Без Веры, Царя и Отечества

Буде у меня появятся хоть сколько-нибудь заметные средства в будущем, можно будет попробовать вложиться в искусство. Имеются у меня и такие планы, но всё это очень смутно. Искусство, особенно авангардное, чётких критериев не имеет, да и вообще — та ещё бабочка Брэдбери!

Ещё научился простейшим приёмам рисования, но... кисти? Краски? Тем более, по словам вдовы, некоторые из них её муж делал сам "по стародавним рецептам"!

... в общем, сошлись на двадцати пяти рублях, и у нас обоих, сдаётся мне, осталось ощущение, что его здорово надули! Но как бы то ни было, заняв денег у знакомого букиниста (Прасковья Никитишна боялась ждать), я расплатился с ней честь по чести, и менее чем через час отправил посылку с красками, кистями и холстами маме.

* * *

От душного зноя снова начали ныть виски, и я, поколебавшись, направил свои стопы в тургеневскую читальню. Дома сёстры, которые в это время только встают, и видеться с ними сейчас решительно не хочется, по крайней мере — не сегодня.

Экзамены они сдали относительно благополучно и ныне пребывают в самом благодушном расположении духа, редкий для них случай. Другое дело, что мучимые скукой, и думая, что оказывают мне этим благодеяние, сёстры начинают докучать мне своим досужим любопытством.

Рассказать о Сухаревке, переводах и репетиторстве мне не сложно, но они до сих пор не могут уложить в голове, что я разительно изменился, и видят меня всё тем же меланхоличным тюфяком, как раньше, только что по какой-то прихоти Судьбы ставшим вдруг везунчиком. Отсюда недоверие к рассказанному, фырки и обидные переглядывания.

Вообще, с этим отношением нужно что-то делать. Не то чтобы я хочу стать для них безусловным авторитетом, но как в таком разе мы будем ехать через полыхающую Гражданской страну, я решительно не представляю! Они же иногда просто назло что-то делают!

У меня есть два года на то, чтобы исправить ситуацию, а если нет... Не уверен пока накрепко, но если вдруг что, выплывать буду в одиночку. Я их люблю, но всё ж таки не настолько, чтобы погибать из-за их дурости, и не настолько, чтобы оставаться в стране, если им захочется жить среди родных берёзок.

— Да что ж ты будешь делать! — скривился я, поймав себя на тех самых депрессивных мыслях, не выветрившихся после ночных кошмаров. Сплюнув и поймав сразу несколько осуждающих взглядов, я не стал дожидаться, пока кто-нибудь из прохожих начнёт меня воспитывать, менторским тоном читая нотации, и поспешил в библиотеку.

Тургеневская читальня встретила меня тишиной, прохладой и тем запахом не бумаги даже, а исключительно только книг, знакомый каждому, у кого дома есть хотя бы несколько полок с литературой.

— Доброе утро, Иван Ильич, — негромко здороваюсь с пожилым библиотекарем. Отношения у нас почти приятельские, я тут с некоторых пор начал притаскивать сюда небезынтересную литературу с Сухаревки. А у библиотекарей есть свои обменные фонды, связи с букинистами и достаточно сложные схемы пополнения читальни. В общем, моя благотворительность, что называется, пришлась "в жилу", притом обоюдно. Появились некоторые знакомства... но об этом рано говорить!

— Доброе, Алексей Юрьевич, доброе, — расцветает тот в улыбке, и перегнувшись через стойку, пожимает мне руку, — Ну-с... что в этот раз будете брать?

— Даже не знаю, Иван Ильич, — вздыхаю я, — но наверное, что-нибудь для лёгкого чтения.

— Да-с? — он удивлённо смотри на меня поверх очков, так что я поясняю:

— Мигрень, Иван Ильич. Сейчас отошёл малость, но заниматься переводами или читать серьёзную литературу я решительно не в состоянии! Дайте что-нибудь на ваш вкус.

