Смерть его игрушка

И ни телефона, ни Интернета. В поисках радиотрубки, от которой пострадал Роман, я облазила всё в пределах досягаемости цепи.

Я нашла хлебный нож на кухне и долго пилила цепь. В конце концов лезвие справилось с прозрачным полимером, но титановые звенья оказались ему не по зубцам.

Бесит.

Когда Роман, наконец-то, объявился, я уже готова была бросаться на стены.

Теперь он уходил ненадолго, возвращался часто. Не то, что раньше — мог целый день где-то ходить. Лучше бы наоборот.

Не хочу его видеть.

Раздражение и злость вышли на первый план. Нож, который держала в руке, швырнула в него — да, я понимаю, что делаю. И знаю, как на него это действует.

Лучше пусть изнасилует, чем опять соблазнит. Не хочу потом обвинять себя в мягкотелости и вспоминать, где была моя гордость.

Лезвие попало только краем — всё-таки в детстве мы бросали ножички в песок, а не в людей. Но, тем не менее, его порезало. Лоскут разорванной кожи на шее набух от крови.

А в глазах Романа взорвалась тьма.

Губы сжались в тонкую проволоку. Он поймал нож и с силой вонзил в обеденный стол.

Обычный столовый прибор вошёл в лист ДСП вместе с половиной рукоятки. Крышка треснула по всей ширине, я тихо вскрикнула от неожиданности.

— Даша.

Тихо — и от этого ещё более угрожающе. На мгновение мир замер — потом начал пульсировать с ритмом его шумного дыхания. Даже не воздух вокруг — пространство всколыхнулось, заставив меня пошатнуться.

Ухватившись за стену, я встретила ледяное пламя его взгляда.

Я видела жернова гнева в глубине его, которые перемалывали остальные эмоции. Я чувствовала бурю — ещё немного, и его ярость подобно девятому валу погребё меня в пучине.

Плевать.

Я не боюсь.

Осознание пришло как озарение. Ничего он мне не сделает.

Ничего.

Я спокойно смотрю в чёрные бездны его души. И вижу, как зло переливается обратно в глубины, успокаивая поток чувств.

Просто стою.

— Даша.

Роман шагает ко мне... и обнимает, крепко, зарываясь лицом мне в волосы:

— Милая, зачем? Зачем ты меня дразнишь?

— Я хочу что-то... изменить, — вырывается неожиданно — правда. — Что-то сделать. Ты не имеешь права поступать так.

— Я люблю тебя.

Теперь он говорит о любви. Часто. Только теперь это мне уже не нужно.

Отталкиваю его, почувствовав под щекой что-то влажное. Он проводит рукой по шее, стирая кровь и убирая ссадину:

— Извини.

'Это ты извини', — должна сказать я.

Я молчу.

Он подхватывает меня на руки и несёт в спальню. Не сопротивляюсь — бесполезно.

Сажает на кровать. Что, думаешь, сама начну раздеваться и так далее?

Ага, жди.

Именно так я и делаю.

Как будто сознание уступило желаниям управление моим телом. Да, я люблю тоже, хочу быть с ним, и, несмотря на сопротивление разума, я делаю, как хочу.

Я его убью, когда смогу снова себя контролировать.

Из одежды на мне осталась только его рубашка, её расстегнуть и сбросить — дело одной минуты. Сажусь верхом Роману на колени, стягиваю его футболку и ловлю губы поцелуем. Он нежно обнимает меня, расплетая мне волосы. Так хорошо, почти как раньше. Только моя воля посажена под замок. Это злит.

Злость тоже под замком.

Раскрываю рот, играя с его языком своим. Провожу по его груди ладонями, пальцами перебираю редкие волоски, ноготками обвожу соски — он глухо стонет и опрокидывает меня на кровать. Закидывает мою ногу себе за спину, и я крепче прижимаюсь к нему.

Он чуть прикусывает мочку уха, спускается губами к шее. Я уже на пределе — чуть отстраняюсь и расстёгиваю ему молнию на брюках. Роман поднимается, снимает остатки одежды, ложится и сажает меня сверху. Снова приступ гнева, которому что-то не даёт прорваться, я впускаю его в себя и двигаюсь, наращивая темп.

