— Ты сам предлагал дедуле поле антимагии, Лариат, — непонимающе и хмуро заметил отец, игравший желваками и несвойственным ему образом сжимавший кулаки до белых костяшек, поскольку был не менее взбудоражен, но куда лучше владел своим голосом, нежели скачущий по тональности и громкости ребёнок, частями взрослый.
— Дома... есть условия... для безопасной разрядки... Предполагалось время на освоение... Перед разговором я не успел сбросить магию, восстановившуюся за время отдыха... — поделился Лариат своими насущными проблемами, ранее бывшими заботой старой карги и обходившими родителей стороной. На его памяти никто, кроме него и Скарлет, не открывал двери в комнату заземления, в конце позапрошлого года обзавёдшуюся железной решёткой, снимавшей большую часть электричества в магические прутья-накопители, выступавшие позже заготовками для жезлов молний.
— Кулона-фляжки уже не хватает? — Устало удивился Хаскар, не зная, как реагировать на очередную огорошивающую новость. Коринна забыла повесить — он заглянул и одел на шею, поцеловав в лобик умилительного во сне Лариата.
— Давно. Осборн должен был вам пересказать... к оставшимся на вилле... и показать, что взял... по моему настоянию... Мифрил превосходно аккумулирует магию...
— Я схожу за ним. Покажи выход, Лариат.
— Не могу... — с трудом вымолвил Лариат, которого начало явственно колотить. — Спадёт... шесть часов...
Сглотнув ком в горле, Хаскар Второй не в первый раз за последние дни испытал невыносимое чувство беспомощности. Он попробовал закрыть глаза и вспомнить былую обстановку каюты, но этот приём не помог ему сбросить иллюзию. Прикасаться к ребёнку он тоже не решился. Сесть обратно мужчина тоже не мог, как отец, понимая, что тем самым разделит и без того прореженную семью, дав огненному близнецу понять, что его молниеносный брат больше не в фаворе и вообще теперь сам по себе — это вряд ли поможет Джасперу успокоиться. Самому одеть пояс и? Выбросить сына за борт? От этой дрянной мысли Хаскару Второму стало ещё более муторно на душе. В поисках поддержки он оглянулся на жену, но она склонила белоснежно седую голову над рыжей шевелюрой, не собираясь помогать мягкотелому мужу, после её убийства не смогшему бросить открытый вызов подлому старику Силмихэлв, не на личную самоубийственную дуэль, а по принятой практике наняв дуэлянта — это Хаскару Второму тогда даже в голову не пришло. Однако, вольно или невольно, Коринна, вместе с Джаспером ласкавшая гладкую спинку псевдо-дракона Разз, подсказала Хаскару Второму рисковый выход из тупиковой ситуации.
Словно делая шаги на войну, кабинетный мужчинка, боровшийся с собой, с душащими слезами и за целостность какой никакой, а своей родной семьи, — приблизился к сжавшемуся мальчику. Несмело вытягиваясь, Хаскар Второй отважно протянул открытую руку к расфуфыренному фейри-дракончику и, помня об откушенном пальце излишне любопытного и очарованного зеленовато-золотистым зверьком гвардейца, всего день как прибывшего из тренировочного лагеря под непосредственным управлением Дома Силмихэлв, — огладил зверьку чешуйки под подбородком.
Никакого разряда молнии не последовало. Укуса тоже не произошло. Правильное и бесконечное число раз виденное движение не привело к агрессии. Однако все волосы у мужчины зашевелились и встали дыбом от возникшего статического электричества, подтверждая чрезвычайную серьёзность грозящей опасности, о которой он прекратил думать лет пять назад, а оно вона как выходит... Ни
* * *
он толком и не знает о любимом сыне, живя собственными иллюзиями о нём. Хаскар Второй в эти мгновения даже не задавался вопросом о том, верит он ребёнку или нет — он действовал из доверия.
