Старший брат Одина

— Разрешите мне все-таки посмотреть, — попросил Карлос. — У меня ведь такая профессия.

— Только не фотографируйте, знаю я вас, — хмуро ответил Курт.

— Не беспокойтесь, — заверил тот парня и протиснулся к окну.

Лана последовала за журналистом. Подбадривая людей пинками, карикатурные фигуры с автоматами в руках загоняли их на футбольное поле. Большая часть людей носила зеленые ватники арестантов, но некоторые были и в белых халатах, а также среди пленных оказались несколько человек в гражданском платье. Среди чудовищ Лана насчитала трех "волков", двух "лисиц" со слезящимися глазами и одного "кабана". Увидев свернутый набок пятачок, Лана поняла, что это те же самые, что напали на столовую.

— Смотрите, это же Иеронимо! — воскликнул Бенито. Лана и не заметила, как лидер либеральной партии подошел к ним. — Надо его освободить!

— Не городите чепухи, — сказал Хуан. — У нас два автомата на четверых, с нами две бабы и ребенок. А у меня магазин уже почти пустой. Самим бы уйти...

"Кабан" ударил клыками под коленки ближайшему человеку, полному мужчине с окровавленным лицом, одетому в рваный белый халат. Человек упал. "Волки" и "лисицы" засуетились. Поднимая к небу вытянутые морды, они открывали и закрывали их. Отрывистый лай доносился даже через стекло. Монстры явно пытались дать людям какие-то команды. Наконец до пленников дошло, чего от них хотят. Люди начали садиться на землю.

— Что это они такое делают? — спросил Карлос.

— Они заставили людей сесть? — лениво спросил Курт.

— Да.

— Сейчас будут обращаться, — сказал Курт и вытащил из кармана пачку сигарет. — Эта музыка на полчаса, не меньше. Переждем и пойдем дальше.

— Можно подумать, вы это уже видели, — нервно сказал Бенито.

— Видел, — безразлично ответил Курт. — Хуан, дай прикурить, я свою зажигалку похерил где-то...

Охранник подошел к нему. Парень склонился над пламенем зажигалки.

— Чего у тебя руки трясутся, не опохмелился, что ли? — сказал Курт недовольно.

По людям на футбольном поле пробежала волна боли. Кто-то схватился руками за голову, кто-то, скрючившись, начал кататься по грязной траве. Иеронимо, отказавшийся сесть, пустился в пляс. Он судорожно дергал конечностями, неестественно выгибая их, словно механический паук, в котором что-то разладилось

Огромный механический паук в твидовом деловом костюме.

Лана передернула плечами и отошла от окна.

По классу медленно плыли колечки вонючего дыма от дешевых сигарет Курта. Тихо смеялась Люсия, собирая из обучающего конструктора молекулы самых невообразимых веществ.

На футбольном поле перед зданием администрации колонии обращались монстры.

Генерал Рамирес нажал "пуск", и на экране старенького визора появилась комната с обшарпанными стенами. В стене напротив было видно окно с мощной решеткой. Свет солнца, рассеченный на квадраты, лежал на столе в центре комнаты, словно скатерть в желто-коричневую клетку. За столом сидели двое мужчин, один в форме офицера внутренних войск Аргентины, другой в брюках цвета хаки и рубашке без погон. Нижнюю часть кадра занимал чей-то жирный бритый затылок с темно-фиолетовой родинкой, формой походившей на медузу. Александр решил, что камера установлена прямо над головой охранника, возможно, в вентиляционной шахте.

— Назовите свое имя, звание и должность, — сказал офицер.

— Курт Эйхманн. Последнее звание, которое я носил — по-моему, лейтенант Объединенных Космических Сил Южной Америки, стрелок-наводчик.

— А до этого, позвольте узнать, чем вы занимались?

— Не позволю.

