— Я тебя не забуду, — пообещал цур Фирмин.
— История вторая. Девчонка
Во всём была виновата проклятая девчонка. Какой бес её сюда притащил только?.. если бы не она — Жуга мог бы поклясться! — всё было бы хорошо. Всё было бы по-другому. Ведьма она, не иначе, и не из тех знахарок, которых в любом селище найдёшь, а из колдуний, которые по оврагам прячутся да на добрых людей порчу наводят.
Жуга никогда не знал хорошей-то жизни. Маманя у него из семьи не шибко богатой была, а главное — людьми бедной. Поэтому и повадился тятька сперва поколачивать, а после и бить жену смертным боем. А что? Родичей нет — заступиться некому. Так бы и вовсе заколотил, а с ней и сына, щуплого от вечного страха и недоедания мальчишку, да только вернулся из княжьей дружины материн дядька, седой косматый Мантюр. Был дядька у князя Галлаюта конезнатцем в дружине, да только рассорился с кем-то да и ушёл, пока кости целы. Только того и унёс Мантюр с княжьей службы, что заплаты да шрамы. Но, какой ни на есть, а всё ж — родич. Заступился за свою кровь, тятьке голову проломил да и ушёл, забрав племянницу с сыном в своё селище. Да только кому там нужен конезнатец? Кто через болота верхом скакать-то будет? Самым бедным человеком стал дядька Мантюр, а с ним и Альгер, его племянница, и маленький Жуга так и не ел досыта.
А потом пришли люди из закатной стороны, откуда прежде только оборотни набегали, добро отнимали, девушек к себе уводили. Думал Жуга — оборотни на краю света живут, но нет, за ними тоже люди обнаружились. Заключили договор с князьями и принялись дороги прокладывать. Ровно им ворожил кто — всегда знали, где топи обойти, где высушить, где коней кормить, где воду хорошую брать. В селище дядькином тогда спор возник. Одни кричали — нечего с чужаками знаться. Из-за оборотней явились, сами, небось, оборотни, а то и вовсе нелюди, злобные духи. А другие говорили — новые люди, новое знание, новое богатство, надо поближе подойти, поучиться. Так ни к чему и не пришли. Старики ушли подальше в болота, из молодёжи увели, кто потише, а кто покрепче да побойчее — к дороге вышел. Так и сложилось новое поселение. Не только местные, но и пришлые, бывает, оставались тут, возле гостевого двора, который поставил один из пришлых, чтобы проезжающие могли поесть-поспать под крышей. Хозяин двора был человек страшный. Сильный, плечистый, неповоротливый, а потом глянешь, половчее другого стройного юнош будет. Откуда взялся — никто не знал. Звали его чужим именем Цендеребен, а кое-кто из пришлых Кабаном его кликал на своём языке. Жуга-то быстро выучил этот язык. Как не выучишь, когда то и дело слышишь? Дядька-то его со смелыми был, сразу бросил родное селище и с племянницей да с Жугой к гостевому двору перебрался. Там-то конезнатцу сразу обрадовались. И вот жить бы теперь и всё б хорошо было. Жуга ел вволю, досыта, одёжку ему новую дали, дядька в ученики принял. Правда, не лежала у Жуги душа к коням-то, но тут уж что поделаешь. Небось привык бы, приспособился. Только вот девчонка.