Роман вдруг останавливает меня, тянет за руки вниз:

— Милая, иди-ка сюда...

Тембр его голоса заставляет меня таять, я почти падаю ему на грудь, продолжая прерванный поцелуй.

Он отпускает меня, но злость, наконец, выплёскивает через край. Я крепко кусаю его плечо, не дождавшись реакции, впиваюсь ногтями в кожу.

Роман глухо стонет, сдавливает мои бёдра, с силой насаживая меня на себя.

— Даша, Даша...

Моё имя его голосом просто сводит с ума. Кажется, я давно на пределе — но удовольствия всё больше.

Может, он меня околдовал. Но теперь уже наплевать.

131.

Утро в его объятиях. То, чего мне давно хотелось больше всего на свете. Только теперь это не приносит радости.

— Дашенька, милая.

Пытаюсь вырваться и встать — не отпускает.

— Девочка моя, прости. Я знаю, что поступил неправильно. Знаю, что всё испортил. Прости меня. Просто очень хотелось побыть с тобой.

— Ты говорил, что любишь. Что всё для меня сделаешь, что ни попрошу, — я чувствовала, что сквозь лёд голоса пробивалась злость, и ничего не могла с этим поделать. — Мне ещё более паршиво оттого, что ты мне врал всё время. Пусти.

Но Роман сжал меня ещё крепче.

— Даша, Даша, я просто хотел как раньше. Провести ночь с тобой, без этого непонимания, просто... как раньше. Всего лишь ещё раз.

— Да отпусти меня! Что значит 'раз', если ты можешь гипнотизировать, когда тебе угодно, и я буду делать всё, что тебе вздумается?

— Нет, милая, это не гипноз. Я просто забрал контроль у твоего разума и отдал твоим чувствам. Ты сама этого хотела. Просто не давала себе.

— Вот спасибо! Моё превращение в собачку почти завершено! Сижу на цепи, ем и трахаюсь когда хочу и где хочу. Спасибо и на том, что не во время прогулки по улицам!

Я двинула его кулаком в пах — нервные окончания, надеюсь, вполне работоспособные?

Видимо да, потому что пока Роман корчился, я смогла вырваться, добежать до туалета и даже закрыться, протиснув цепь в щели в полу. Не то, чтобы всерьёз полагала, что защёлка его удержит. Просто надеялась, что он хотя бы сюда не станет ломиться.

132.

Когда я вернулась, спальню сначала даже не узнала. Множество белых лилий на коротких стебельках покрывали ровным слоем кровать, ковёр, стулья, тумбочку под телевизором, свисали н экран.

Я отсутствовала пятнадцать минут. Потом сидеть в туалете надоело. Всего за пятнадцать минут...

И что теперь? Где сам Роман?

Не видно — не значит, что нет. Неужели он бы не захотел остаться и посмотреть на мою реакцию?

С другой стороны — зачем? Разве можно подумать, что я растаю и сменю гнев на милость?

Ни за что.

Но цветы — прелесть.

Я с удовольствием улеглась на кровать, приминая душистые стебли. Всегда нравился их запах.

Нет, встать всё-таки придётся. Кнопки 'убрать лилии с экрана телевизора' на пульте нет.

133.

— Дюфо, помоги. Я не могу так больше.

— Боишься сорваться? — напряжённо спросил мистик. Страха в его голосе не чувствовалось... но он был.

— Не то, чтобы... Я не боюсь сорваться и сделать с ней что-нибудь. Нет, я себя контролирую. Могу. Но чувство такое, будто... Я не знаю, как это по-русски.

— А по-испански?

— Нет в испанском таких слов! Я не знаю! Но я не могу это терпеть. Не могу с этим смириться. Не причиню я ей вреда. Не убью, не покалечу или что-то такое. Просто могу её унизить. Сильно. Очень сильно. Сильнее, чем сейчас! — почти выкрикнул он.

— Эй, успокойся. Что ты психуешь? -спокойно ответил мистик. — Чего ты сейчас хочешь? Выговориться?

— Ну вот ещё! — уже более равнодушно ответил тот. — Помоги мне. Больше некому.

— Ну-ну. В последний раз я тебе помог когда? Когда поймал твою руку в своём кармане?

