— Именно. Вы будете настаивать на версии ограбления, а к следователю, если станут спрашивать любопытные, вас отвезли по ошибке, приняли за свидетельницу по одному уголовному делу. Да, и будет совсем неплохо, если фамилии этих любопытных-настойчивых вы сообщите кому нужно у вас в отделе.
Она тупо кивнула, уже не понимая и половины сказанного, стоило лишь услышать о свободе.
Очкастый развернулся и вышел вслед за своими людьми, а там сказал щуплому и белесому:
— Чтобы вмиг доставили ее в травматологическую клинику, а затем прибыли к нему, — он мотнул головой в сторону своего квадратного спутника.
Те еще что-то мямлили, но Форгос с сопровождающим покинули странную квартиру.
* * *
Второй день нового года прошел для Нэфри спокойно. Она съездила на кафедру, отчиталась перед своим куратором о проделанной в сельве работе, зашла в библиотеку при институте в надежде найти хоть какие-то сведения о шкатулке древних кемлинов, но наткнулась на материалы о Борозе Гельтенстахе и завязла в них не на шутку.
Загадочная фигура великого полководца будоражила ее фантазию давно, едва ли не с детства. Нэфри любила читать о нем, смотреть фильмы, но после поступления в КИА времени стало вовсе в обрез, все поглотила учеба и музыка, а курс истории не дал ничего нового в знании о самом известном из завоевателей мира.
Она долго и пристально разглядывала живописный портрет Гельтенстаха, выполненный придворным художником позапрошлого века. Считалось, что северянин был просто очень светлым блондином, однако народ говорил (и картина это подтверждала), что его белые волосы — это уродство. Он был альбиносом с красными глазами, лишенной пигмента тонкой кожей, сквозь которую отчетливо проступали мраморные прожилки сосудов, с белыми бровями и ресницами. Художник не поскупился на подробности. Почему-то издревле в Кемлине такие люди считались священными, их остерегались. Редкое отклонение, свойственное чужеземцам, но не жителям городов в оазисах Агиза. Сами кемлины, русоволосые и голубоглазые, брови и ресницы всегда имели темные, а кожу их была привычна к загару. Приезжие быстро обгорали под беспощадным солнцем пустыни. Очевидцы-современники свидетельствовали, что Бороз Гельтенстах более своих соотечественников страдал от ожогов. Оказавшись в землях Кемлина, он полностью закутался в специально сшитый для него костюм, скрывающий голову и лицо, а руки он никогда не вынимал из черных бархатных перчаток. За счет этого одеяния полководец выглядел угрожающе и успешно пользовался своим видом, заставляя трепетать недалеких, малообразованных горожан. И вскоре в народе его стали величать священным альбиносом.
Один из участников кемлинского похода так описывал военачальника: "Под стенами древнего города пустыни стояли мы, и черный, на вороном коне, был Гельтенстах величествен и страшен. Только самые близкие к его персоне знали, какой кровью ему далась величественность та. При штурме Восточного Кийара шальной пулей пропороло ему щеку, вышибло глаз, разворотило надбровье и половину лба разворотило. Но не стал Гельтенстах долго лежать в лазарете, не в его это духе. Он, астурин семи государств и бесчисленного количества провинций, вновь сел на коня и вместе с простыми солдатами и кавалерами двинулся на запад, в Тайный Кийар, штурмуя мосты через Ханавур, отбиваясь от страшных речных чудовищ, шкура коих подобна броне, а пасть — входу в чертоги Протония. Что желал наш астурин отыскать в горячих песках Тайного Кийара, известно ему одному и, пожалуй, Святому Доэтерию".
Нэфри потянулась и взглянула на часы. Она провела за чтением в библиотеке почти весь день.
— Позвольте воспользоваться вашим э-пи, — тихо попросила девушка, подойдя к библиотекарской перегородке.
— Да, пожалуйста.