Дракончик на повторяющееся мягкое поглаживание трепетал золотистыми кожистыми крыльями, а его хмельная шишечка на хвосте мелко дрожала, разве что погремушкой не дребезжа. Всхлипнув и прослезившись, тряпичный распорядитель смелее вытянул нервно подрагивающие руки, чтобы вместо двух детских ручонок своими взрослыми лапами осторожно почесать основания отростков нижней челюсти, как иногда делал Лариат, когда вознаграждал фамильяра. Вместо трёх острых рогов от черепа у Дога по бокам росло по три гибких уса, похожих и на пшеничные колоски, и на перья, обманчиво пушистые — одному гвардейцу до кости срезало мясо с пальцев и ладони, успевшей загноиться, пока мчались к клирику Фибону.
К чести Лариата, он ничуть не лукавил, а честно пытался справиться с рвущимся из него электричеством, безвредным для него и фамильяра, но смертоносным для родных. Хаскар Второй воочию наблюдал, как мелкие молнии сперва затанцевали по мифриловой одежде, затем заплясали и вовсе устроили целый шабаш, растерзавший кушак в пепел — какие-то его ошмётки успели упасть на исцарапываемый разрядами пол, просвечивающий сквозь иллюзорный настил вблизи маленького мага.
Никогда прежде Дог этого не делал, а тут раз — и лизнул Хаскара Второго в ладонь. Постепенно от приятных тактильных ощущений расфуфыренный фейри-дракон сдулся, опустив крылья, втянув в хвост иглы и жала, вытянув шейку и став нагло топтаться по бронзово-каштановой мешанине детских волос, только накануне аккуратно подстриженных отцом и менее часа назад тщательно причёсанных гребнем в материнской руке. Действуя через фамильяра, Хаскар Второй постепенно утешил всю остальную "цепочку": за Догом успокаивался и его полный загадок хозяин, мистическим образом справлявшийся с молнией, вроде как рвавшейся из него наружу; а Джаспер видел привычную картину семейного мира и тоже стал испытывать облегчение и расслаблялся, внимая успокаивающему урчанию Разз и шёпоту матери, повторяющей ту же молитву, что помогла перестать реветь её старшему сыну.
Вроде бы Лариат внешне оставался прежним, но Коринне и Хаскару Второму предстояло теперь привыкать и сживаться с его взрослой ипостасью, морально подрывающей принадлежность к родителям и семье. На поверку почти все родители оказываются не готовыми к тому, что их чадо — повзрослело. По крайней мере, оба родителя пытались смотреть в будущее оптимистично — они все наконец-то вырвались с проклятой виллы!
(Иллюстрация к главе 042)
Глава 11, галеон Люцентия.
Вечер 22-го тарсаха Года Голодания.
— Ну, хватит уже пялиться в окно, Лар, — в который раз буркнул дувшийся Джас. — Там же нет ничего интересного, — удивлялся брат, ощущая эмоции, что испытывал сейчас его близнец, но совершенно не разделяя их. Ему уже не расхотелось так чувствовать близнеца, но поздно метаться.
— Снаружи всё интересно и ново, Джас, — не согласился Лариат, праздно покачивавшийся в маленьком гамаке у иллюминатора.
Они оба впервые вышли в море на корабле. И чья беда, что кое-кто не может послать своего фамильяра вдосталь полазить по галеону? Тем более, в каюте напротив Коринна, Хаскар Второй и Гедув точат лясы с братом Робом, выдержавшим многочасовое испытание и принятого в штат пассажиров их охранником и тренером, какого обещал направить с возвращаемым мальчиком патриарх Силмихэлв, исполнявший просьбу, подтверждённую самим Лариатом перед тем, как заклятье "сомнум" сморило его.
Разговор не клеился. Оба с радостью оказались бы порознь, как на вилле, занявшись своими делами, но сейчас вынуждены были куковать запертыми в этой каюте, чтобы: не путаться под ногами взрослых, случайно не выпасть за борт, не навернутся с крутых лестниц или в открытые люки. Оба страдали от острого любопытства, но лишь один из них оказался способен не просто удовлетворить его, а ещё и скрыть сей факт за иллюзией пристального интереса к стальным волам за иллюминатором. Оба брата корчили вид, что ничего не произошло, словно не было последних сорока восьми часов, а семья просто и внезапно отправилась в морское путешествие. Оба характеризовались не обидчивостью и некой долей принципиальности.
