— Преследовать не будем, — решает Аластор, — пусть бежит.
Он смотрит на лежащую на ступенях Гермиону и ворчит.
— Вот же... выучил на свою голову! Еще диадему ей вернуть, и вылитая Беллатриса, разве что... гм, поменьше!
МакГонагалл вздрагивает от сходства мыслей.
— Найдите Помфри, окажите всем медпомощь, раз уж убегать больше не нужно, — командует Аластор отрывисто. — Я проверю и помогу остальным!
Он садится на посох, взлетает и скрывается в том же направлении, в котором унесло Беллатрису и ее приспешников. МакГонагалл смотрит на учеников и тяжело вздыхает. Живы. Отбились. Но уцелели ли остальные? Сколько погибло? Что теперь будет со школой? Нужно ли было так рисковать жизнями?
Последний вопрос она обязательно задаст Дамблдору, когда тот вернется. Задаст, хотя и знает ответ, знает его заранее, видит, словно наяву, и слышит, что ей ответит Дамблдор. И это будут правильные слова, против которых не возразить, но все же... ощущение неправильности еще долго будет терзать Минерву.
Не должны дети сражаться наравне с взрослыми, не должны!
— Мистер Лонгботтом, поддерживайте мисс Браун, — командует МакГонагалл привычным, "школьным" голосом.
По мановению ее палочки, тело Грейнджер взмывает в воздух.
— Мистер Лонгботтом, вы меня слышите?
— Он спас нас, пророчество сбылось, — шепчет Парвати сестре.
Падме не отвечает, задумчиво смотрит в спину, тяжело дышащему Невиллу, который, в свою очередь, не смотрит на сестер, лишь на связанную Грейнджер, взлетающую в воздух, и не слышит, что к нему обращается МакГонагалл.
Беллатриса летела сквозь ночь, счастливо, пьяно хохоча, ощущая диадему на голове всем телом. Голос ее Лорда говорил с ней, давал силу, помогал и направлял! Там, за спиной, в Хогвартсе, защитники добивали тех, кто пришел с Беллатрисой, ну и пусть! Для этого набега она собрала самую шваль и отбросы, тех, кто мутил дисциплину и вел себя неправильно, ставил под угрозу все дело. Избавиться от балласта, укрепить силы Лорда и выполнить задание, три цели одним заклинанием! Все эти невоздержанные оборотни, тупые тролли, чересчур огромные великаны, которых умаешься прятать — все они были подходящей ценой за добытую диадему.
План и расчет оказались верны, даже наблюдатели Ордена не отказались от ужина в Рождество, и поэтому налет и набег оказались внезапны. Успели ворваться в Хогвартс, правда, оплошали с блокированием защитников в Большом Зале, но что поделать — какие исполнители, такое и исполнение! Правда, их вел Гойл — старший, ну что же, это его проблемы, раз не справился.
Она справилась, а Гойл нет, так что он будет виноват во всем остальном. Не сумел захватить Гарри Поттера, хотя имел полное преимущество? Темному Лорду не нужны такие слабаки! Она, Беллатриса, все предусмотрела, заранее выслала отряды с метлами, чтобы блокировать воздух, направила по всем тайным ходам оборотней, и сама ударила от центрального входа с троллями и великанами.
Она предусмотрела все, и уносит приз.
— Миледи! — раздался хриплый голос сзади. — Наши еще сражаются в замке! Может, вернемся и поможем?
— Не возражаю! — бросила Беллатриса, не поворачивая головы и сама не собираясь поворачивать.
Кто хочет помогать слабакам — пусть помогает, а ее ждет Темный Лорд и награда!
Глава 3
Лежу в кровати, пялюсь в знакомый потолок.
Медпункт Хогвартса.
Стоило бы встать, но я, как бы это мягче выразиться, прикован к постели. Мягче потому, что это натуральные оковы для рук и ног, и головы, причем созданные магически. Чтобы избавиться от них, нужно преобразовать оковы, то есть преодолеть магию МакГонагалл, отменить трансфигурацию, и тогда оковы станут тем, чем были изначально.
