Смерть его игрушка

— Нет, Лана, поговорим при нём, — попросил Андрей. — Рамон, возможно, сможет помочь.

— Так Рамон или Роман? — уточнил Егор.

— Андрей, — робко вмешалась я. — А мы расскажем всё Алёне и Егору?

— Конечно! — безапеляционно заявила Алёна. — Прямо сейчас и со всеми подробностями.

— Ага, и вы после этого тихо-мирно сдаёте нас в психушку.

— Кому-то там самое место! — едко заметила Лана, метнув взгляд в Романа.

— Хорошо, — поморщился Егор. — В психушку, так в психушку. Но сначала мы бы хотели узнать что-то важное. Так ведь? Понятно, здесь что-то необычное творится. Обычно рак последней стадии сам собой не исчезает. Можно подробности?

— А зачем подробности? — я пожала плечами. — Важна суть. Роману триста девять лет, он испанец, Андрею триста двадцать, он французский аристократ, и они оба мистики. Вернее, все трое, Лана, да?

Подруга фыркнула.

— Тебе-то сколько лет?

Она сердито пожевала губы и выбросила:

— Сто пятьдесят!

— Двести один год, — уточнил Андрей. — Лана, ну зачем тебе вот так скрывать возраст?!

— Ребят, мы серьёзно. — Обиделся Егор. — Мы что, не заслужили того, чтобы быть в курсе?

— Серьёзно?

Роман усмехнулся и включил газовую горелку. Прибавил огонь и сунул в него руку.

Кожа сначала потемнела под голубыми язычками. Потом покрылась копотью. Стала вспучиваться волдырями. Алёна вскрикнула. Лана и Андрей смотрели недовольно на лохмотья ожогов, запахло горелым мясом.

А я видела его лицо. Он прикрыл глаза, но не от боли — или не только от боли. Мука смешалась с непонятным блаженством.

— Хватит, а? — попросила я тихонько. Было как-то жутко.

— Конечно, — улыбнулся, вытащил руку из огня и выключил газ.

Роман медленно поворачивал обожжённую кисть, и волдыри и горелое мясо потихоньку сходили, становились гладкими, зарастали новой кожей.

— Андрей так может? — ровно уточнил Егор.

— Нет. Так — нет. Лана тоже. Рамон... он особый случай, — пояснил Андрей.

— А вы что можете?

— Прожить несколько веков. Воздействовать на человека, убедить его в чём-либо. Работать на расстоянии с энергией — тепловой, электрической, световой. Читать ауры и информационные поля людей. Ну и всё такое.

Алёна и Егор с горящими глазами закидывали Андрея и Лану вопросами. Я сама слушала с интересом — наверняка будет что-то, чего я не знаю. Правда, мистики предпочитали отвечать уклончиво. Роман вообще по большей части ограничивался едкими замечаниями. На что язвительно отвечала Лана. Она вообще выбрала его объектом для насмешек. Он молчал и не реагировал внешне на её подколки.

Почему-то мне казалось, что он не реагирует только внешне. И эта мысль вызывала сильную тревогу.

Почему она так на него накинулась? Почему он не отвечает и вообще как каменный? Какие отношения связывали их раньше?

Я закусила губу, но, спохватившись, сделала нейтральное лицо. Даже постаралась не слишком сильно разглядывать Лану. Поразительно красивая, хрупкая блондинка с огромными глазами, нежным, но хрипловатым голосом, грацией лебедя и великолепной фигурой. Она любила бывать на людях и часто брала с собой меня или Алёну. Не знаю, как насчёт последней, а мне злые голоса много раз пытались нашептать сплетни про некрасивую подругу. Но вряд ли стоило волноваться по этому поводу. Некрасивой я не была — только рядом с Ланой. Кто угодно был бы. Мужские сердца она не коллекционировала — собирала, сортировала и выбрасывала. Такой участи избежали разве что Андрей — по понятным причинам, и Егор — влюблённый в Алёну.

А Роман? Точнее, Рамон Тенебросо де Эльвильяр, знакомый с ней задолго до меня. Что связывало мою подругу с моим мужчиной?