— Эйхманн, вы же не в детском саду. Ваш биометрический паспорт у нас есть. Вы профессиональный снайпер, и ваша "Дикая команда" числится в списке самых высокооплачиваемых наемников. Вы знаете, я думаю, что наемничество считается военным преступлением, за которое полагается смертная казнь. И в ваших интересах отвечать на мои вопросы четко и ясно, потому что мы можем выдать вас и ваших ребят международному суду ООН. И по моему личному мнению, ничего другого вы не заслуживаете, как, впрочем, и ваши предки. Это у вас что, семейная традиция — так доставать человечество, что только международный суд может вас успокоить?

— Выдавайте кому хотите, хоть всемирному трибуналу в Гааге. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что вы на это пойдете. Моего деда, между прочим, никто не судил, никаким судом — его просто выкрали посреди бела дня и вздернули, хотя в той стране в то время был мораторий на смертную казнь. Но как бы там ни было, чем бы ни занимались мои предки, это не основание ставить меня на одну ступень с ними.

— Бросьте, Эйхманн, яблоко от яблони недалеко падает. Ваш дед скрещивал еврейских женщин с немецкими овчарками, а вы...

— Из какого класса церковно-приходской школы вас исключили? — перебил офицера парень. — Явно до того, как начали проходить вторую мировую! Моя фамилия Эйхманн, а не Менгеле!

— Нашел, чем гордиться...

Курт лучезарно улыбнулся и сказал:

— Так, мне это надоело.

Он рванулся вперед так быстро, что камера передала лишь расплывчатую тень. Из серого пятна на миг показались худые руки в наручниках, которые опустились на затылок допрашивающего. Раздался отчетливый хруст. Эйхманн схватил стол за края — раздался надсадный треск — и с грохотом опрокинул его на офицера.

— А почему это у вас столы в помещениях для допросов не прикручены к полу? — спросил Александр.

— В том-то все и дело, что прикручены, господин президент, — тихо ответил Рамирес.

— ..auf Schwanz! — рявкнул Курт.

— Что он такое говорит? — с живым интересом спросил Александр. — Мигель, вы у нас шпрехаете по-немецки, как по испански...

Секретарь не был готов к такому вопросу.

— Э-эээ, — пробормотал он. — Ну...

— В этих пределах я тоже знаком с немецким. И насколько я помню, — сказал Рамирес спокойно. — К генетике это не имеет отношения.

— Ну... — сказал Мигель. — Только если самое опосредованное...

Бритый затылок с крупными каплями пота на нем заполнил собой весь экран, а затем его перечеркнул черный толстый штрих — охранник замахивался дубинкой. Визор на короткий миг погас, а затем пошла следующая запись. Курт на этот раз оказался у окна, скрученный в три погибели и прикованный наручниками к батарее. Правая сторона лица Эйхманна была черно-фиолетового цвета, и глаза там не просматривалось. В кабинет вошел офицер, и Александр отметил про себя, что это уже другой — темноглазый спокойный крепыш лет сорока.

— Теперь вести беседу буду я, — сказал вошедший. — Меня зовут Рамон.

— Как зовут меня, вы знаете. Я извиняюсь, что сорвался, — произнес Курт мрачно. — Я уже три дня без кокса. Я просил, но мне...

Офицер выложил на стол пакетик с белым порошком. Эйхманн изменился в лице.

— Так, — сказал он сквозь зубы. — Теперь мне будет намного сложнее.

— Вы знаете, мы, хотя говорим по-испански, все-таки не инквизиторы, — ответил Рамон. — Если вам так нужно — пожалуйста, примите, я подожду. Мне как раз надо переписать одну... протокол одного допроса.

— Как я, интересно, приму, если я скован по рукам и по ногам?

— Если вы обещаете больше не выкидывать фортелей, я прикажу освободить вас. Но если вы меня обманете, разговаривать с вами по-хорошему, скорее всего, больше никто не будет.

— Понятно, — сказал Курт. — Старая игра "злой коп" — "добрый коп". Хорошо, я обещаю.

