Хосе. — И тогда я сразу выпущу вас.

Лицо Даглабии пошло алыми пятнами. Он попятился от высокой стойки.

— Это ты! — взвизгнул он. — Ты!!

— Ну конечно, это я, — ухмыльнулся дежурный. — Вы себя хорошо чувствуете, сеньер Даглабия? Что-то вид у вас нездоровый.

Словно в подтверждение его слов, лицо Даглабии сморщилось, а затем он яростно чихнул. Брызги полетели во все стороны.

— Пасть прикрывай, интеллегент сраный! — заорал Хосе. — Очень мне надо на твои гнилые бивни любоваться! Ходит здесь, заразу распространяет! Вали отсюда!

Даглабия хотел что-то сказать, но заметил Катрин и передумал. Он круто повернулся и вышел с КПП. Женщина подошла к микрофону на своей стороне ограждения и кашлянула. Дежурный поднял голову и улыбнулся. Катрин на миг замерла, глядя в его глаза. В первый миг темно-синие, ласковые, словно бархатные, они потемнели и стали цвета кротовой шубки.

— Да-да, слушаю вас.

— На свидание, — сказала она, приходя в себя. "Свет так упал, наверно", неуверенно подумала женщина. — Катрин Эрейрос к Микаэлю Тарга.

Она приложила ладонь к датчику, чтобы дежурный мог свериться с ее биометрическим паспортом. Датчик коротко бипкнул.

— Проходите, — кивнул дежурный. — Комната для свиданий налево по коридору.

На окне кабинета секретаря Винченцо стояли три фиалки, мохнатые, как ежики, с бледно-сиреневыми и красными цветочками. Элоиза заметила, что Маттео вышел из кабинета директора и молча рассматривает цветы. Она улыбнулась.

— Не отпустил? — спросила секретарь с сочувствием.

Маттео отрицательно покачал головой.

Десять минут назад он ворвался к ней в кабинет, всклоченный, в слезах и соплях, но при этом какой-то пришибленный. Секретарь сразу поверила лаборанту, что он плохо себя чувствует, и разрешила позвонить шефу из его кабинета. Взгляд Маттео, безумный, блуждающий, остановился на смятой салфетке, лежавшей на столе секретаря рядом со щипчиками. Лаборант помнил, что эту — или точно такую же — салфетку Элоиза давала ему, чтобы он высморкался.

Но на той салфетке не было темно-алого пятна.

— Это что? — спросил он, кивая на салфетку.

— Да я заусенец отрезала, а тут телефон зазвонил, — беспечно сказала секретарь. — Поранилась немного. Садись, кофейку выпьем...

Маттео шмыгнул носом и опустился на стул рядом с Элоизой. Она встала, подошла к шкафу и стала доставать из него чашки. Элоиза чем-то напоминала свои фиалки — маленькая, мягкая, с модной лохматой прической и выкрашенными в огненный цвет прядями волос. Элоиза всегда нравилась Маттео. Про себя он называл ее лисичкой, за вечно лукавое выражение хорошенького личика.

Лаборант взял окровавленную салфетку в руки, все еще надеясь на чудо.

Но нет.

Если крови на салфетке была одна лишь маленькая капелька, то влажное пятно его собственных соплей пропитывало мягкую бумагу насквозь.

— Я убью себя, — сказал Маттео глухо.

— Да не переживай ты так. Дело в том, что сегодня комиссия какая-то приезжает, — сказала Элоиза. — Вот он и загасился. Чтобы если что найдут-раскопают, все на нас свалить.

Лаборант в отчаянии посмотрел на нее. Потом, по неистребимой привычке ученого, которая сильнее даже инстинкта самосохранения, на часы над дверью кабинета.

Элоиза принялась ожесточенно тереть нос.

— Что-то мне нехорошо...

Из ее дрогнувшей руки выпала чашка и спланировала на толстый ковер. Как ни странно, не разбилась. Секретарша медленно осела на мягкий ворс. Маттео увидел пену в уголке ее губ.

— Что... со мной... — не своим, мягким и нежным, а сиплым и неестественно низким голосом выдохнула Элоиза и уткнулась носом в ковер. Тело его изогнулось в судорогах.