— А мне скучно. И ты знаешь, Серый, — обвинительно проворчал мальчик, качаясь в большом гамаке в безуспешной попытке достать до резной потолочной балки.
Джаспер устал всего от получаса тупого тисканья фамильяра, которой нравилось ленно сворачиваться калачиком на его худосочной груди и блаженно греться. Разз редко так баловали, псевдо-дракончик излучала счастье и довольство.
— Знаю и тоже учусь не обращать внимания на твоё раздражение, Рыжий, — флегматично ответил сероглазый и одетый в бело-серебристый мифрил, продолжая неотрывно, а главное заинтересованно глядеть на свинцовое небо и тёмно-серые волны с дом высотой. В голове витали мысли, завидовавшие и о подражании брату Робу, который с самого раннего утра и далеко за полдень продержался в одной и той же позе с протянутой рукой дружбы — Лариат так не смог.
— И ты знаешь, Серый, что у меня не получается, — насуплено ныл Джаспер, у которого не получалось разобраться с тем, что за чувства и к кому испытывал брат. Относящие к близнецу распознавались сразу, а другие — тёмный и пыльный чердак с гардеробом, ещё до забавных и жутко интересных приключений во время перестройки.
Лариат персональное попросил у Джаспера прощение почти сразу, как родители оставили их наедине. Рыжий видел и слышал, что папуля с мамулей не простили братана и ведут себя с ним, как с наказанным. Джаспер уже слышал слово "солидарность", но покамест неосознанно подражал взрослым — тоже промолчал. Рыжий ощущал к себе добросердечность и внимание Серого, но тут, как говорит отец, дело принципа и испытательного срока, вот двойняшка и ждал, однако, как же его раздражало бездействие!
— Получается, — заверил Лариат.
— Ничего не получается! — Сердито повысил он голос, сжав губы в полоску.
— Эм, теперь да, уже не получается, — чуть улыбнулся брат, более чуткий и опытный, пусть отличным цветом волос с глазами и не вышел однояйцевым близнецом.
Освоенное позапрошлой уже зимой проецирование сознания в иллюзорный образ самого себя позволило удвоить время деловой активности, а главное — примиряло с самим собой. Когда Лариат сидел на уроках для старших братьев и сестёр, то впитывал материал именно как взрослый, в то время как детская часть сознания проецировалась в отдельную иллюзию, исподтишка следившую за домочадцами или обслугой, рассматривающую картинки в книгах или журналах, резвившуюся в туннелях канализации, а иногда просто наслаждавшуюся счётом кучерявых облаков с конька крыши. Случалось, что умозрительно проигрывались театральные постановки и номера цирковых мимов, открывавших мальчику удивительный мир выразительных эмоций. Но чаще и дольше гуляла именно взрослая часть, соединявшаяся с детской основой перед сном, чтобы переварить прочитанное или подсмотренное в салоне с гостями Дома Хунаба, а сероглазый ребёнок в это время зачастую возюкался с цветными грифелями и без удовольствия поддавался рыжему брату, иногда вовлекаясь с ним в борьбу или драки подушками.
— Ну, мы же договаривались, что ты не говоришь загадками, когда я к тебе обращаюсь по кличке "Серый", — рыжий пацанёнок надул губы "куриной жопкой", хотя сам часто смеялся над этой манерой у старшей сестры Майси и её матери.
— И что ты не злишься и не обижаешься, когда не понимаешь с первого раза, — в ответ упрекнул Лариат, за прошлый год приклеивший к ним вполне обычные прозвища вместо громких и пафосных Огонь и Молния — обыденность лучше сближала. "А сокращения для сюсюкающихся взрослых", — как тогда заговорщически убеждал он близнеца отринуть их прозвища, данные глупыми взрослыми.
