Восьмой медальон. Том 3 (черновик)

— Что происходит? — тихо спросил юноша.

Мессер Махрет обернулся. Глаза у старика были красными, словно всю ночь он беспрерывно лил слёзы.

— Не знаю. Не могу понять.

— Всё это очень странно.

— Это и без тебя ясно, дурень.

— Может, кто-то задумал избавиться от вас? — предположил Энгерранд. Маг при этих словах подскочил как ужаленный. — Не может быть такого, чтобы двоим покупателям разом достался плохой товар. Первый купил мазей для кожи, второй... на что он жалуется... на лекарство из целебных трав?.. Но я не помню ни визгливого толстяка, ни человека с таким голосом, как у сегодняшнего гостя... Откуда они взялись?

— Вот именно, — процедил сквозь зубы старик.

— В сущности, они ведь и доказать-то не могут, что купили снадобье у вас. Верно?

Маг кивнул.

— И всё же приходят и устраивают перебранку, грозят разнести лавку, свернуть шею... А из-за чего, спрашивается?

— Действительно.

— Почему бы тогда не посмотреть в записях... да, я знаю, что у вас есть список важных посетителей... посмотреть, кто из богачей покупал мази и лекарства, скажем, в последние две декады? Сходить к ним в дома и проверить, как на самом деле обстоят дела. Если никто не жалуется...

— Вот осёл! — перебил разглагольствования юноши мессер Махрет. — Ты хоть понимаешь, что тогда случится? Да как только по городу поползут слухи, будто с моими товарами что-то не так...

— Они уже поползли, — возразил Энгерранд. — И сейчас цена вопроса — не упущенная прибыль, а ваша жизнь. К тому же, никто и не говорит, будто нужно выложить им всё начистоту. Давайте скажем, что придумали новую мазь, выдумаем, будто у нас есть редкий товар — или ещё что-нибудь в этом роде.

— Да, так можно поступить, — после некоторых раздумий кивнул маг. — Слышал, с недавних пор какие-то сопляки шастают по домам богачей и предлагают свои услуги. Некоторых, правда, вышвыривают за дверь.. Но что будет с тобою, болван, если мой товар и вправду — по воле злых сил, не иначе! — оказался испорченным? Ты ведь тогда не отделаешься одной сломанной рукой, дурачина!

Поразмыслив ещё немного, старик согласился наконец с предложением юноши. Горожан, которых нужно было обойти, набралось всего-то шесть человек. Двоих взял на себя Энгерранд, остальных — мессер Махрет с племянником.

Энгерранд, конечно, не без опаски постучал в двери, зажатые меж двух колонн, украшенных мордами львов, — здесь жила престарелая баронесса, которая никак не могла забыть дни, когда самые завидные женихи графства съезжались в Гранвиль (так, во всяком случае, утверждала сама женщина) и ходили за ней точно привязанные. Поговаривали, будто слуг своих она за людей не считает и даже забила нескольких до смерти. Поэтому неудивительно, что некоторое время юноша стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу и спрашивая себя, не убежать ли куда подальше, пока есть такая возможность.

Однако ничего страшного не случилось. Баронесса встретила гостя доброжелательно, с лёгкой улыбкой — мол, знаем мы ваши уловки, господа торговцы, но — так уж и быть, послушаем, что вы скажете. Энгерранд держался с достоинством, чёрный плащ до колен, под которым скрывалась сумка из грубой ткани, куда мессер Махрет положил на всякий случай пучок целебной травы, несколько флаконов и склянок с мазью, придавал юноше вид таинственный и немного зловещий.

К собственному удивлению, повторив поначалу несколько фраз, которым научил его маг, Энгерранд почувствовал вдруг воодушевление, заговорил быстро, красочно, расхваливая снадобья мага, точно заправский уличный пройдоха, способный всучить старый нож вместо кинжала Хильперика Отважного, выдать осколок от разбитого кувшина за частицу вазы, где хранился прах первого Жреца культа Семибожья, утерянный во время нашествия диких северных племён на Алленор, а вымазанную в чём-то багровом, покрытую грязью тряпицу — за кусочек одежды одного из мучеников-священнослужителей, погибших в Хеллиноре от рук герцога Фалька, — и запустить руку в кошелёк доверчивого горожанина.

