Тяжесть короны Глава 19-28

Разочарование всегда ранит сильно, причиняет много боли. Особенно, если обманута глупая, безосновательная надежда, которую сама себе внушила. Я же знала, знала, что не услышу в ответ что-либо иное. Тогда почему позволила себе хоть минуту надеяться? Зачем?

Но принцесса не должна показывать свои истинные чувства! Не должна. Особенно тому, кто рассматривает ее в лучшем случае исключительно как партнера в политической игре. Я не хотела, чтобы Ромэр заметил мое смятение, боль. Поэтому на мгновение отвернулась, пытаясь скрыть эмоции и подступающие к глазам жгучие слезы. Но чтобы взять себя в руки, мне потребовалось лишь мгновение. Плакать сейчас непозволительно, для слез существует подушка.

— Это веская причина, и ты, разумеется, прав. Совершенно, — снова посмотрела на арданга, ответила учтиво, даже голос не дрогнул. — Мне нет смысла уезжать, если я действительно смогу помочь. В конце концов, я ведь тоже заинтересована в том, чтобы в Арданге все закончилось быстро и с наименьшими потерями. Чтобы я как можно скорей вернулась в Ольфенбах.

Ромэр кивнул. Холодно и спокойно, в лице собеседника читалась только вежливость. Мне хотелось разрушить эту бесстрастность, хотя бы смутить Ромэра. Уточнить, что будет отвечать Ловину и прочим, когда возникнут вопросы о нашем путешествии. Намекнуть на то, что теперь скомпрометированную девушку нельзя тихо выдать замуж за священника, положение не позволит. И защищать свою и мою честь Ромэру придется и перед шаролезской знатью. Хотя, если девушка — лишь инструмент в достижении цели, то можно и жениться. Король и принцесса, какая пара может быть лучше? В тот момент осознав себя не личностью вовсе, а всего лишь марионеткой в руках Ромэра, Клода, маркиза и прочих, мне захотелось причинить ардангу боль. Спросить, например, будет ли он говорить о клейме своим соратникам? Или, возможно, тому же маркизу?

Но я сдержалась. В конце концов, Ромэр не виноват, что не полюбил меня. А пытаться отомстить за равнодушие, на которое он имеет право, низко.

— Я рад, что мы поговорили, — Его Величество закончил аудиенцию, мне пора было прощаться. Встала, сделала пару шагов к комнатушке. Собеседник, живое воплощение учтивости, последовал за мной, провожая даму.

— Я тоже. Мне не нравится идея прятаться за спинами ардангов, добывающих для меня кресло регента. Надеюсь, что пользуясь при случае скупыми политическими связями, смогу оказать ощутимую помощь восстанию, — в голосе против воли сквозило раздражение. Не удивительно, что Ромэр воспринял эти слова, как упрек.

— Нэйла, — заговорил арданг с мягким укором. — Ты и так помогла сверх всякой меры. Ты вернула мне Жизнь, дала стране, людям надежду. Поэтому даже мысли не допускай, что должна или обязана здесь кому-то. Это не так.

Он взял меня за руку и сжал ладонь в своих.

— Я хочу помочь тебе жить той жизнью, что твоя по праву. Той жизнью, которую у тебя отнял Стратег. Уверен, ты станешь прекрасной правительницей.

Прежде, чем успела ответить, он поклонился мне и поцеловал руку. О, небо, помоги мне не думать о былых объятиях, о чувстве защищенности и правильности происходящего, возникающем, когда я оказываюсь в руках Ромэра. Не вспоминать мелодичный чарующий смех и ласковую улыбку. О, Боже... помоги мне разлюбить Ромэра...

— Спокойной ночи, Нэйла, — шепнул арданг, выпустив мою ладонь из своих и отступив на шаг.

— Спокойной ночи, Ромэр, — ответила я и спряталась в комнатушке за занавеской.