Палочки, разумеется, нет, и взлететь не получается.
То ли силы не хватает, то ли кровать к полу прикручена. Остается только пялиться в потолок и прислушиваться к звукам в палате. Судя по звукам дыхания, храпа и посвистывания, у меня трое соседей, слева далеко, справа и сзади, и совсем сзади. Выгнуть голову и посмотреть не получится, два обруча прихватывают шею и голову.
Да и не хочет тело гнуться, оно хочет свернуться клубком и стонать, жаловаться, страдать от слабости и болей.
Проклятие?
Круциатус?
Магическое истощение?
Память подводит, помню, что на Хогвартс напали, а дальше все как в тумане. Не просто тумане, а густом таком, чтобы ни рук, ни ног не было видно, и под ногами вместо твердого камня неверное, зыбкое болото, по которому не идешь, а осторожно ползешь, выверяя каждый шаг и не зная, что будет дальше.
Так, можно наколдовать Омут памяти и посмотреть, что там было, мозг воистину помнит все, но вся беда, что иногда ты сам не помнишь, что именно тебе нужно вспомнить. Хоть какой-то ориентир, ключ, и воспоминание можно выцепить из головы серебристой жидкостью, лишь бы навыков хватало. Чем старее, затертее, чем глубже в памяти воспоминание, тем больший навык нужен, чтобы его выцепить, достать, не перемешать с другими. Не моя проблема в данном случае, что-то случилось во время нападения, и вот, страдаю в медпункте.
Прикованный с ног до головы, с магической "уткой", подсунутой к промежности.
Что-то случилось?! Ха!
Да наверняка опять какой-то херни натворил, из лучших побуждений, приведших к худшим последствиям!
Так, что я еще могу? Ну, помимо творения херни?
Анимагия!
Сосредоточиться. Еще сосредоточиться. Если сразу не получится, и меня отшвырнет обратно в тело с изменениями, то оковами точно все переломает. Или выпирающие части тела просто не втиснутся в оковы, и будут свисать с кровати. Или еще что.
Сосредоточиться, выбросить из головы мысли о неудаче.
Мне нужно превратиться буквально на пару секунд, скользнуть с кровати и там уже можно обратно в человека. Не нужно перехода в стабильную форму, просто шмыг туда и шмыг обратно, и... что потом? Да ладно, разберемся, сейчас надо из оков выбраться, и хотя бы почесать между лопаток, а то на этой кровати даже не поерзаешь без риска перевернуть утку.
Мало радости лежать на мокрых простынях и чувствовать себя обоссавшимся.
Сосредоточиться.
Я маленькая, слабая, хитрая и пронырливая выдра. Я хочу к воде. Я хочу на свободу.
Мир вокруг стремительно увеличивается, меня мутит и шатает, пьяно покачиваясь на трех ногах, пытаюсь добраться до края кровати, но получается вяло. Лапы словно чужие, усы обвисают, в нос бьет чересчур острый запах лекарств и больных людей.
Меня выбрасывает обратно, больно ударяюсь коленкой об оковы для левой руки, нога выпрямляется и спихивает утку с кровати, да я и сам падаю, только с другой стороны. Грохот, звон, и боль в копчике, от которой хочется выть. Встаю, уцепившись за кровать, и тут же дверь распахивается, почти вбегает Помфри, следом за ней какой-то низенький маг в цилиндре, лицо знакомое... кто-то из Орденских, точно, но память бастует, имя и фамилия его ускользают.
— Ну, кто бы сомневался! — всплескивает руками Помфри.
Одновременно с взмахом, из палочки в ее руке вылетает сонное заклинание. Руки, держащиеся за спинку кровати, слабеют, ноги становятся ватными, комната кружится перед глазами.
— Мы не враги, Гермиона, — говорит она.
Не враги? К чему это? Мысль ускользает, пытаюсь поймать ее за хвостик... я нападал на своих? Ноги подгибаются, почти падаю на пол, втыкаясь головой, оттопырив задницу, как гордый лебедь в озере.
— Заковать ее? — доносится затихающий голос мага в цилиндре.