Рамон покосился в камеру. На какой-то момент кадр заняла широкая спина охранника, который шел к Эйхманну. Солдат снял с арестованного наручники. Курт с наслаждением потянулся, затем подошел к столу и взял пакет. Повернувшись спиной, Эйхманн произвел на подоконнике все необходимые манипуляции, потом сел на пол рядом с батареей и закурил. Курт закрыл глаза, лицо его приобрело бессмысленно-счастливое выражение. Смотреть на Эйхманна было неприятно, костистый и нескладный пленный напоминал чучело, которое истрепалось настолько, что его уже сняли с огорода. Рамон стал что-то переписывать с листков, которые разложил перед собой, в толстую клеенчатую тетрадь.

— Кстати, в следующий раз вы не могли обойтись метадоном? — спросил он.

— Не могли бы.

— У вас очень дорогие привычки, Эйхманн.

— Я и сам недешев...

— Да, меня вот тоже интересует, на какие деньги приобретен кокаин? — спросил Александр. — Неужели выделяемых из бюджета денег достаточно, чтобы...

— Недавно раскрыли целую сеть колумбийских драгдилеров, — быстро сказал генерал Рамирес. — И ребята из управления по борьбе с оборотом наркотиков предоставляют нам кокаин совершенно бесплатно...

— Ясно... — усмехнулся Алескандр.

— Вы пишите протоколы допросов вручную?

— И не говорите, прямо каменный век. Хорошо хоть, не гусиными перьями.

Курт неожиданно ясным взглядом посмотрел прямо в камеру, усмехнулся и чуть помахал рукой.

— Он догадался, что все это маскарад! Что его снимают! — воскликнул Александр.

— Ну, что вы хотите, — буркнул Рамирес. — Эйхманн, конечно, подонок, но он все-таки профессионал...

Курт вернулся за стол.

— Ну, вы успокоились? — спросил Рамон. — Вы можете продолжать беседу?

— Да я спокоен как могила, — ответил Эйхманн и картинно зевнул. — Но если вы тоже намерены обсуждать моих предков...

— Нет, не намерен. Где вы служили?

— В космических погранцах. Знаете, это такие ребята, которые рассекают в стратосфере в консервных банках, которым давно пора в утиль, и благодаря которым вы до сих пор не вкалываете на плантациях серайи двенадцать часов в сутки под бдительным надзором телкхассцев.

— Я знаю, Эйхманн, кто такие космические пограничники, и в ваших объяснениях не нуждаюсь. Мы проверили вас по базе — вы действительно служили в Объединенных Космических Силах. Но вы и ваши террористы занесены в список пропавших без вести два года назад, после нападения телкхассцев на лунную базу Аделаида. Вы были в плену?

— Да. Вы же видели клейма.

— А вы можете объяснить мне, каким образом неделю назад вы оказались в непосредственной близости от нашей земной государственной границы? И что вы можете сказать о пятнадцати трупах, прямо на которых вы и ваши люди были арестованы?

— Эти люди, штатники, выкупили нас у телкхассцев. Последние полгода они держали нас на своей базе, по другую сторону Анд.

— Позвольте спросить, с какой целью?

— Штатники разрабатывали новый вирус, превращающий человека в хищную, но совершенно безмозглую тварь. Действует на клеточном уровне, и инкубационный период длится где-то неделю. Когда им это удалось, нас заразили, накачали психотропным и повели через границу. Штатники хотели доставить нас в Шербе, чтобы мы там всех перезаражали, и чтобы мои бывшие соплеменники, потеряв человеческий облик, напали на мирное население.

— Каким способом передается болезнь?

— Как насморк. Так вот, восстание в Шербе позволило бы штатникам ввести сюда "корпус миротворцев" и сместить президента Александра. Вы же знаете, что он в контрах со штатниками. Он их выпер из...

— Понятно. Но почему вы воспротивились этому? Вы ведь, насколько я заключил из ваших слов, уже были заражены? Что вы-то теряли?

— Видите ли, мне решительно нечего делать в Шербе. Пять лет назад я бежал оттуда...