Нэфри ввела адрес Камро Риза, зарегистрировалась и зашла на условленную страничку. В углу монитора всплыла подсказка, уведомляющая, что посещение отмечено и следующий заход на этот ресурс должен состояться завтра не позднее полуночи.
Уничтожив все следы своего пребывания, Нэфри отправилась домой, где, как и хотела, легла спать пораньше в надежде выспаться перед учебой.
Сон шел неохотно. В памяти все время возникали детали биографии Гельтенстаха, рука в черной перчатке, густые белые волосы до лопаток...
Уставшая от борьбы с собой, девушка ушла в "третье" состояние. Она решила навестить Ноиро, который, если вспомнить о разнице часовых поясов, сейчас наверняка еще спит в доме знахаря-Учителя.
Напоследок промелькнула мысль: "Зря я не заперла спальню, придет мама — разбудит..." И с серой пустоши ее перекинуло в сельву, стоило ей подумать о желательном месте назначения. Это был десятки раз хоженый и перехоженный перекоп Айдо. Однако что-то влекло ее дальше и дальше, в сторону поднимающегося солнца, багровый тяжелый край которого проступил над долиной.
Вскоре Нэфри увидела нескольких дикарей-копьеносцев, а они ее не заметили, хоть и не спали.
Проскочив сквозь закрытую дверь, девушка очутилась в большом помещении, ширмой разделенном на две комнаты. Она увидела спящего и тут же метнулась к нему, приняв за Ноиро. Но это был незнакомый мужчина с длинными волосами. Он спал почти на животе, как любила спать она сама, и лица почти не было видно.
Так это же и есть тот самый загадочный Та-Дюлатар, которого она никогда не видела в его физическом теле. Вот же он! Гм... А Учитель оказался моложе, чем она ожидала, и много моложе. Он кого-то напоминал ей, хотя видно было только часть лица.
Неожиданно возникла тревога. Но почему? Дома она в полной безопасности, да и здесь, рядом с Учителем и Ноиро — тем более!
Нэфри переместилась к журналисту. Тот спал так же крепко, как целитель, но по другую сторону ширмы. Он выглядел совсем здоровым и даже улыбался во сне. Она наклонилась к нему, чтобы погладить по щеке — если проснется, то не страшно, вот обрадуется! — и тут громкий вой ворвался в ее сознание, а что-то грязно-бурое и болезненно желтое — в домен.
Она не успела ничего разглядеть. Когда чуешь опасность, надо действовать.
"Учитель!" — мысленно закричала она, однако все произошло очень быстро. На пути к Та-Дюлатару в кровати спал третий житель домена — не замеченный ею прежде седой бородатый старик. Нэфри швырнуло к нему, вдавило, втиснуло в его тело, а светящаяся паутинка опутала ее собственную...
Под нею разверзлась пропасть, на дне которой кружили миллионы миров... и она сорвалась в нее.
"Явись! Явись! Помоги мне, Учитель!" — в последний раз вспыхнуло сознание.
Бездна закрутилась, поглотив свою жертву.
3. Ставок больше нет?
— Флайеропорт города Москвы поздравляет вас с прибытием! Удачного вам дня! — мягко проговорил женский голос в наушнике.
От неожиданности Эфимия дернулась и с трудом разлепила веки. Сердце заколотилось.
Где сон, где явь? Что происходит?!
Она в тихом ужасе смотрела на странно одетых людей с будничными лицами и заспанными глазами. Очередь к выходу из флайера двигалась быстро, и первые пассажиры уже покинули салон.
Девушка огляделась — не забыла ли что-нибудь из вещей. Дед, разумеется, встретить ее забудет, но это и к лучшему: ей все равно нужно еще выполнить мамино поручение.
"Странный город"... — оказавшись на скользящей платформе перрона, отстраненно подумала Эфимия и сразу же встрепенулась, напугав попутчиков: — Кто здесь?! Эй?