Укрывшись с головой тонким одеялом, обхватив обеими руками подушку, я долго плакала над осколками своей глупой надежды услышать в свой адрес от Ромэра слова не о политике и войне. Плакала от бессилия и горечи неразделенной любви. А когда задремала, приснился вечер на берегу речки, яркие звезды над головой и Ромэр, ласково гладивший меня по голове. Кажется, во сне я тоже плакала...

— Ты поговорил с ней? — услышала я шепот Летты, когда женщина перед завтраком оказалась на кухне наедине с племянником.

— Да, поговорил, — сухо ответил Ромэр.

— И? — подтолкнула Летта, осознав, что продолжать арданг не собирается.

— Она остается.

— Это замечательно, — судя по голосу, адали улыбалась. — И почему она изменила решение?

— Считает, что будет правильным поговорить с временным хозяином этих земель, чтобы помочь стране.

Я не сразу сообразила, что арданг говорит о маркизе Леску. Ведь Ромэр осторожничал в разговоре с тетей, потому что не знал, насколько я официально продвинулась в изучении ардангского.

— Она сама так сказала? — строго спросила Летта.

— Скорей согласилась со мной, — честно ответил Ромэр.

Летта долго молчала, потом, видимо, жестом выпроводила племянника из кухни. Когда арданг ставил на стол в гостиной хлеб, я услышала шепот адали:

— Господи, за что это наказание?

За завтраком Ромэр объявил о моем решении не уезжать. Безжизненный голос короля не выдал его чувств, не показал личного отношения к моему выбору. Клод был сдержан в проявлении эмоций, только сказал 'Думаю, это разумное решение'. Лета отреагировала куда ярче, хоть уже и узнала новости раньше мужа. А может, потому и не сдерживалась. Она подошла ко мне, обняла, расцеловала в щеки:

— Это мужественный поступок. И правильный выбор. Даже если он сейчас не кажется таковым, — в ее голосе прозвучала нотка утешения.

Уже уходя на кухню, адали бросила короткий хмурый взгляд на племянника. И, возможно, я была слишком мнительна, но почему-то показалось, что причина моих душевных терзаний для Летты давно не секрет. И она недовольна поведением Ромэра. Но не может же он в угоду тете полюбить меня. Он относится ко мне, как к сестре, а чувство, которое испытывает, называется благодарностью...

И мне нужно смириться с этим, научиться успокаивать сердце, каждый раз отзывающееся болью на скользящий по мне взгляд равнодушного Ромэра. Нужно смотреть на ситуацию трезво. Нужно, даже если и тяжело.

Ромэр и Клод вскоре ушли, а мы с адали остались готовить и ждать Дайри. Девочка должна была, как обычно, прийти часам к девяти, до того, как становилось жарко. Судя по избранному блюду, Летта желала меня отвлечь. Мы готовили пиннули, маленькие конвертики из теста с разными начинками. Работа кропотливая, монотонная и легкая, особенно в сочетании с разговорами. Темой беседы в тот день стали традиции. Празднование Середины зимы в Шаролезе и Арданге, дни святых и церковные праздники. Незаметно и плавно разговор перешел на семейные традиции, воспоминания о былых торжествах.

Летта затеяла разговор на ардангском, чему я была только рада. Это помогало справиться с горечью из-за безразличия Ромэра. Признаться, поэтому не сильно заботилась о том, какой отклик будут иметь мои слова. Всё равно ничего секретного и тайного не говорила. Больше внимания уделяла сохранению неуверенности в подборе фраз. Нужно было следить за тем, чтобы не использовать сложные и 'незнакомые' слова и грамматические формы. И я рассказала немного о своем детстве, даже упомянула 'семейные ужины', введенные отчимом.

— А на первый взгляд он кажется неплохим человеком, — полушепотом прокомментировала женщина, внимательно слушавшая меня.

— Я тоже так долго считала, — признавшись, закусила губу, пытаясь совладать с эмоциями. Общество Ромэра и его родственников на меня плохо влияло. До близкого знакомства с ними не испытывала таких сложностей с маскировкой чувств. Ни ненависть к Дор-Марвэну, ни постоянная злость, вызванная необходимостью сохранения видимости хороших доверительных отношений, ни презрение, которое испытывала к Нурканни... все это осталось скрытым от посторонних настолько хорошо, что правде бы вряд ли поверили. — Но страшней даже не это. Боюсь, брат до сих пор не понимает, каково истинное лицо его кумира.