— Хм... — он задумывается ненадолго, и вскоре приносит мне несколько "путешествий". Это скорее дневники натуралистов, ценные не художественной составляющей (которая, впрочем, присутствует, слог по крайней мере лёгкий), а обилием рисунков, фотографий и литографий. Самое то, чтобы посидеть в тишине и во благе, не столько даже читая, сколько листая и проваливаясь в грёзы.

— Благодарю! Кажется, самое то, что нужно! — раскланявшись с библиотекарем, отправился за столик, выбирая место подальше от людей. Сегодня я особенно мизантропичен и нелюдим.

Я надеялся просидеть так если не до вечера, то по крайней мере до обеда, но увы. Немолодой дородный господин со смутно знакомой физиономией, покряхтывая, начал устраиваться напротив меня, обдавая запахами пота и помады для волос, используемой, судя по всему, с щедростью просто необыкновенной.

— Доброе утро, Алексей, — начал он бесцеремонно, с тем несколько вальяжным, барственным тоном, что лично у меня вызывает раздражение, — прошу прощения, что отвлекаю тебя...

Раскаяния голосе — ноль, а барственности стало ещё больше. дескать — цени, какой Человек к тебе снизошёл! Киваю и молча откладываю книгу, вздёргивая бровь. Он по-прежнему не представился...

— Ах да! — он гулко засмеялся, вызвав в нашу сторону недовольные взгляды, но ничуть этим не смутился, — Федосеев! Федосеев Сергей Францевич! Ты, конечно же, знаешь меня!

Наверное, обычный мальчишка как минимум кивнул бы, что да — дескать, знаю! После чего разговор пошёл бы по проторенному, привычному маршруту, с позиции безусловного старшинства. Но я имею несколько иной опыт...

— Не имею чести, — ничуть не смутился я.

— Хм... — будто с разбегу споткнулся Сергей Францевич, разом вспотев, — ну как же! У Ливенов... ты тогда, хм... с детишками...

Киваю милостиво, а потом, развлекаясь, несколькими нехитрыми психологическими трюками перетягиваю главенство на себя. При этом никакого (упаси Боже!) неуважения к возрасту собеседника, и любой сторонний наблюдатель сочтёт меня вполне воспитанным молодым человеком. Дьявол, как известно, кроется в деталях...

Постоянно промокая платком пот, Сергей Францевич зачем-то поведал мне, что он несколько лет был предводителем дворянства в одном из уездов, что несколько лет служил в гвардии...

... и ещё кучу мелких и ненужных подробностей, долженствующих, очевидно, как-то впечатлить меня и вернуть разговор в привычное господину Федосееву русло.

Очень комкано, с запинками, мне было поведано, что некие очень почтенные господа, впечатлённые успехами моих подопечных (а особенно одноклассников, которых я успел здорово подтянуть перед экзаменами), хотят видеть меня летом на даче.

— ... несколько детишек, ха-ха! — мокрый от пота платок промокает лысину, — Уроки давать... заодно! Море, солнце... а?

— Разумеется... — я чуть помедлил, — нет! Я, дражайший Сергей Францевич, частными уроками и переводами имею свыше ста рублей в месяц, не слишком притом утруждаясь и будучи полностью свободным в выборе своих учеников и передвижении. Вы же предлагаете...

... но дражайший господин Федосеев уже не слышал меня. Названная сумма хотя и (каюсь!) несколько завышена (да и по части "не утруждаюсь" я изрядно лукавлю), но всё ж таки близка к истине. По крайней мере, пару раз мои совокупные доходы за месяц немножечко, но всё ж таки перевалили за сотню!

А если вспомнить некоторые фолианты, выкупленные мной за бесценок и представляющие определённый интерес для библиофилов... то наверное, совсем не преувеличиваю!

Беседа у нас не задалась и вскоре почтенный бывший предводитель дворянства, гвардеец и "тот самый" Федосеев покинул меня, оставив в желанном одиночестве. А я...

... открыл книжку и снова залип на шикарных литографиях с изображением амазонских джунглей.

— ... девяносто две копеечки, — бубнит рядышком известный всей Сухаревке персонаж — неряшливый, одутловатый старик, пахнущий немытом телом, лекарствами и старческими болезнями, — извольте получить.