Снова прихожу в себя.
Медпункт. Потолок.
Оков нет, память о побеге есть. Аккуратно, осторожно привстаю с кровати. Слабость в теле еще есть, но не такая сильная, как в прошлый раз. В медпункте пусто, видимо, остальных уже выписали, пока я валялся бревном. Эмм, надеюсь, это были не жертвы моего... чего я там творил? Как и в прошлый раз, на мне больничная пижама, серая и бесформенная, а вот одежды нигде не видно.
Ну да, спасибо, что хоть пижаму надели.
В целях предотвращения побега могли бы и раздеть, или снова приковать, или и то, и другое вместе. Или вообще посадить в Выручай — Тюрьму, образно говоря. Превратить пижаму в одежду? Да хай с ней, нужно разобраться, что происходит и что произошло, а уже потом все остальное. Желания внезапно наваливаются толпой: туалет, есть, пить, почистить зубы, принять ванну, взлететь навстречу ветру...
Стоп.
Летал без метлы, точно!
Вот это да!
Пробую взлететь, подташнивает, но все же ноги отрываются от пола... и, конечно же, заходит мадам Помфри!
— Нет, ну вы полюбуйтесь на нее! — она одновременно сердится и веселится. — Не успела встать, как уже! Опустись! С твоим истощением в кровати лежать, а не летать!
Все-таки истощение. Плохо. Странно.
— В кровати можно проснуться в оковах, — с попыткой сделать голос намекающим.
— Это была всего лишь мера предосторожности, теперь она не нужна, — отмахивается Помфри.
Она подходит ближе, толкает меня рукой на кровать. Сажусь, и мне тут же устраивают осмотр головы, заглядывают в рот, уши, нос, глаза, водят палочкой, в общем, диагностируют.
— Фсыхо лыш? — возмущаюсь с распахнутым ртом.
— Потеря памяти как защитная реакция организма на магическое истощение, — задумчиво говорит Помфри сама себе, не прекращая осмотра. — Написать что ли статью в "Вестник колдомедика"?
Журнал такой, по магической медицине. Помфри туда регулярно статьи посылает, конечно, исказив имена и место действия, но опирается как раз на школьный, практический материал.
— Ты не помнишь, что было, — она не спрашивает, а констатирует факт.
Киваю.
— С какого момента?
— Мы вырвались из Большого Зала, я оказалась рядом с профессорами Грюмом и МакГонагалл, — морщу лоб.
Помфри внимательно наблюдает за мной, не столько слушает, сколько оценивает комплексно. Опыт и практика, и неоднократно на моих глазах она ставила диагноз, лишь глянув на пришедшего к ней с жалобой школьника.
— Кажется, мы оторвались от остальных, я догоняла... и все, дальше все, как в тумане.
— Понятно, — кивает Помфри. — Так я и думала.
Объяснять она не торопится, что-то пишет в свитке.
— Эмм, мадам? — осторожно так спрашиваю. — Все живы?
— Из школьников — да, — отвечает Помфри, не поднимая головы. — Были раненые, и тяжелораненые, но я их вытащила,... не вспоминается ничего?
Вспышка, стоп-кадр перед глазами. Беллатриса Лестрейндж, роскошная, выдающаяся женщина, локоны, словно змеи, лицо красиво пылает яростью, палочка в руках разит во все стороны.
— Беллатриса Лестрейндж, — говорю на автомате.
— Да, сама я этого не видела, — кивает Помфри, — но говорят, Минерва до сих пор валерьянку пьет.
— До сих пор, мадам?
— Сегодня седьмое января, Гермиона, — задумчиво отвечает она, впервые называя по имени.
Доходит спустя пару секунд. Прощай, каникулы, веселые покатушки с горки с Луной...
— Луна?!
— Ага, все-таки ты вспомнила! Нет, про это определенно надо написать статью, — и улыбается. — Все с ней в порядке, знаю я это заклинание, Снейп покойный, чтоб ему на том свете черти вилами в бок чаще тыкали, его придумал давным-давно, еще, когда школьником был!
Новая порция воспоминаний.