— Он узнает, — утешила Летта.

— Да, наверное, — невесело усмехнулась я. — Вопрос только в том, когда это произойдет и не будет ли слишком поздно.

— Нэйла, — серьезно сказала адали. — Даже если в какой-то момент жизни тебе кажется, что хуже быть не может, верь, что все разрешится хорошо.

Я не смогла скрыть иронию во взгляде, но Летта не обиделась нисколько.

— Небеса вернули мне, мужу, всей стране Ромэра, когда, казалось, самые смелые и отчаянные надежды умерли. Я верю в удачу, счастливое завершение восстания, верю, что у тебя все сложится хорошо. И ты верь.

Ее голос звучал убедительно и уверенно.

— Я стараюсь, но порой мне очень трудно...

Летта не ответила, только потянулась через стол и положила ладонь на мои сцепленные пальцы, невольно напомнив мне вчерашний разговор с Ромэром, его незавершенное движение. Словами не высказать, как больно мне порой было находиться в этом доме... Я не смогла больше смотреть на Летту, поспешно отвела взгляд, сморгнула предательские слезы. Адали сделала вид, что не заметила. Мы помолчали, занятые каждая своими мыслями. Летта отняла руку и ровным спокойным голосом попросила:

— Расскажи о брате что-нибудь. Юный король Шаролеза — загадка для большинства ардангов.

— Почему? — наблюдая за тем, как женщина раскатывала следующий кусок теста, спросила я.

— О нем редко говорят, — пожала плечами Летта и добавила, лукаво усмехнувшись. — А если ставленники Стратега Брэма не обсуждают, то нашим осведомителям не к чему прислушиваться.

— Ясно, — хмыкнула я.

Такое положение вещей не удивило. Действительно, зачем говорить о короле, если страной на деле правит отчим? Я понимала интерес адали, но не сразу сообразила, с чего начать. Слепив еще три пиннули, решила, что начинать все равно придется. И лучше сделать это скорей, потому что пауза затягивалась и постепенно становилась неприятной.

— Признаться, ты застала меня врасплох, — я смущенно улыбнулась. — Прежде никогда ни с кем не обсуждала брата... Он хороший, добрый, умный. Я его очень люблю, но, думаю, ты не это хотела услышать.

Я в некоторой растерянности смотрела на Летту.

— И это тоже, — адали тепло улыбнулась. Удивительно, как одна и та же женщина может вызвать разные воспоминания. Теперь мне на мгновение показалось, что вернулась в детство. В большую кухню в детской части замка, к массивному столу, к уютной родной женщине в белом переднике, к запаху выпечки...

И незримую плотину прорвало. Я перешла на шаролез и рассказывала о своем детстве, о маме, о Брэме, вспоминала кормилицу, говорила об Ариме. Потому что он, даже будучи сыном Дор-Марвэна, оставался моим братом. Я больше не отделывалась сухими казенными фразами, обозначая свое прошлое невнятными мазками. Говорила честно и не жалела красок...

Возможно, откровенничать и открываться было неразумно. Можно сказать, что я безоговорочно доверяла Летте, но такие слова были бы отчасти неправдивыми. Просто в тот момент мне было все равно. Я нуждалась в возможности выговориться, в отдыхе. Должна была хоть ненадолго отмахнуться от всех забот, отвлечься. Дома, в Ольфенбахе я в такие дни приходила к кормилице, здесь роль отдушины сыграла Летта. И это счастье, что у меня была адали.

— Ты ни разу не сказала, как выглядит Брэм, — улыбнувшись, заметила адали.

— Он очень похож на отца, — повела плечом, чуть склонив голову набок. И, только завершив жест, поняла, что скопировала движение Ромэра. Но через силу улыбнулась, словно ничего не произошло, запретила себе думать об арданге и продолжила говорить о брате. — Когда вырастет, тоже будет высоким. Русоволосый, красивый, зеленоглазый.