Чем дольше говорил юноша, тем взволнованнее становилась баронесса. Воображение уже рисовало женщине, как она — преображённая, поражающая всех величественной своею красотой, — появляется в столице, на празднестве в доме герцога Фотланда, потрясенные придворные докладывают он ней государю... С губ женщины сорвался приглушённый стон. Опомнившись, она изящно, словно и впрямь стала всесильной королевской фавориткой, взмахнула рукой. Энгерранд умолк.

— Я верю вам, — произнесла баронесса. — Подготовьте ваши чудесные средства, завтра же я сама пришлю служанку в вашу лавку.

Юноша с достоинством поклонился и вышел, переполняемый радостью. "Неужели богача так просто облапошить?" — подумал он — и через полчаса, очутившись в доме купца средних лет, страдающего болезнью, о которой любому мужчине говорить стыдно и горько, понял, что поторопился с выводами.

Купец ничего не стал слушать и набросился на гостя с такой яростью, словно именно тот был повинен в его несчастьях. Дрожащими от злости губами стал он перечислять все способы, которые успел уже перепробовать, проклинал, брызжа слюной, проклятых шарлатанов и лжецов, обещавших скорое исцеление, а на деле думавших только о том, как бы вытрясти из его кошелька побольше серебряных монет, а в заключение ткнул пальцем в сторону юноши и произнёс:

— Ваш хозяин ничем не лучше этих жадных негодяев.

Энгерранд в ужасе выпучил глаза:

— Неужели и наше лекарство не помогло?

— Именно.

— Это просто немыслимо... невозможно... Но зато мазь, которую купила у нас ваша супруга, — это ведь превосходное снадобье, вы согласны?

Купец скривился, точно от зубной боли:

— Чересчур хорошее, я бы сказал. Не спорю, действие его изумительно. Только вот в моём положении...

Юноша с сочувствием посмотрел на несчастного мужчину: и впрямь, о немощи купца, верно, знают в округе, поэтому лучше будет, если жена его вовсе перестанет появляться на людях. Жестоко, конечно, зато избавит от многих тревог.

Купец тем временем вновь принялся честить проклятых мошенников, которые обманом выманивают деньги у попавших в беду горожан, грозил вывести их на чистую воду, кричал, что никогда больше не попадётся на их уловки. Решив, что больше здесь делать нечего, Энгерранд встал из-за стола, поклонился и направился к дверям, подгоняемый словами хозяина дома:

— И не вздумайте приходить сюда! В следующий раз прикажу слугам выпороть вас, понятно!

Очутившись на свежем воздухе, юноша постоял некоторое время, любуясь на плывущие по лазурному небу редкие облака, почесал затылок, отпустил в адрес сумасшедшего купца несколько ругательств, добавил безжалостно:

— А и не вылечишься никогда, осёл, — и поспешил в лавку. Мессер Махрет и Эдберт, должно быть, успели уже вернуться. Отчего-то юноша не сомневался, что и теми с богачами, у которых побывали они, не случилось ничего страшного. А значит, это заговор. Только чей? Какой-нибудь неведомый соперник решил погубить мага — только так! Иные предположения в голову Энгерранду не приходили.

Вскоре юноша заметил, что никто из горожан не идёт ему навстречу, зато многие с озабоченным видом обгоняют его, спешат куда-то. Это казалось странным. Несколько раз по улицам с визгом и воплями проносились ватаги мальчишек. И чем ближе была лавка мессера Махрета, тем гуще становилась толпа.

В душу Энгерранда закралось ужасное подозрение. Расталкивая горожан, проскальзывая между ними, проявляя поистине чудеса ловкости и изобретательности, он добрался до узенького прохода между двумя домами, соединявшего улицу, где находилась лавка мессера Махрета, с соседней. Двое мальчишек, затаившись и вытянув шеи, следили за чем-то, негромко переговариваясь, из-за спин их выглядывал оборванец, тощий, словно скелет. Толпа гудела.