— Ах вот как...

— Да. Я убил троих человек. У нас тоже есть свои законы, а судьи иногда бывают такими юмористами... Еще когда я жил там, у нас одного парня сварили в кипящем масле. Я не стал дожидаться очередного всплеска фантазии у судей. И всех моих ребят схожие проблемы.

— Вот как. И кого вы убили, или вы мне этого не скажете?

— Почему же, скажу. Тогдашнего руководителя крепости Дитриха Руделя, его телохранителя Герхарда Фьесса и секретаря Поля Шеффера.

— Позвольте узнать, за что вы их убили?

— Вас это не касается.

— Этого так и не удалось выяснить? — спросил Александр.

— Удалось, господин президент, — ответил его секретарь.

— Ну так не молчите, Мигель. Остановите запись, Рамирес, послушаем.

— Идеология нацеливает нацистов исключительно на деторождение, на репродуктивные отношения, но вы же знаете, мораль для масс и мораль для элиты обычно разительно различается. Бонзы Шербе... — секретарь замялся, но продолжил: — В общем, Рудель вместе с ближайшими товарищами по партии нашел себе такую забаву — они брали мальчиков, ну, не то чтобы совсем детей, но подростков, и... в общем, живыми этих ребят больше никто не видел.

Александр сплюнул.

— Какая дрянь. И долго они так развлекались?

— Точно известно, что погибло восемь мальчиков.

— Что же было потом?

— Девятым как раз и был Курт Эйхманн.

— Я сейчас заплачу, — саркастически сказал Александр.

— Господин президент, но у Эйхманна были основания поступить так, как он поступил, — заметил Винченцо.

— Бросьте, Паоло, — сморщился президент. — Идею, что все преступники — несчастные жертвы обстоятельств, происхождения и окружения, придумали они сами, чтобы требовать снисхождения к своим поступкам. Ничем они не отличаются от наших профессиональных безработных, которые живут на социальное пособие и в ответ на требование кураторов найти себе работу начинают рассказывать, сколько раз их в детстве ударили головой об косяк ...

— Но Эйхманна-то — не головой, и, я извиняюсь, не об косяк, — сказал Рамирес.

— Да я не об этом, — возразил Александр. — У него были причины прикончить тех троих; но потом Эйхманн вошел во вкус, как я погляжу... Давайте вернемся к записи.

— Ну, не касается так не касается, — сказал Рамон. — Но я-то, собственно, спрашивал о другом. Вы говорите, что вы были заражены, и что вас накачали психотропным. Но, во-первых, указанный вами инкубационный срок уже прошел, а вы все еще в человеческом облике. Во-вторых, почему на вас не подействовали наркотики? Я видел, что вы сделали с теми, кто вел вас в Шербе...

— Я-то пока внешне похож на человека, но вы сами знаете, во что превратились мои ребята... Но меня они все еще слушаются... в некоторой мере.

— Так это началось еще тогда! — воскликнул Александр. — И вы молчали, Винченцо!

— Господин президент, не хотелось вас пугать... — пробормотал ученый. — Если бы факты стали известны широкой общественности, то последствия были бы ужасны... Мы рассчитывали поподробнее изучить этот феномен...

— Напишите об этом статью, — ядовито сказал президент. — Прогремите на весь ученый мир.

— Я думаю, — продолжал Курт. — Что до сих пор сохранил человеческий облик потому, что отношусь к группе А по качеству генетического материала, а мои товарищи были из теста попроще. И психотропное на меня не подействовало именно поэтому.

— Что это за группа А?

— Ну, смотрите. Генетические комбинации делятся по качеству. Например — я начну с низких показателей — из тысячи детей с генами группы G, например, семеро будут с врожденными дефектами. Никто не сможет предсказать, с какими именно, но то, что они будут — это непреложно. В вашей стране, например, генетические комбинации держатся на уровне D — то есть четыре-пять генетически порченных детей на тысячу новорожденных.