— Знаешь, Ромэр также очень похож на своего отца. У нас в таких случаях говорят 'Сын — отражение молодости'. Когда ниар был ребенком, он и по характеру сильно напоминал Рене. Такой же открытый и веселый. Душа-человек... — Летта вздохнула. Она хотела скрыть горечь, не обременять меня своими переживаниями, но настроение адали выдал взгляд. — Вот оглядываюсь назад... он так изменился, стал замкнутым. Конечно, мы все изменились. Никогда бы не подумала, что Ловин, например, станет священником, но после смерти родителей он посчитал этот путь единственно возможным, — она повела плечом, бросила грустный взгляд на оставшееся тесто и села, отложив скалку. Я заметила, что руки адали дрожали, поэтому она сцепила пальцы. — Война всех изменила. Но ниару досталось больше всех. Смерть Рене, ранение Клода... Ты наверное знаешь, что муж умер бы, если бы Ромэр не вытащил его с поля боя. Потом вторая волна. Потом Артокс и плен. Я с ужасом представляю, что ему пришлось вынести... Не удивительно, что он закрылся ото всех.

Да, с Леттой трудно было не согласиться. И мне хотелось верить в правильность ее рассуждений, оправдывать холодность и отчужденность Ромэра пленом, навалившимися проблемами. Если бы не одно 'но'. В логике Летты была брешь. Казалось бы, почти незаметная постороннему, но бывшая для меня зияющим провалом в бездну. Я не только видела Ромэра другим, я знала, что он был иным рядом со мной и благодаря мне. Открытым, родным, близким. Слышала чарующий мелодичный смех и низкий ласковый голос. Даже успела ощутить уют и тепло его объятий. Но все это прошло, исчезло, как и не бывало. А мне оставалось только вспоминать мягкую улыбку, нежность во взгляде серо-голубых глаз и гнать от себя противную навязчивую мысль. Все исчезло, потому что я перестала быть нужна Ромэру...

И в таком свете попытки Летты выгородить, оправдать племянника, причиняли не только душевную, но даже телесную боль... Я не расплакалась при адали лишь потому, что пришла Дайри. Пока Летта встречала девочку, мне удалось худо-бедно взять себя в руки.

— Ой, пиннули! — воскликнула Дайри, оказавшись на кухне. — Я так их люблю, а мама редко готовит. А с творогом есть?

— Налепишь — будут, — усмехнулась Летта, сев обратно к столу.

— О, не сомневайтесь, я налеплю сотни две! Главное, чтобы теста хватило, — Дайри, оставив сумку с книжками и тетрадями в гостиной и, вымыв руки, надела передник. Сев рядом со мной, с присущей ей непосредственностью, спросила:

— Ты знаешь, что за сведения о тебе предлагают триста золотых?

— Последняя известная мне сумма — двести, — как ни в чем не бывало, ответила я.

— Но уже триста, — Дайри чуть нахмурилась и, буднично окунув пальцы в муку, продолжила. — Я вообще не знала, что тебя ищут. Родители не говорили, оларда тоже. Сегодня мимо площади шла, потому что на Бражной улице 'Вороны' дома проверяют, и услышала.

Летта, судя по выражению лица, вмешиваться не собиралась.

— А почему тебя ищут? — спросила Дайри.

— Потому что я помогла твоему дяде бежать, — честно ответила я.

— Выходит, ты и правда ангел из сказа? — в распахнутых глазах девочки читался восторг. Но мои слова стали для нее неожиданностью. Да, Варлин и Ирла тщательно оберегали секрет даже от детей, чтобы двойняшки случайно где-нибудь не проговорились.

— Правда, — не сдержав улыбку, ответила я.

— Здорово! — воодушевилась Дайри. — Норт будет завидовать. Он же тебя даже еще не видел!

— Тебе нельзя никому рассказывать о Нэйле, помнишь? — строго сказала Летта. — Иначе ее найдут 'Вороны'.

— Но Норт уже знает, что Нэйла тут живет, — возразила девочка.