Маттео огляделся. Снял со стула цветастый шелковый шарфик секретарши, скатал его в жгут. Лаборант сел рядом с бьющейся в конвульсиях женщиной, опытной рукой засунул жгут в рот и положил ее голову себе на колени.

— Все будет хорошо, моя маленькая лисичка, — пробормотал он. — Ты загрызешь меня, а охранники пристрелят тебя...

По лицу его текли слезы.

— Я не хочу торчать здесь! — Микаэль ударил кулаком по столу. — Вы там богуете на мои деньги, а я здесь гнию!

Катрин поморщилась. От воплей Микаэля у нее уже начала болеть голова.

— Что-то не видно по тебе, — сказала она холодно. — Разве что твои сгнившие мозги скоро через уши польются. Что ты орешь? Срок тебе скостили по максимуму, купили прокурору домик во Вьедме. Судье тоже пришлось отстегнуть. Эта зона — одна из лучших. Не так уж много у нас осталось денег, но мы твой счет долю перевели, как уговорено было. Выйдешь — получишь. Я к тебе на свиданки два раза в месяц мотаюсь, виски с коньяками вожу. Какие проблемы?

— Одна из лучших? — завопил Микаэль. — Да ты знаешь, что здесь делается? Я — Я! Лучший про-граммист в Аргентине! Строгаю какие-то чурбачки, будь они неладны! А эти упыри в белых халатах? Они забрали из нашего отряда уже троих! Они превращают людей в зверей и потом ставят над ними опыты!

Катрин утомленно потерла висок.

— Хватить чушь пороть, — сказала она. — По пампе твои звери тучами бегают, отловить их было бы дешевле...

"Надо бы на этих ученых выходы поискать", подумала она. — "Подкинуть им идейку насчет одного добровольца... Ты слишком много знаешь, милый. Слишком. Вот погоди, как только Андреас взломает твою программку, так сразу...".

— Ничего ты не понимаешь, — сказал вдруг Микаэль. — Ничего.

Он прижал ее к себе. От него пахнуло потом и той незабываемой смесью запахов, которой тело человека пропитывается в тюрьме — смесь запаха баланды, старого ватника и несвежего белья. Катрин брезгливо попыталась оттолкнуть его, но он даже не шелохнулся.

— Не ломайся, сучка, — прошипел Микаэль и рывком задрал ей юбку.

— Убери руки! — заорала Катрин, но было поздно — он повалил ее на стол.

Со звоном опрокинулась початая бутылка коньяка. Темно-коричневая лужица расплылась по застиранной скатерти, все увеличиваясь в размерах. Но Микаэль не стал спасать бутылку, и только тогда Катрин убедилась в серьезности его намерений. Женщина принялась яростно извиваться, ударила его ногами. Катрин удивилась внезапно нахлынувшей слабости и сухости во рту. Микаэль навалился на нее.

Катрин открыла глаза. В голове гудели колокола, мир перед глазами плыл, двоился. Когда бессмысленный паззл сложился в единую картину, женщина увидела перед собой довольную рожу Микаэля. Он сидел на лавке и курил. Увидев, что она пришла в себя, он ухмыльнулся.

— Ты эпилепсию где-то подхватила? — спросил Микаэль. — Трясло тебя знатно.

Катрин ощупала себя. Темная ярость охватила женщину, поднялась откуда-то из глубин тела и застыла в горле.

— Ах ты ублюдок, — прошипела она.

Микаэль меленько рассмеялся.

— Привет Андреасу передавай, — сказал он. — И еще скажи, что никогда ему не сломать мою программу. Мозгов маловато у него для этого. Так что придется тебе ездить ко мне, милая, еще дол...

Он захрипел, отбросил сигарету и схватился за горло. Катрин смотрела на него, глаза у нее сузились в две щелочки. На лбу выступила некрасивая жила.

— Что ты делаешь, сука, — прохрипел Микаэль и повалился на пол.