На нее посмотрели, как на сумасшедшую, и два человека даже слегка отодвинулись в сторону. События сна грузно напирали на реальность, не давая опомниться. Эфимия чувствовала себя коржом торта, на который выдавливают тяжелый сливочный крем. Никогда раньше ей не снилась архаика. Она вообще не слишком любила историю, в отличие от своей мамы, которая обожала старину, искренне считая классикой все, что могло иметь отношение к прошлым тысячелетиям, будь это даже какая-нибудь древняя расческа или сушилка для фужеров. Этот сон должен был присниться ей, а не Эфимии, которую он попросту озадачил и выбил из рабочего ритма. Из-за него даже Москва казалась ей каким-то урбанистическим монстром, а голова кружилась, кружилась, кружилась. И это еще только Москва, а не сумасшедший многоярусный Нью-Йорк, родной город Эфимии!
Кто-то подслушивал ее мысли. Кажется.
В небе сияла голографическая проекция земного шара, вокруг которого летал изящный белый голубь с оливковой веткой в клюве — главная достопримечательность Москвы. Ночью эмблема освещала город, днем привлекала взгляды приезжих. Ее запустили в эксплуатацию семнадцать лет назад, в год рождения Эфимии, вскоре после окончания Зеркальной войны. Тогда безумный монах-фаустянин, Иерарх Эндомион, ненавидевший "мир скверны", возжелал исправить все по своему разумению, не поступаясь ничем ради великого дела. Это была первая общегалактическая война, а врагами оказались двойники людей Содружества, благодаря фаустянам явившиеся из иной вселенной, из альтернативной реальности, где, как и тысячу лет назад, воевали, убивали и ненавидели друг друга. Они перенаселили свой мир и истощили Землю, с поверхности которой природа так и не выпустила их в большой космос. Не имевшие аннигиляционного гена, эти существа, по расчету Эндомиона, должны были смести со своего пути неподготовленных к такому повороту событий "биороботов" — так он называл все население обитаемой Галактики. Но мятежный Иерарх ошибся.
Когда уже казалось, что война проиграна и Содружество пало под ударами зеркального врага, включился иммунитет. Словно огромный единый организм, общество начало бороться с запущенной стадией коварной болезни. И, по сути, опухоль сожрала саму себя. Хотя потерь было много и у жителей Галактики. Очень много...
...Платформа вынесла пассажиров в распределитель — огромный павильон под радужным куполом, откуда люди уходили уже самостоятельно, выбирая нужное направление и ныряя в "рукава", заканчивавшиеся посадочной площадкой на городской транспорт.
Эфимия замерла в восхищении. Она смотрела на мир другими глазами, и ей чудилось, что она в сказке. На взлетном поле почти бесшумно стартовали в небо легкие длинные и узкие конусы — флайеры. Всюду разъезжала непривычная техника, словно материализовавшаяся из фантазий писателей-футурологов. Вместе с людьми преспокойно расхаживали машины-роботы и биокиборги, но никто не обращал на них внимания. Нигде ничего не валялось, всюду царили чистота и порядок, а если и случалось что-то неожиданное — как, например, у той девочки, случайно уронившей на пол мороженое, — тут же рядом оказывался небольшой аппарат, подчищавший пятно.
"Я сплю?"
Люди и "синты" шли по своим делам, не замечая худенькую темноволосую девушку в спортивном комбинезоне, с серым рюкзачком-минимизатором за плечами и растерянным выражением светло-карих глаз. Лишь некоторые дети выкручивали головы, приглядываясь к стереоаппликациям на ее одежде. Там было к чему приглядеться...
Эфимия встряхнулась и поняла, что в своей задумчивости потеряла счет времени. Угу, вон отбыл флайер в Австрию, а это значит, что уже четыре часа пополудни. "Что же я стою?" — и она двинулась к нужному "рукаву".
Снаружи ощущался продирающий весенний холодок: двадцать третье марта, самое начало оттепели, а она одета так, как одеваются сейчас в Нью-Йорке!
Эфимия нащупала в кармане пластинку терморегулятора и слегка ее сжала. Выпущенное в прослойку комбинезона вещество-катализатор спровоцировало химическую реакцию, в результате которой одежда приобрела температуру в тридцать семь градусов по Цельсию.