Ночь. Холод в груди. Луна. Схватка.
И тут же, словно в приоткрытый шлюз хлещет остальное, что было потом. Злоба, ярость, жажда убийства, стыд, картинки, мысли в голове, одержимость и финальная сцена. Оооо! Кровь приливает к голове с такой силой, что немеют и холодеют ноги, бьет в глаза, в виски, пытается пойти носом, лицо и шея пылают, мычу, прикусив губу до крови, чтобы хоть как-то унять, ослабить эмоции.
— О, — почти шепчет Помфри, — вижу, ты вспомнила все.
— Убейте меня, — не просто лицо, вся голова пылает, горит, поджаривается.
Хотел как лучше? Сделал? Ооо! Прижимаю руки к лицу, но это бесполезно. Жар идет изнутри, и это не просто тепло, это натуральное адское пламя, бесконтрольно выжигающее изнутри. Дайте мне нож! Проще взрезать грудь, выпустить это из себя, чем терпеть, зная, что с этим жить и жить. Руки отрываются от лица, шарят по кровати, пытаясь нащупать что-нибудь острое.
— Убейте, — повторяю, и тут же вспыхивает новая мысль — ножа нет, но его можно создать!
Кулак мадам Помфри врезается под дых, хватаю воздух и не могу вдохнуть, а она уже дергает за волосы, и в горло влетает струя зелья, приторного, мятного, чрезмерно ароматного, словно в детских газированных напитках. Руки разжимаются, дыхание возвращается, пальцы мадам Помфри раздвигают правый глаз, и она всматривается бесцеремонно, словно пытается заглянуть внутрь моей головы.
— Это зелье спокойствия, — поясняет она, — созданное специально для таких молодых дурочек, вроде тебя. Наколдуют на эмоциях, а потом бегут вешаться или топиться.
Скорее уж зелье пофигизма. Я помню, что было, но сейчас мне все равно.
— Зелье, конечно, не без побочных эффектов, поэтому применяют его редко. Если вообще успевают применить.
Она отстраняется и садится на соседнюю койку.
— Еще вопросы будут?
— Нет, мне все понятно, — вяло мотаю головой.
Ну да, чудо, что еще не в Азкабане сижу, а всего лишь к кровати прикован. Был прикован.
— То, что ты ощутила — давно известно, — говорит мадам Помфри, глядя мне прямо в глаза. — Магия сильно связана с эмоциями, и, как правило, негативные эмоции сильнее положительных. На выплеске таких эмоций маг произносит одно из Непростительных, и его подхватывает и уносит. Поэтому говорят, что убийство раскалывает душу — убийство, при помощи Авады, убийство, когда ты хочешь убивать. Поэтому Непростительные запрещены и выделены отдельно от остальных, хотя, казалось бы, не самые сильные из заклинаний, да? Адским Пламенем можно сжечь город, например, были прецеденты в средние века. Телом мага можно управлять и без Империо, можно притворяться им, при помощи зелья, есть заклинания, причиняющие боль не хуже Круцио, но ты и сама это знаешь.
— Да, Аластор говорил, — произношу равнодушно.
— Непростительные разжигают в тебе жар эмоций, подпитывают его, и ты снова творишь их, и все повторяется, и тебе хочется повторять их. Они..., — мадам Помфри щелкает пальцами, — словно выпивка. Ты пьешь, и тебе хорошо, но потом наступает похмелье и зависимость.
— Наркотики, — подсказываю.
— Все это и еще сверху, — соглашается она. — Правда, такое как у тебя бывает редко. Чтобы и сила, и желание, и воплощение, и потом стыд за содеянное, равносильный по эмоциям Аваде.
Пожимаю плечами. Сейчас мне все равно. Тогда мне хотелось убить Пожирателя, потому что он мешал мне спасти Луну. Потом тело окончательно пошло вразнос, и я помню, какими глазами смотрел на Тонкс, Помфри, Лаванду. И какими глазами они смотрели в ответ. Помню, что думал при этом и чего желал.
Но мне все равно.
Пить что ли это зелье всю оставшуюся жизнь?