Ужасно не терпелось спросить. Когда же мы останемся вдвоём?

И о чём я только думаю? Мы здесь для того, чтобы помочь Лане. У неё проблемы. Серьёзные проблемы. А я думаю только о своих!

Я вообще в последнее время думаю только о себе.

Надо, наконец, перестать быть эгоисткой.

— Лана! — прервала я все расспросы. — Давай уже ты расскажешь, что у тебя за проблемы.

Получилось слишком резко. Алёна и Егор виновато поглядели на меня и синхронно кивнули.

Лана нерешительно посмотрела на Андрея и с ходу объяснила:

— За мной охотятся, чтобы убить.

46.

Что за бред? Наверное, шутка.

Даша, ты выдаёшь желаемое за действительное. Ну и что, что бред? Мало в твоей жизни было бреда в последние дни?

Если подумать — всё что угодно возможно. Ну нарвалась подруга на какого-нибудь мафиози, который не понял слова 'нет'. Или на обиженную и криминальную жену. Или... да почти любая из её авантюр может закончиться плохо.

Но теперь мне ещё больше стыдно. Пока я развлекалась, Лана действительно могла умереть.

Андрей посмотрел на Романа и коротко объяснил:

— Охотники.

Тот закатил глаза:

— Ну что ты сделала?

— Не знаю! — огрызнулась Лана.

— Лана! — укорил Роман.

— Да не знаю! — рявкнула она. — Это тебя можно убивать за каждую минуту существования! А я ничего такого не делала. Ты же помнишь, Еретик, охотники приговоры не зачитывают.

— Кто эти охотники? — с видимым спокойствием спросил Егор. А может, и не с видимым. Он просто ещё не воспринимал происходящее как реальность.

Да и вообще к особо нервным он не относился.

— Ложа мистиков России, — пожал плечами Роман. — Лана нарушила какое-то очень суровое правило, но то ли не помнит, то ли не хочет признаваться.

По выражению лица подруги я решила, что та сейчас его убьёт, медленно и мучительно. Доставляет ли ему удовольствие дразнить её?

Я снова забеспокоилась.

— А какие есть правила? — спокойно спросил Егор.

Роман взглядом переадресовал вопрос Андрею.

— Ну да, откуда тебе знать! — усмехнулся тот. — Караются смертью такие нарушения. Убийство без одобрения ложи любого из мистиков, состоящих в ней. Лана, ты вообще в последние несколько лет кого-нибудь убивала?

— Дурак ты, Андрей. Я вообще практически никогда никого не убиваю.

— Постойте! — что-то мне это не нравится. — А убийство мистика, не входящего в ложу?

— Если мистик не состоит в ложе, возможен суд, где виновный должен убедительно доказать вынуждающие обстоятельства, — сухо пояснил Роман. — Если убит обычный человек, рассматривают дело и назначают более мягкое наказание.

— Совсем мягкое, — уточнил Андрей. По его лицу пробежала тень. — Можно отделаться ссылкой в более суровые условия жизни или отстранением на время от решения дел ложи. Есть другие наказания, но тоже мягкие.

— Вот это да! — я была поражена. Судя по виду, Алёна тоже. — Это получается, нас могут убить в любой момент просто так?

— Даш, ты утрируешь, — поморщился Андрей, а Роман рассмеялся:

— Не бойся, любой, кто хотя бы подумает о том, чтобы убить тебя, умрёт раньше.

Он сейчас стоял за мной, и провёл рукой по моей щеке, словно подтверждая сказанное. Страхи иррациональны, но умереть от руки мистика я уже не боялась. Я вспомнила, как спокойно Андрей отреагировал на новость об аварии самолёта. только потому, что Роман был со мной.

Но у меня пока не получается полностью доверять ему. Не могу, и всё.

— Ладно, если ты, Лан, никого не убила, — прервал Егор, — то что ещё могло быть причиной?

— Большие социальные и природные изменения. Если по вине мистика произошло что-то серьёзное, ложа вполне может выслать охотников.

— Я! Ничего! Не делала!

Лана явно не в духе.