Мужчина еще пару раз дернул ногами — подошвы сапог заскребли по полу с отвратительным звуком — и все кончилось. Катрин встала, оправила юбку. Глянула в зеркало, поправила сбившиеся волосы. Надела шляпу с пером и запахнула пальто. Не устояла перед искушением и пару раз хорошенько ткнула труп ногой под ребра.

— Я ничего не делала, — процедила он сквозь зубы. — Не при твоем сердце, милый, на бабах скакать.

Надо было спешить. Катрин вынула мобильник из сумочки, чтобы вызвать такси, как вдруг услышала хриплый голос:

— Не торопись, девонька.

Женщина резко обернулась. Но в комнате для свиданий никого не было. Катрин посмотрела на труп. Тело лежало неподвижно.

— Микаэль? — спросила она на всякий случай. Голос, обратившийся к ней, был совсем не похож на голос погибшего программиста.

— Нет, — отвечал голос. — Меня зовут Фернандо. Иди к нам, девонька.

— Иди, — добавил другой голос — мягкий, женский. Взволнованный и сочувствующий. — Иначе они убьют тебя. Только вместе мы сможем вырваться отсюда.

Катрин ошарашено покачала головой.

— Куда идти-то? — спросила она.

Карлос закрыл дверь на защелку и огляделся. Они находились в просторной комнате, точь-в-точь напоминающей школьный класс — коричневая доска, мел, закостеневшая тряпка и стеклянные шкафы с разноцветными моделями молекул у задней стены. Только вот парты здесь были слишком уж большого размера. Похожие мысли пришли в голову и Бенито, потому что лидер оппозиционной партии "Альтернатива за эгалитарную республику" пробормотал:

— Несмотря на решение президента о сокращении ассигнований на содержание колоний, образовательную программу в этой зоне сворачивать не стали...

— Спускайте шторы, — сказал Курт и нервным движением поправил майку — бретель была разорвана и все время норовила сползти. Эухения подошла к ближайшему окну. Люсия следовала за матерью, прижимая к носу мокрый платок, с которого капали коричневые капли. Лана задумчиво посмотрела на четыре глубокие вмятины на предплечье парня, образовывавшие собой подобие числа "88". Чуть ниже находился набор желтых, синих и черных полосочек неравной длины. "Два знака, а между ними — вся жизнь", подумала Лана. — "Раскаленным железом их клеймят, что ли?"

— Вы из Шербе? — спросила она.

Курт покосился на женщину.

— Уже нет, — сказал он. — Идите, помогите Эухении.

Лана теперь и сама заметила черные тяжелые шторы, свернутые в трубочки под самым потолком над каждым окном. Очевидно, в этом классе даже демонстрировали учебные фильмы.

— Зачем вы хотите задернуть окно? — спросил Бенито.

— Посмотрим, не затаился ли кто-нибудь здесь, — ответил Курт. — Этих тварей не видно на свету.

— Как это? — изумился Карлос. — Те, что напали на нас в столовой, не показались мне прозрачными.

Хуан вытер вспотевшую лысину крупным носовым платком в легкомысленных цветочках. Внимание Ланы привлекла крупная родинка на затылке охранника, похожая на кляксу .Обернувшись, охранник заметил взгляд Ланы и сказал, оправдываясь:

— Это мне дочь подарила, она...

Лана пожала плечами.

— Да мне-то что, — сказала она.

Лана направилась ко второму окну и рассеянно остановилась у него. Из окна открывался вид на спортивную площадку. Футбольное поле отгораживалось от административного корпуса высоким сетчатым забором. Сначала Лане показалось, что слева, между двумя покрышками, обозначавшими ворота, лежит сломанный гигантский кактус с мясистым алым цветком на макушке, но в следующий миг она поняла, что это такое, и ее чуть не вырвало.

— Они не прозрачные, — сказал Курт и заглянул под парту. — Это что-то вроде гипноза, я думаю.

Хуан вздрогнул, неловко перекрестился — бывшему охраннику мешал висевший на груди автомат, с которым он не расстался вопреки судьбе.

— Дерни за веревочку, дверь и откроется, — пробормотала Лана себе под нос и потянула за свисавшую с карниза петлю. Черное полотнище размоталось с тихим шелестом, и половина класса погрузилась в реденький сумрак. Эухения все еще возилась со своей шторой. Люсия засунула в рот угол платка и начала его сосать.