— То, что ты отвёл меня к мистикам — это не совсем помощь. А вот после ты помогал мне неоднократно, хотя и не признаёшь этого. Помоги ещё раз — поговори с Дашей.

— Слушай, это уж слишком. Разбирайтесь сами в своих отношениях.

— Дюфо, она что-то от меня скрывает. Именно от меня. Тебе может сказать.

— Попроси Лану. Она не откажет.

— Не доверяю Лане.

— А зря. Она сделает, как ты попросишь.

— Она в этом не заинтересована.

— Я тоже. Я вообще считаю, что ты Даше не пара, — пожал плечами мистик.

— А кому я пара? Лане? Смешно. Как ты вообще так можешь? — поморщился он. — Как ты можешь подталкивать её к кому-то?

— Даша...

— Да не Даша! Я не про Дашу говорю!

— Отстань, — спокойно ответил его друг. — Я поговорю с Дашей.

— Спроси её. Просто спроси — почему?

134.

Ночью Роман ко мне не пришёл, но часть лилий — по-моему, самыые увядшие, — утром пропали. Завтрак был на столе.

Появился он глубокой ночью, даже под утро. Весёлый и сумасшедший — как обычно. Будто ничего и не было.

Кинул мне платье:

— Одевай-ка!

— И это всё? — отвечаю с презрением.

Смотрит с недоумением. Умный, ё!

— А бельё?

— Тебе оно не понадобится. Одевай, пойдём.

— Далеко я уйду? — возражаю, подёргав цепь.

Он подходит и, погладив мою ногу, снимает цепь. Мне что-то кажется, что это не свобода, а всего лишь временная передышка.

Впрочем, кто знает. Настроение у него меняется каждую минуту.

Снимаю его рубашку, которую теперь таскаю постоянно — другой одежды он мне до этого не давал. Он спокойно смотрит и ждёт. В глазах — туман застилает огни страсти — но это всё. Никаких внешних проявлений. Впрочем, это не в первый раз. Грубо говоря, у него на меня не стоит. Романа гораздо больше возбуждает моё неповиновение, чем моё обнажённое тело.У нас секс не тогда, когда он захочет, а тогда, когда решит.

И ты ещё спрашиваешь — почему?

Зачем я тебе нужна? Ты даже меня не хочешь.

Я натягиваю платье и поворачиваюсь к нему:

— Ну что?

— Пошли.

Обнимает... и в следующее мгновение свет меняется.

135.

Мы сидим на какой-то арматурине. Неподалёку на ней же висит фонарь. А внизу...

Я глянула вниз.

Внизу пропасть.

Бездна огней и теней, мерцающих клоков света, линий и звёзд сияния. Тёмные контуры, сгустки тьмы и золотистых, белых и голубых сумраков. Градиент, слитый в горизонт. Марево ранней зари с одного края небесной безграничности, и крепнущий мрак — с другой.

Лёгкая прохлада от скользящего мимо ветра. И странный, непонятный вкус у воздуха.

Страх приходит вместе с осознанием, и я хватаюсь за Романа изо всех сил.

— Не бойся, милая, я тебя не отпущу, — шепчет он, обнимая меня крепче.

— Я тебе верю. Но бояться высоты — это ведь бессознательно. Где мы? Это телебашня?

— Ну-у... Только она Эйфелева.

Он усмехается. А я медленно понимаю.

— Это что... Париж? Там, внизу, Франция?

Пока ещё недоумённо. Слишком всё нереально для того, чтобы верить и удивляться.

— Да.

— За тысячи километров от Яшильтово?

Вот теперь, кажется, просыпается удивление.

Роман смеётся мне в волосы:

— Да.

— Как так? Это иллюзия?

— Это правда.

А. Я сплю. Панорама внизу — как раз картинка из сна.

— Посмотри. Там — Елисейские поля.

— Так плохо видно? — разочаровалась я. — И загораживает что-то. Это там, где белое пятнышко?

— Это Триумфальная Арка, Дашенька! — засмеялся Роман. — А от неё отходит лента огней, видишь?

— А разве Елисейские поля — это не поле? — разочарование. Так это что, получается, дорога?

— Это улица.

— Не надо на меня так смотреть! — предупредила я сурово. — Что такого в том, что я не разбираюсь в Парижских достопримечательностях?