— Что происходит? — спросил Энгерранд.

Мальчишки не шелохнулись. Нищий ответил неохотно:

— Лавку мага громят.

— Как? — выдохнул Энгерранд. — За что?

— Людей травил. Порчу наводил. Демонов вызывал.

— Что за чушь!

Растолкав зевак, юноша в свою очередь вытянул шею — и увидел зрелище, от которого в груди его похолодело. У входа в лавку стоял на коленях мессер Махрет — окровавленный, в изодранной одежде, со связанными за спиной руками. Несколько человек пинали старика в живот, грозили палками, кричали что-то — из-за воплей горожан Энгерранд не мог разобрать, что именно. Затем, к величайшему его ужасу, толпа расступилась, пропуская нескольких человек, которые волокли Эдберта, — и вновь сомкнулась. Подростка, похоже, на протяжении всего пути нещадно били, да и сейчас наносили иногда удары толстой палкой.

Картина эта казалась до того невероятной, что какое-то время Энгерранд напрочь лишился способности рассуждать. Через пару минут, когда в голове его немного прояснилось, пришла мысль: неужели такое возможно? Неужели кто-то может вот так, без суда, без каких-либо разбирательств, без положенных законом нескольких свидетелей, в конце концов, учинить расправу?! И тут же внутренний голос возразил: а разве самого тебя не так же изгнали из Зеленодолья? Ведь схватились же добрые зеленодольцы за камни, за палки, за факелы — и напрочь забыли в своей безумной ярости, что могут сжечь не один дом, а весь посёлок!

Какой-то человек в тёмной одежде, похожий на растрёпанного ворона, подскочил к магу, сорвал с его шеи ключ, быстро отворил дверь лавки и вошёл внутрь. Негодяи, избивавшие до тех пор Эдберта, прекратив своё занятие, также скрылись в доме.

Вскоре один из них вернулся с сундуком, в котором мессер Махрет хранил деньги, другой появился следом, размахивая толстыми тетрадями, — старик пользовался ими, когда изготавливал зелья и снадобья. Похоже, злодеи прекрасно знали, что им нужно отыскать в лавке мага. Затем они стали выволакивать вещи, книги, целебные травы, сваливать всё это под стенами дома, принесли несколько вязанок сухого хвороста, пучки соломы, сложили в кучу.

Энгерранд с ужасом подумал, что всё это — приготовления к жестокой казни. Когда всё тот же растрёпанный мужчина поднёс факел к первому пучку соломы, он страстно возблагодарил Авира и прочих светлых богов, которые вразумили взбесившихся жителей Гранвиля и не позволили им совершить преступление.

Потянулись вверх языки пламени, облизали стену дома, пробежали по сухому дереву тонкой змейкой — одна, другая, третья. Грозно загудел огонь, повалил густой дым, в воздухе закружились пылающие лохмотья ткани, чёрные обрывки страниц из книг мессера Махрета. Из-под крыши, словно там поселился гигантский дракон, вырвалось облако искр.

С каждой минутой дом мага всё больше превращался в громадный костёр, однако никого это не пугало. Толпа бесновалась, отовсюду доносились торжествующие вопли. Перекошенные лица, разинутые пасти, безумные взгляды, в которых не осталось ничего человеческого. Заворожено следил за тем, как разгорается пламя, Энгерранд, мальчишки рядом с ним прыгали, пританцовывали, хлопали в ладоши, попискивали, точно мыши, нищий радостно смеялся и грозил кому-то кулаком.

Никто не заметил, как Эдберт обменялся взглядами с мессером Махретом, как напрягся, будто изготовившись к прыжку. И лишь когда он вскочил на ноги, толкнул в живот одного из негодяев, который охранял мессера Махрета, и тот упал в костёр, горожане опомнились. И оцепенели от ужаса, услышав, как жутко ревёт пламя, как с треском лопается дерево, как кричит сгорающий заживо.