— Какая вкусная водичка, мама, — сказала девочка.

— Прекрати, — резко одернула ее мать.

Люсия надулась.

— Когда мы отсюда выберемся, я куплю тебе большой-пребольшой стакан лимонада, — сказала Эухения мягко. — А сейчас не высасывай его, ладно? Только дыши через платочек.

Люсия кивнула, и мать взяла ее на руки. Курт ткнул в пустоту под партой автоматом, поводил им в воздухе и двинулся к следующей, где повторил в точности такую же процедуру. Лана отошла от окна, села на край учительского стола и начала болтать ногой в воздухе. Курт добрался до конца ряда парт и направился к соседнему. Лане наконец представилась возможность подробно разглядеть своего спасителя. Ничего романтичного в нем не обнаружилось — высокий, худой, весь под кожей перекрученный жилами и какой-то недоделанный. Бритый налысо, но брови белесые — блондин.

Лана отвела глаза.

Гепарды тоже кажутся драными кошками, когда сидят в вольере.

Оператор нового деревообрабатывающего станка, рядом с которым Лана опрометчиво встала, запорол три детали подряд. Лана поняла, что зря одела в инспекционный рейд юбку. Когда же делегация во главе с начальником колонии вошла в столовую, стук ложек по алюминиевым мискам прекратился. Пока пятьсот мужчин в зеленых ватниках смотрели на нее в полной тишине, Лана испытала удушающий приступ ненависти к Бенито. Умберто, начальник колонии строго режима, настойчиво предлагал визитерам отобедать в его личном кабинете, и никто, кроме лидера оппозиционной партии "Альтернатива за эгалитарную республику" не возражал. Но Бенито уперся и заявил, что если ему не дадут попробовать той же еды, которой питаются заключенные, то на заседании парламентской комиссии он официально заявит, что "процветающие" колонии — не что иное, как типичные потемкинские деревни. Несмотря на то, что после перевода исправительных учреждений на самообеспечение часть освободившихся из бюджета средств пошла на создание при тюрьмах промышленных объектов, оппозиция вот уже полгода при каждом удобном случае выла об антинародной политике нового правительства и свертывании социальных программ. Отсылки к статистике и русскому философу, более века назад призывавшему к лечению трудом, не помогали. Президент разрешил лидеру оппозиции, а также Иеронимо, представителю старейшей демократической партии "Гражданский радикальный союз", посетить ближайшую к новой столице колонию, до которой было рукой подать — надо было только переехать мост через Рио-Негро и миновать сонный городок Кармен-де-Патагонес. Лане пришлось сопровождать политиков во время этого визита как помощнику президента по связям с общественностью. На КПП колонии их встретил Карлос, старый друг Ланы и независимый, но очень обаятельный журналист. На вопрос, как он узнал о планируемом визите, Карлос только улыбнулся. Бенито его терпеть не мог, и именно поэтому Лана согласилась взять журналиста с собой.

— Продолжать обедать! — рявкнул начальник колонии и повел гостей к столику в дальнем углу зала, между красно-белым автоматом с лимонадом и раздаточным окошком. Там Умберто предложил им располагаться и подождать, пока принесут суп и второе. Бенито решительно хотел проверить, что им нальют именно из общего котла, и начальнику колонии пришлось сопровождать его в кухню. Рвение лидера оппозиции имело под собой корни, весьма далекие от заботы о полноценном питании заключенных.

На последнем телевизионном "круглом столе", где обсуждался в том числе и вопрос содержания тюрем, Бенито бросил Александру в лицо: "Где-то мы уже слышали, что arbeit machts frei... Ваш духовный предшественник дал приют этим выродкам на нашей земле, а вы и вовсе подчиняетесь голосам из Шербе!". "Я подчиняюсь только народу, избравшему меня", невозмутимо парировал Александр. — "А если у вас проблемы с голосами в голове, то разбираться с этим должен психиатр, а не президент". Теледебаты транслировались на всю страну, и рейтинг партии "Альтернатива за эгалитарную республику" съехал с очень крутой горки.