Сперва-то Жуга на неё и не смотрел даже. Вот ещё. Через гостевой-то двор сколько всяких людей проходит, каждого и не упомнишь. А она зачастила. То на день-два останется, то на пять, на десять, а то целыми месяцами жить принялась. Цен... Ценде... тьфу, язык сломаешь! Кабан говорил — дочка, мол. Все кивали. Видно же, не его кровь, но кому какое дело? В их краях с родством просто было. Все то и дело детей от голода из селища в селище отправляли. Где накормят, где научат чему полезному. Привыкли — если ребёнок в чьём доме живёт, хозяина тятькой зовёт, жену его — маманей. А что не они его родили, так не кровные же. Это пусть князья родством считаются, у них, дядька рассказывал, для брата отца одно слово, для брата матери другое. И понятно, один князю соперник, другой помощник верный и друг. Но это дела княжьи, куда Жуге-то до них? Дочка и дочка. В доме Кабана жила, его хлеб ела, помогала опять же и на кухне и когда вечерами люди поесть собирались. Кто не семейный, они у Кабана ели, если никто по дороге не являлся. Жуга как-то для смеха с ней столкнулся, когда она пустые горшки несла. Думал — выронит горшки-то, вот умора будет! А она как-то ловко так увернулась да взгляд на Жугу подняла. Ух, он и вздрогнул! В их-то краях у всех глаза тёмные, крапчатые, а у этой — как небо пасмурное или озеро в дождь. Так и утонешь в них. Посмотрела, а у Жуги руки-ноги отнялись. Отца не боялся, когда тот, выпивши, за палку брался. А тут — струсил. А она посмотрела, хмыкнула, да и пошла себе. Жуга её потом за косу дёрнул, чтобы не воображала. И тоже приметил. У всех волосы либо тёмные либо русые, а то, бывает, как трава жухлая. А у этой — светлые да цвета какого-то холодного нелюдского. Как есть, ведьма из лесной чащи.
А потом случилось то, что случилось. Дядька Жуге-то поручил коня почистить. И конь был смирный, и работа привычная. Да только едва Жуга начал, конь как взбесился. Куда мальчишке с ним сладить! Жуга уж думал — прибьёт его конь копытами-то или загрызёт, а тут девчонка проклятая, вынырнула откуда-то, коня по морде погладила — и как только дотянулась?.. — по гриве рукой провела — он и успокоился. Дядька прибежал, Жуге уздечкой погрозил, а девчонку принялся нахваливать. Рука, мол, у неё хорошая, а чего ещё умеет, пусть покажет.
Девчонка и показала! И почистила, и копыта осмотрела, конь ей сам ноги подавал, и гриву с хвостом расчесала, в косы заплела и даже заговоренные бусины как надо подвесила. То-то смеху было! Над Жугой всё селище хохотало. И местные, и пришлые и даже тот кривоногий старик из полуденной страны, где нет деревьев — этот громче всех заливался. Сказали — если девчонка лучше тебя умеет, меняйся-ка ты с ней работой! Будешь горшки мыть да плошки, еду разносить, а она вместо тебя за конями ходить станет. Жуга спорить пытался — куда там! Маманя просила, да дядька сказал, уж два года Жуга за конями ходит, а толку всё меньше, чем от этой девочки. Аталеле её звали. А она глазки-то потупила, вроде как скромничает, а сама в руках что-то вертит. Потом отбросила, Жуга место приметил, всё обыскал, перещупал — нашёл! Колючка там была, вот что! Небось, подсунула коню, а потом вынула. А то и заговорила её сначала. Да кто ж Жуге теперь поверит? Скажут — свою оплошку на девчонку свалить хочет.
Жить стало худо. Кабан девчонку-то жалел, когда она ему помогала, а Жугу гонять принялся. То подай, то принеси, это сделай, да поживее, да поторапливайся, да всё с колотушками. Ещё бы! Кто ж за него заступится? Маманя? Или дядька, который в девчонке души не чает да каждый день нахваливает? Жуга даже думал, может, к тятьке вернуться, но потом струсил. Кто ж его проводить одного согласится? Умнее надо быть. Или уйти с большим обозом или глаза всем на девчонку открыть проклятущую. Так и стал присматриваться. Она то и дело к Кабану забегала, на Жугу и не смотрела. За косу он её дёргать теперь остерегался. А ну как пожалуется? Кабан его вовсе заколотит.
А потом пришли люди из закатной стороны, не двое, не трое, а целое селище, да все на конях, да с телегами. Всё больше воины, но и женщины с ними и даже детишки мелкие. Только стариков старых нету. Жуга аж испугался, куда Кабан их всех поселит? А они отошли в сторону, в поле дома из тряпок да кожи да шкур поставили и ничего. Все поселились. Ух, и строго там было! Жуга только хотел поближе подобраться, интересно же! — так его какой-то злой человек в странной шапке высмотрел и велел убираться, покуда цел, мол. Говорили они между собой на языке закатной страны, а кто-то и вовсе непонятно. Похоже на то как кривоногий старик ругается, но не то всё же.