— Ты же не видишь, как я на тебя смотрю. Ты повернулась в другую сторону.

— Нет, но я знаю!

Он снова усмехнулся и прижал меня к себе крепче. Обида обидой, но здесь высоко, а на арматурине сидеть неудобно, и я не сопротивлялась.

Тёплые мягкие огоньки покачивались в волнах широкой реки, разрезающей улицы. Шелестящий гул внизу — город жил своей жизнью.

— Пойдём? — спросил Роман. — Я пока не могу долго.

Я не стала спрашивать, что он не может. Нет так нет, я и так с утра не поверю, что это всё было.

136.

Счастливые супруги, выходящие из кинотеатра, выглядели чуть ли не подростками, выпросившими у родителей денег на билет. Муж постоянно обнимал жену и нежно прижимал к себе. Медовый месяц миновал давным-давно, но чувства были подогреты надеждой и радостным ожиданием. Они месте работали над пополнением семьи.

— Здравствуйте, — вежливо улыбнулся Роман. — Можно на пару слов?

— А! Вы... Роман, кажется? — уточнил Егор.

— Или Рамон, — прибавила Алёна.

— Можно и так, и так.

— А где Даша? — поинтересовалась девушка.

— Дома. Я насчёт неё и хотел.

— Пойдёмте только в машину. Или можно — тут есть кафе, — предложил Егор.

— В машину. Давайте на 'ты'.

Мистик открыл дверцу и сел в машину Егора. Тот отключил сигнализацию, посадил жену и сел сам.

Некоторое время все молчали. Алёна начала первая:

— Скажи, Роман, правда, что Даша увела тебя у Ланы, а то мы не очень поняли?

Он ответил тяжёлым взглядом:

— Нет, не правда.

— Слава Богу! А то мы гадали — что случилось с Дашей!

— Что случилось? — невозмутимо пожал плечами Егор. — Дружба дружбой, а мужики врозь.

— Егор! — возмущённо пискнула Алёна, ткнув мужа в бок. — Дашка сама бы кого хочешь кому хочешь... В смысле, она же такая — рубашку последнюю отдаст. На неё не похоже такое. Она бы тебя вернула по первому требованию.

— Я похож на сломанный телевизор? Или одолженную банкноту? — едко спросил Роман. — С кем мне быть, решу сам. Не Даша и не Лана.

— Нет, ну так нельзя, — надулась Алёна. — Дашка тоже должна решить.

— Да что такое? — нахмурился тот. — В моё время женщин вообще никто не спрашивал! — Он задумался. — Слушай, так она же не собиралась уступать Лане!

— Она точно рассматривала этот вариант, — усмехнулся Егор.

— Так... Спасибо. Поговорю-ка я с Ланой.

Он исчез прямо из машины.

137.

Андрей застал меня врасплох.

Кроме Романа я не ожидала никого, поэтому зачастую даже не брала на себя труд одеваться. Тем более, кроме одной мужской рубашки, одежды у меня не было вообще.

Как только я различила, кто заходит в комнату, пришлось быстро запахивать рубашку и, для верности, натягивать покрывало.

— Привет.

Он смотрел на меня чуть испуганно. Внимательно разглядел цепь, вздохнул.

Ну что, сам он не догадается?

— Пожалуйста, помоги мне освободиться.

Он сжал губы, опустил глаза.

— Даш, я... обещал Еретику, что просто поговорю с тобой.

Что это ещё? О чём он?

— Андрей, сними цепь.

— Слушай, давай сначала поговорим, — неуверенно ответил он. — Нет, понимаешь, я могу тебя освободить, но — сама пойми, это только до того, как Еретик узнает. Вернёт тебя обратно он через несколько минут после того, как заметит твоё отсутствие. И помешать ему не сможем ни я, ни кто-то ещё.

— Зачем он вообще так сделал?! — с отчаянием спросила я. — Если я действительно не могу скрыться от него, зачем это?

— Возможно, по привычке. Возможно, что-то ещё.

Я задумалась. Пусть я обижена, пусть мы в ссоре, но, тем не менее, ко мне каждую ночь приходит любимый. А каково было пленницам, которых Роман держал на цепи в своём замке тогда, до своей смерти? Целый день страшного ожидания — и ночь с жестоким насильником?