— Ну так давайте спросим охотника, — широко улыбаясь, предложил Роман.

Андрей и Лана посмотрели на него, как на сумасшедшего.

— Ага, и он тебе скажет, — с сарказмом ответил мой друг.

— Поймаем его, вот и скажет, — невозмутимо улыбался Роман.

— А что...

— Так, если вы оба думаете, что мне нужна его помощь... — зашипела было Лана.

— Думаем! — хором ответили мужчины.

— Лан, хорош ломаться, — добавил Андрей. — Если кто-то может помочь...

— То только не он! — припечатала та, не глядя на Романа. — Счастливо. Разберусь сама!

Она выскочила в коридор, несколько мгновений мы слышали возню, хлопнула дверь.

Андрей вскочил и кинулся за ней. Я тоже ринулась было — но Роман удержал меня.

— Перебесится, — улыбнулся он.

— Ей нужна помощь.

Он потрепал меня по макушке:

— Сиди. Она подумает и вернётся.

— Правда, Даш, — пожала плечами Алёна. — Ты же знаешь, что Ланку останавливать бесполезно. Успокоится — решит.

— У неё нет выбора, — сказал Роман спокойно. Я — единственный, кто сможет и захочет ей помочь.

— Как её зовут? — спросила я. — Милана?..

— Милица Радич.

— Сербка?

— Хорватка.

— А почему Милана? — не поняла Алёна.

— Не любит имя Милица. Лана она с тех пор, как мы познакомились лет сто пятьдесят назад.

Он сказал это непринуждённо, но мне показалось, что эта непринуждённость наиграна. Что происходит? Даша ревнует? Беспричинно?

Или всё-таки я чувствую неладное.

Лана. Очень дорогой мне человек. Смогу ли я отдать его ей?

Что за глупости! Никто никого ещё не забирает. Вон как она огрызается. Может, они враги.

Сердце свербило. Повод есть или нет, но я боялась.

47.

Мы оставили Андрея с Алёной и Егором. Пусть объясняются друг с другом. Я хотела побыстрей остаться наедине с Романом, чтобы поговорить.

Только когда это всё-таки произошло, я поняла, что не могу.

Не могу спросить, что связывало их с моей подругой. Спросить, что он чувствует к ней. Не задевает ли её отношение.

Ничего не могу спросить.

А если он скажет, что влюблён в неё, например? Уже лет, этак, сто.

Я просто попросила его:

— Давай на сегодня закончим. Хочу опять устроиться на работу.

С работы я уволилась, когда врачи назвали определённый срок. Смысла в ней не было. А вот сейчас — надо снова налаживать жизнь.

Только он сказал, что устраиваться на работу можно и вместе. Почему бы не проводить меня?

Я ещё вообще не задумывалась над этим. Мы купили несколько газет и поехали в центр занятости.

Там я изучила вакансии, документы, которые надо собирать, очереди, и решила пока попробовать своими силами.

Роман предлагал пойти в кино, в парк, в кафе, но я просто хотела домой. Тогда он сказал, что и дома совсем неплохо — есть чем заняться. Не то, чтобы я имела что-то против секса на весь вечер — но я почему-то чувствовала себя жутко уставшей.

Мы всё-таки пошли в кино. Там как раз начался новый мультик — до него оставалось полчаса, которые можно пересидеть в кафе.

Я хотела взять алкогольный коктейль, но Роман не позволил. Не помог даже довод о том, что это поможет мне расслабиться.

Я начала волноваться. Он собирается мной командовать? Я хочу сама решать, что мне делать. За последние дни я вообще ничего не решила сама. Это напрягает уже сейчас.

Мультик мне не очень понравился. Обычно я их любила — возможно, сейчас просто нет настроения.

48.

Когда мы шли с остановки, мне почему-то подумалось, что я живу в действительно глухом районе. Идти через рощу, частный сектор и маленькие дворы было ещё нормально. Другая дорога, например, шла мимо химзавода и свалки. И она была короче — я часто ходила по ней к остановке. Только Романа я старалась не водить там. Как-то неприятно.