— Да где ж девяносто две, когда на рупь сговаривались?! — взывает к свидетелям продавец книг тем безнадёжным тоном, когда всем, и прежде всего ему самому ясно уже, что бой проигран, и капитуляция вот-вот состоится.

— ... одиннадцать, — бубнит покупатель, трясущимися руками выкладывая себе на ладонь медные засаленные копейки, — Ну вот, сбился!

Он начинает считать заново, шлёпая губами и постоянно сбиваясь.

— ... а цены, Акакий Ермолаич? Цены?! — сухонький старичок по правую руку от меня прыгает за прилавком, возмущаясь инфляцией, неизбежной в любое военное лихолетье. Покупатель, такой же мелкий и тощий старичок, ставший за многие десятилетия скорее приятелем, ничуть не спорит, и все вместе они, возмущаясь, дружно ругают правительство и обнаглевших спекулянтов.

Хмыкнув, снова возвращаюсь к работе, просматривая одну книжечку за другой и раскладывая их в разные стопки. Сценок такого рода, интересных любому бытописателю, на Сухаревке хоть ложкой черпай! Особенно книжные ряды и все те прилавки и развалы, что хоть как-то интересуют коллекционеров всех мастей. Здесь встречается много интересного люда, и каждый пятый настолько выпуклый и яркий типаж, что хоть пьесу с него пиши!

Но работа прежде всего... Благо, за прошедший год появился какой-никакой, но опыт, а главное — связи и репутация. На Сухеревку я прихожу два раза в неделю, тратя каждый раз от полутора до трёх часов времени.

Стараюсь появляться здесь по расписанию, нарушая его только по нездоровью и непогоде. Сухаревка, Тургеневская читальня, да ещё пара мест, где я бываю каждую неделю в определённое время, стали для меня обязательными маршрутами. Пунктуальность эта не в силу характера, а скорее вынужденная мера.

Во-первых, среди букинистов хватает всякой публики, и пришлось помаленечку выдрессировать их, чтобы отучить от привычки хватать за рукав и тащить к себе при всяком случае, буде у них появился хотя бы единственный томик на итальянском, испанском, португальском или с некоторых пор — на польском. Очень уж много времени терялось на пустую суету и постоянные попытки припахать меня в свою пользу, и разумеется, задаром.

Во-вторых, пунктуальность такого рода нужна, если меня хотят найти по какому-то важному поводу. Бывало, что прибегали в Тургеневскую читальню мальчики-посыльные, потому как в руки сухаревского букиниста попал интересный том, и моё присутствие требуется вот прямо сейчас!

После нескольких историй, когда сбегал впустую, установил таксу "за битие ног" в рубль, услуги переводчика и букиниста отдельно. Сперва, недельки три, был длинный перерыв, когда меня вообще не тревожили посыльные, а потом ничего, привыкли.

Всё равно конкурентов у меня немного. Люди хоть сколько-нибудь образованные легко найдут себе более выгодное занятие, а какой-нибудь матросик, знающий грамоту и научившийся одному из европейских языков, просто не поймёт десятков нюансов и нюансиков, необходимых в этом специфическом бизнесе.

Кому нужен перевод или услуги репетитора, приходят обычно в Тургеневскую читальню, исключения редки. В силу возраста и других причин, принимать потенциальных клиентов дома я не могу, да собственно и не хочу.

А атмосфера читальни, с её уютной интеллектуальной тишиной, позволяет вести разговоры такого рода, не привлекая досужего стороннего внимания и не унижая ничьё достоинство. Это не торг, а неторопливая беседа с обсуждением книг и общих знакомых, а мои услуги проговариваются как бы между прочим.

— ... а цены? — ввинчивается в черепную коробку пронзительный фальцет толстого, по бабьи рыхлого скопца, вставшего неподалёку, — Фунтик муки...