Главный-то их за всем проследил, присмотрел, а потом к Кабану пошёл. Странные они. Жуга-то думал, главный в дружине — самый сильный, самый высокий, самый красивый, одет лучше всех и непременно с серебряной гривной на шее. Краше него только князь! А тут — невысокий неказистый дядька, рожа рябая, брови белёсые, ни роста, ни стати, ни красоты, ни нарядов. Но все его слушались, видать, чем другим взял. Жуге-то любопытно, какие дела у пришлого с Кабаном. Место у них не сказать чтобы тихое, на дороге стоят. Своей дружины нет, только несколько человек, которых Кабан кормит да поит, да одевает. До города, где князь стоит, через лес ехать день, два, а, может, и больше. Налетят враги, так пожечь успеют всё селище, покуда до князя гонец дойдёт. Раньше-то так и было. То оборотни с заката наскакивали, то нагабары с полуночи приходили, разоряли селища, уводили пленников. А то и вовсе князь с кем поссорится, чужой князь придёт — хуже оборотня лютует!
А теперь — спокойно. Как уж оборотней да нагабаров утихомирили — кто их знает, а только больше они тут не промышляли. И вот теперь — целое конное селище. Жуга, когда его от поля-то отогнали, отбежал, затаился, но вовсе-то не ушёл, пока их главный к Кабану не затопал.
— Ну, здравствуй, Кабан, — усмехнулся Увар, переступив порог придорожного кабака. Днём здесь было пусто: жители собирались только к вечеру, а других гостей, кроме отряда Увара, в придорожном селении не было. Хозяин медленно повернулся, он всегда двигался медленно, смерил гостя взглядом.
— С чем пожаловал, Увар? — отозвался он степенно. — Никак от Серого весточку принёс?
— Серый жив, здоров и о тебе не вспоминает, — покачал головой наёмник и сел за стол. — Что ж так неласково встречаешь, а, Кабан?
— Где этот проклятый мальчишка?.. — заозирался Кабан. — Жуга! Поди сюда, негодник!
Мальчик неохотно вышел из-за бочонка, возле которого он было присел, чтобы незаметно разглядеть странного гостя. Привычно увернулся от зуботычины и молча уставился на кабатчика.
— У, отродье! — замахнулся на него Кабан. — Чего пялишься? Поди на кухню, тащи мяса для гостя, тащи хлеба, похлёбку тащи, мёду! Поворачивайся!
Жуга убежал, радуясь уже тому, что хозяин не стал его бить.
— Так с чем пожаловал-то, Увар? — не отставал от наёмника бывший "верхний" убийца.
— В степи еду, — пожал плечами наёмник. — Дело есть.
— Серый... — заговорил Кабан.
— Серый тут не при чём. Насилу отпустил. И его высочество, чтоб ему хорошо спалось, тоже. Своё дело есть.
— Коли своё дело, так молчу. Жену-то в Тафелоне оставил?
— Зачем в Тафелоне? С собой взял.
— Надолго, видать, едешь?
— Насколько ни еду, всё при мне будет.
— У нас-то долго отдыхать будешь?
— А что мне отдыхать? Не устали ещё. День, два, побудем — и в путь. Ты б ко мне человека своего прислал, был у тебя хороший мастер коней на ноги ставить.
— Пришлю, — кивнул Кабан.
— Добро.
Увар оглянулся, но мальчишка ещё срезал мясо с поджаренного над очагом окорока на кухне.
— Кого на востоке знаешь? — тихо спросил наёмник.
— А тебе кто нужен? — хмыкнул кабатчик.
— Кто живой товар поставляет.
Кабан поднял брови.
— Зачем тебе?
— Я же не спрашиваю, откуда ты вино берёшь, которое мне сейчас из припрятанной бочки нацедишь, — ухмыльнулся наёмник. — И кому твои люди пушнину сбывают, не интересуюсь.
Кабан ухмыльнулся. В селении жили люди, промышлявшие одной охотой, все они сносили свою добычу в кабак, а уж потом хозяин знал, кого и к кому отправить, чтобы продать не нищим, сидящим по своим углам, князьям на востоке, а на запад, в Тафелон, где даже жалкая белка ценилась как будто у неё шкурка была серебряная. Охотиться на пушного зверя князья не возбраняли, а вот продавать товар, не предложив сперва господину — за такое могли и руку отсечь. Что до вина, то его и вовсе присылали даром — кое-какие люди, которые не хотели, чтобы Танцующий Кабан начал языком трепать.