— Да ну тебя!
— Сам виноват, Рыжий. Сидел бы на риторике со старшими, тоже умел бы спорить.
— З-з-з! — Прожужжал раздражённый Джаспер.
Эдакий псевдо-драконий аналог кошачьего шипения — Разз похоже делает, в то числе и за это звучание она получила своё имя, переводящееся как Клубника — одно из её любимых лакомств. Взаимное проникновение привычек и повадок — Лариат ещё в конце прошлого года счёл это хорошим знаком постепенного расширения связи между Джаспером и его фамильяром.
Синий взгляд в семнадцатый раз за получас мазнул по исцарапанной молниями и местами почерневшей древесине — самую жуть взрослые временно прикрыли сундуком с вещами Хаскара Второго. Джаспер позавидовал. Джаспер подулся. Джаспер соскучился. Джаспер сдался. Джаспер спросил:
— Ну, ладно, Серый, что же у меня получается, по-твоему?
— Качать фамильяра, доставляя ей несказанное удовольствие, — терпеливо и с готовностью ответил Лариат, тепло и широко улыбнувшись внутренней борьбе брата.
— И это так радостно? — С сомнением вскинул бровь Джаспер. Он бы сейчас с радостью отправилась лазать по кораблю, но отец строго-настрого запретил покидать каюту и мать сурово так посмотрела и пальчиком погрозила.
— Мне радостно, что вопреки случившемуся ты по-прежнему считаешь меня своим братом, Рыжий, — счастливо улыбнулся Серый. — И твоей Раззи нравится, что ты оценил её помощь в зрелищном прорыве к отъезжающей карете, — напомнил он, разумеется, посредством фейри-дракончика контролируя тогдашнюю ситуацию с оживлением ещё окончательно не умершей мамули.
У Джаспера всю обиду и злость как рекой смыло. Уж это он был способен уразуметь — Лариат всегда стремился к тотальному контролю и отказывался ввязываться в откровенно авантюрные проказы над охранниками или противным задавакой Трелбамом.
— Тогда научи глядеть глазами фамильяра, Серый. Пожалуйста, — попросил Рыжий, зная, что канючить стоит у тупых взрослых, а брат откликается на просьбы.
— Ты идёшь верным путём. Но с Раззи на руках и часа не прошло, Рыжий, а ты уже гундишь. Так у тебя никогда не получится научиться ладить с ней. Терпение — залог успеха, — наставлял брат, стараясь говорить с равным, а не свысока "взрослости".
— Но ведь у меня уже раз получалось! — С плаксивым лицом воскликнул Джаспер, словно откликаясь на сожаление брата о себе самом.
Лариат по эмоциям, вызванным тяжким воспоминанием, догадался, когда именно случился прорыв. Откровение породило всплеск противоречивых эмоций, и его концентрацию на магии как ветром сдуло.
— Хорошо, — маленький взрослый живо откликнулся на переживания брата. — Давай вместе ляжем в этот просторный гамак, — позвал он к безрёберной парусине второго гамака, предназначенного для отдыха нормальных взрослых людей пяти-шести футов роста.
Серый всё равно собирался кое-что сделать для Рыжего, и не столь важно, до или после прощения, главное, чтобы прикрыть брату то воспоминание новым и чтобы он усвоил всё себе на пользу. Когда оба устроились плечом к плечу:
— И что теперь? — Не терпелось предвкушающему Джасперу, которому уже через пять биений сердца надоело смотреть на красоту разводов потолочных досок из ценной древесины, в определённом порядке утыканной кольцами, за которые, в частности, подвешивались гамаки и койки, поскольку большие первые каюты, вообще-то, предназначались примерно для двух десятков наёмников и слуг важных господ, чьи каюты располагались ближе к корме и выходили непосредственно в кабину вместо небезопасной толкотни в узком коридоре.
— Теперь Разз и ты должны закрыть глаза и не открывать их, — тихо и загадочно прошептал Лариат, настраивая себя и близнеца на сеанс колдовства, столь желательного Рыжему.