У меня по коже пробегают мурашки, я эту публику боюсь до усрачки! Двояко — как кастратов, что воспринимается как тяжёлая форма инвалидности, страшная всякому мужчине, и как людей с нездоровой психикой, поскольку становление скопцом подразумевает обычно тяжёлый психический недуг.

Вдобавок, ходят о них нехорошие слухи, что "Белые голуби" не всех своих адептов вербуют силой денег и убеждения, а мне не хотелось бы получить ни одну из "печатей "! А секта эта опасная не только психопатией её членов, но и богатством, которое они привлекают в том числе и для "замазывания" ртов власть имущих.

Поспешив закончить работу, с книжных рядов удаляюсь едва ли не трусцой, а в голове, после столь неожиданной встречи, крутится необходимость приобретения оружия. Всякого! И побольше...

Сейчас несложно приобрести "велодог " или "дерринджер", и если это не коллекционный экземпляр, то деньги это для меня вполне посильные, сравнимые с дневным заработком. Револьвер "Бульдог", если мне не изменяет память, стоит от трёх с полтиной до девяти рублей, в зависимости от калибра, и это не какие-то самопалы, а добротное оружие бельгийских фабрик.

— Вот же ж! — стало вдруг смешно, — Дезертиров и приближающуюся Революцию я, выходит, боюсь меньше, чем одного скопца?

Смех, впрочем, вышел несколько нервным. Действительно, встреча эта всколыхнула во мне какой-то хтонический ужас и подняла давно, казалось бы, забытые нравственные императивы далёкого детства. Слишком уж я стал...

— Законопослушным?

Я покатал это слово на языке и вынужден был признать, что да! Пытаясь стать в Европе своим, вжиться, я стал более европейцем, чем сами европейцы! Безусловное следование букве закона и прочее, это безусловно хорошо для общества, но вот для индивидуума, особенно в период катастрофы, нужно как минимум отличать Букву Закона от его Духа.

А поскольку грабить по ночам прохожих не собираюсь, то имею полное право приобрести оружие! Не в силу Закона, ибо возраст у меня ещё не позволяет сделать это легально, но в силу здравого смысла.

... разом вдруг проснулся былой уличный пацан, который мог часами рассуждать о ножевом бое, качестве "настоящих зоновских ножей" и о том, где лучше прятать "заточку".

— ... и это тоже не помешает, — бурчу вслух и прикидываю, куда и как я буду прятать стилет, и как мне присобачить пару маленьких лезвий на тот случай, если меня внезапно схватят и свяжут! Фантазия разыгралась не на шутку, но... сейчас, пожалуй, то время, когда нужно быть тем самым уличным пацаном. Хоть немного!

— Хм... — не скажу, что я не осознавал этого ранее, но знание это было как бы замыленным, заваленным всяким информационным и эмоциональным хламом, — ментальные закладки? А ведь похоже! И ведь даже не могу поставить это в вину правительственному психологу, действовал он согласно логике и инструкциям. Наверное...

— Кто я был тогда? — прохожий, немолодой чиновник в мундире, забредший поутру на Сухаревку не иначе как для моциона, покосился усмешливо, качнув головой, и я только сейчас понял, что говорил вслух. Замолкаю...

Но в самом деле! Кто я был тогда? Нелегальный эмигрант, который только-только начал процесс легализации. Да ещё и русский! Русская мафия, водка, медведи... а габаритами и отчасти характером я многим стереотипам тогда соответствовал! Вот и дали мне установочку на соблюдение Закона... превентивно.

Не думаю, что в моих мозгах покопались сильно, вот уж нет! Государственный психолог, работающий с мигрантами, по определению имеет невысокий уровень. Это всё больше удел практикантов и неудачников, плюс так называемая "нагрузка" от правительственных структур, которую вовсе не обязательно делать на совесть.

Скорее, мне дали общее направление, мягко корректируя собственное желание влиться, вжиться, ассимилироваться, стать таким же гражданином, как и все вокруг. Потом была Германия с "орднунгом" и инструкцией на каждый шаг. А я к тому же, по ряду причин, работал и общался тогда уже не с мигрантами, а с законопослушными гражданами. Бюргерами.