Эдберт подхватил дядю под руку и потащил в дом.

— Держите их! — взвизгнул растрёпанный мужчина.

Никто не пошевелился.

Кровля, прогнувшись, могла обрушиться в любую секунду. Но прежде чем это случилось, земля содрогнулась, горожане повалились на колени, оглушённые страшным грохотом. Столб дыма взметнулся до самых небес, во все стороны полетели пылающие обломки. Один из них едва не задел Энгерранда — тот едва увернулся. Другой угодил в живот одному из мальчишек, который жалобно взвизгнул и принялся сдирать с себя загоревшуюся вмиг одежду.

Началось столпотворение. Горожане метались, сбивали друг друга с ног, давили тех, кто не сумел подняться. Стоны, крики тонули в рёве пламени. Воздух был сухим, и дома, прогретые лучами солнца, вспыхивали, как трава в степи; огонь перекидывался с одной кровли на другую, небо заволокло чёрным дымом.

Первым опомнился нищий. В несколько скачков он преодолел проход между домами и попытался выбраться на улицу. Толпа и там была до того густой, что пробиться через неё было почти невозможно — оставалось только довериться воле этого потока из людских тел.

Энгерранд поспешил было следом, но вдруг обернулся и увидел, что один из мальчишек сидит на земле, поскуливая от боли, а второй мечется вокруг, обезумев от страха, и дёргается, словно тряпичная кукла.

— Идите сюда! — крикнул юноша. — Нужно выбираться.

Он дёрнул раненого за руку, поднял с земли, вцепился в запястье второму мальчишке (сломанное плечо при этом пронзила страшная боль) и потащил к выходу — туда, где обезумевшие от страха горожане старались спасти свои шкуры от бедствия, ими же самими порождённого. С минуту их бросало во все стороны, точно шлюпку среди разъярённых морских волн, затем поволокло туда, где, по счастью, огня ещё не было.

Вскоре терпеть стало невозможно. От боли по щекам Энгерранда струились слёзы, с губ то и дело срывался хриплый стон. Понимая, что в любой миг может лишиться чувств — а значит, оказаться попросту затоптанным горожанами, — юноша выпустил наконец руки спасённых им детей, навалился плечом на какого-то торговца, который шёл рядом, и, отчаянно преодолевая сопротивление толпы, добрался-таки до ниши в стене одного из домов.

Несколько минут Энгерранд стоял, прижавшись спиной к камню, и глубоко дышал. Боль чуть утихла — и в то же время толпа стала редеть. Тем не менее, вновь соваться в её тиски юноша не спешил. Провожая взглядом растрёпанных, окровавленных горожан, он обратился с просьбой к Атидалю: коль скоро бог ветров обладает переменчивым нравом, пусть в этот час над Гранвилем воцарится полный штиль и продолжается как можно дольше. Однако коварный небожитель поступил по-своему: Энгерранд почувствовал сперва лёгкое дуновение, следующий порыв взъерошил ему волосы — и воздушные потоки понеслись над крышами зданий, разнося повсюду обрывки горящей рвани. Языки пламени, словно почувствовав эту внезапную помощь, стали радостно перебегать с одной кровли на другую, пожирать новые и новые дома — всё дальше от того места, где прятался Энгерранд.

Так прошло четверть часа. Людская река превратилась в ручеёк. Теперь по улице метались, стараясь спасти добро, обитатели охваченных огнём жилищ. Отчего-то юноша не испытывал к ним никакой жалости.

Выбравшись из укрытия, Энгерранд сгорбился, точно старик, и медленно, прижимая ладонь к больному плечу, побрёл по улице. Мысли в голове путались, беспрерывно сменяли друг друга. Что делать? Куда идти? Где найти приют? Где добыть денег? А пламя где сейчас бушует? Можно ведь угодить ненароком в такое место, откуда и не выбраться никогда, если ветер переменится и город окажется в огненном кольце...