Впрочем, свалку устроили и здесь — в одном из дворов. Я шла слишком близко к обочине тротуара и чуть было не споткнулась о мешок с мусором. Как мой спутник успел убрать её в сторону ногой? Впрочем, он всё успевает.

Меня всегда раздражало подобное свинство. Но — сейчас это не могло испортить настроение.

Из коробки, в которую врезался мешок, послышалась возня. Я остановилась и прислушалась.

— Даша, в чём дело?

— Подожди...

Я постояла тихо. Шорохи. Явно слышно от этой коробки.

— Это всего лишь кошка, — недовольно сказал Роман.

— Кошка?! — неужели мы завалили её мусором? Тогда эти шорохи — попытка выбраться.

Я кинулась к куче, но он меня задержал:

— Ты же не собираешься копаться в помойке? — сказал с лёгкой неприязнью.

Что-то словно лопнуло внутри. Разорвалась какая-то струна, перетянутая слишком сильно.

— Ты только что закопал в помойке кошку. И она не может вырваться! — неожиданно даже для меня голос поднялся до крика. — Что, сам-то чистенький?! А у неё нет выбора!

— Даш, ты чего? — не понял он.

— Отстань. Иди к Ланке вон! Она никогда не копается в помойке.

Раздражение кипело внутри. Пусть только попробует меня остановить! Пусть только попробует покомандовать! Мне всё равно, что он могучий и бессмертный!

Я решительно отодвинула в сторону груду мусора и потянулась к коробке.

Меня схватили за плечи, приподняли и поставили в сторону.

Он растряс коробки и вытащил маленькую белую кошечку, грязную и явно беременную.

— На свою кошку и не устраивай мне тут истерики, — сердито сказал и сунул её мне в руки.

Я обняла животное, не обращая внимания на запах и следы на куртке. Было очень стыдно.

— Я её помою, когда придём домой, — я опустила глаза, и получился виноватый лепет.

— И сама помоешься, — он, похоже, сдерживал смех, но я боялась поднять глаза, чтобы убедиться. Если он смеётся, ещё не значит, что не сердится. Он всегда смеётся.

— Угу. Слушай, она просто голодная и хочет в дом. Ей же здесь холодно и тоскливо — явно кто-то выкинул. Очень похожа на домашнюю.

Я гладила кошечку, и та довольно урчала, уткнув голову мне в подмышку.

— Даша, она же беременная.

Я кивнула.

— И что ты будешь делать с котятами?

— Наверное, отвезу в деревню. Там проще раздать.

Он фыркнул.

— Пошли домой.

Он обнимал меня за плечи, но я всё ещё боялась глянуть ему в глаза. Кошка пригрелась и сидела тихо.

49.

Дома я сразу пошла в ванную — как и обещала. Роман снял рубашку, рукава которой испачкались, и отправился на кухню, кинув мне вслед:

— Потом приходи ужинать — заодно поговорим насчёт твоей ревности к Милане.

Как будто раскалённый кол в грудь. Он заметил? Как?

А, да, та оговорка.

Ой, как стыдно! Напридумывала всякого, как теперь оправдываться?

Так, у меня есть время, чтобы найти, что сказать. Пока мы с кошкой моемся.

На удивление ласковая и смирная. Как такую можно выкинуть? Белая, с голубыми глазами — но всё отлично видит и слышит. Просто смирная очень. Пока я её мыла, тихо стояла в тазике, только вздрагивала, когда я плескала на неё водой.

Я отнесла животное к батарее, укутав во фланелевую рубашку из грязного белья, и сама залезла в душ.

Ладно — что я Роману-то скажу? Что мне всё равно, что связывало его с Ланой? Так мне не всё равно. Что меня не волнует? Так меня волнует. Что я и не думала ничего такого? Так я думала, и вряд ли смогу соврать по этому поводу.

В конце концов нашла единственный возможный вариант. И даже продумала его тщательно.

И — нет, я не могу об этом разговаривать!

Когда я вышла из душа, у кошки было блюдечко с молоком, а у меня — яичница с сыром.

Роман стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди — немой упрёк.