Кое-где в городе еще лежал снег. В Звягинцевом Логе, куда ей предстояла поездка, этого снега наверняка было еще больше. Эфимия тихонько хихикнула, вспомнив мамину надпись на подарке для подполковника Буш-Яновской: "С юбилеем, старушенция! Полсотни лет — не шутка! Держись!"
"Кто такая Буш-Яновская?"
Эфимия чуть не подпрыгнула.
— Так! — сказала она вслух. — А ну-ка, кто бы ты ни был, зверь лесной, чудо морское, брысь из моей головы! Мне даром не нужны эти твои псионические эксперименты! Развелось вас, гениев-недоучек! А ну кыш из моего сознания, иначе тобой займутся!
Ничего не произошло, никто не ответил, но непонятный фон пропал.
— То-то вот! Развлекайся со своими одноклассниками, пока тебя не погладили против шерстки!
Выпустив пар в безлюдном месте, девушка тряхнула тяжелым пучком длинных волос и отправилась к платформе, где обычно парковались такси маршрутом в западную часть города.
Не то чтобы Эфимия испытывала страх перед псиониками — не могла же она, в конце концов, бояться собственных мать и деда, а заодно мать своего парня! Скорее она перед ними пасовала, потому что удалась в отца и, как ни бились с нею мама и дед Калиостро, результатов не достигла. Но девушка хорошо знала, на что способны псионики и как может проявиться их вторжение. Если, например, оно происходило во сне, то объект наблюдения ощущал чей-то пристальный взгляд, мог даже смутно различить глаза или складывающееся из сновиденческих образов лицо наблюдателя. Если же псионик был сильным и не считал нужным маскироваться, то объект мог почувствовать его и наяву, испытать определенные эмоции в зависимости от того, с каким намерением велась слежка. Но надо быть совсем уж неопытным и при этом безумно сильным, чтобы затмевать сознание реципиента, вмешиваться в ход его мыслей и владеть эмоциями. Или... или это не пси-атака? А что-то другое?
Что ж теперь, звонить в местный спецотдел с жалобой: мол, я такая-то, учусь на мета-социолога в нью-йоркской Академии, только что заметила ментальный взлом со стороны неизвестного умельца — будьте добры перетряхнуть все население планеты в поисках сама-не-знаю-кого.
Такси плавно завернуло в ее сектор. Эфимия назвала адрес Буш-Яновских, села на заднее кресло и решила подремать еще, а заодно проверить, не повторится ли попытка воздействия на ее память. Студент на каникулах чувствует краткий миг свободы куда ярче, нежели кто бы то ни было.
— Музыка, передача на выбор, ненавязчивая беседа? — доброжелательно перечислил "синт". — Анекдоты?
— А вы рисовать умеете? — Эфимия всегда разговаривала вежливо с теми, кто вежливо разговаривал с нею, не делая различий между людьми и кибер-организмами, как и любой сторонник течения в защиту прав роботов.
— Простите? — таксист слегка "подвис" от неожиданного выбора пассажирки.
— Ну, сможете меня нарисовать, ведя машину?
— К сожалению, в реестр обязанностей кибертаксиста не входит изобразительное искусство...
— Какая жалость! Тогда, если вы не возражаете, я посплю в тишине.
Немного обескураженный, "синт" замолк, и гравимобиль тронулся в путь.
Такси нырнуло на подземную скоростную трассу с односторонним движением, и ровный гул за окном возвестил, что они и еще несколько десятков машин с одинаково огромной скоростью движутся в потоке по бесконечному тоннелю.
Эфимии уже начал сниться сумбур, где она должна была сдать экзамен, но в своих блужданиях по лабиринтам не могла ни найти кабинет, ни вспомнить, что за дисциплину ей надо было освоить к сдаче. Девушка заглядывала во все двери подряд, на нее сердились, гнали, и с каждым разом она испытывала все большую вину.