— Живым товаром много кто торгует, — проговорил кабатчик. — Кто добывает, кто скупает, кто рабов своих продаёт. Всех и не упомнишь...
— А ты упомни, — посоветовал наёмник. — Кто из них постоялый двор уже десять лет как держит, а, может, и раньше держал. Там, за язычниками, где люди Заступника признают. В Дарилике, как её там...
Кабатчик сделал непристойный жест, выражая своё отношение к Заступнику.
— У меня так далеко интереса нет. Мало ли кто в той глуши спрятался. Дойдёшь, так сам по кабакам поспрашивай.
— Поспрашиваю, — кивнул Увар. — А пока спрашиваю тебя.
— Жуга! Ты там уснул, негодник?! Живо тащи всё сюда, да поживее! А потом быстро к дядьке своему беги, скажи, тут его гость дожидается! Быстро, пока я тебя не прибил!
Мальчишка притащил еду и выскочил за дверь кабака.
Жуга не сразу побежал за дядькой. Вот ещё! Он огляделся по сторонам. Никого не было, мужчины или в поле или в лесу, не до кабака ещё. Мальчишка прижался к двери, надеясь подслушать ещё что-нибудь интересное.
— Твой парнишка? — спросил на закатном языке главарь пришлых. Кабан хрюкнул.
— У меня б порасторопней был да поумнее. Племянник это моего конезнатца.
— Что ж он мальчишку не учит? — удивился чужак. Жуга нахмурился и стиснул кулаки. Сейчас Кабан ему расскажет...
Но тот промолчал.
— К слову, а девку куда дел? — спросил чужак, не дождавшись ответа.
— Какую девку, Увар? — удивился Кабан. Увар засмеялся.
— Полно хитрить, Кабан. А то я не знаю, что Паук у тебя ученицу поселил.
Кабан что-то сквозь зубы ответил, Жуга не разобрал.
— Прячешь, никак? — хмыкнул Увар.
Тут Жуга услышал, как кто-то в доме сделал шаг к двери, и опрометью бросился прочь. Вот так штука! Этот, главарь-то воинов, он ищет того, кто людьми торгует! Брр! И далеко отсюда! И девчонку ещё! Может, он за ней и пришёл? Продать решил! Увезти и продать! Кабан, конечно, спрячет девчонку-то. Ничего у него не выйдет!
— Дедушка! — поклонился он, добежав до маманиного дядьки. Лошадей держали в другой стороне от кабака, не там, где встали пришлые, вот тут новостей-то и не знали. Дядька как раз у коновязи чистил своего любимого серого жеребца. Тот фыркал и смешно поводил ушами. Ближе Жуга подходить не стал, знал уже, какие эти твари злобные и быстрые, если что не по ним. Девчонка-то ворожит, небось! Видел он, как она лошадям в глаза смотрит! А Жуга так не умеет! Он простой человек, не колдун какой-нибудь болотный!
— Чего тебе? — неприветливо спросил дядька.
— Там люди! Чужие! Много! С оружием! С лошадями! С домами из шкур и тряпок! Главный их в кабаке! Тебя зовёт!
— Зовёт, значит, — кивнул дядька, огладив бороду. — Значит, приду. Аталеле! Дочка! Закончи за меня!
Девчонка выскочила из хижины, где дядька держал разные снадобья, зыркнула своими серыми глазищами на Жугу и взяла у конезнатца щётку. Жуга ждал, переминаясь с ноги на ногу. Если дядька велит бежать, сказать, чтобы ждали, ничего не выйдет. А если нет? Дядька ничего не сказал, повернулся да и пошёл сам. Жуга остался один на один с девчонкой и здоровенным жеребцом. Ему стало неуютно.
— Что смотришь? — бросила девчонка, отвернувшись к коню. — Дыру протрёшь.
Жуга уже открыл рот, чтобы ответить... и замолчал. Дурак он. Как есть дурак! Зачем девчонке говорить-то? Ничего говорить не надо. И ждать не надо! Он хитрей сделает!
Он повернулся и припустил к гостевому дому — другой дорогой, чем пошёл Мантюр. Надо спешить и прибежать быстрее дядьки, тогда он всё сделает как надо.
