Доминика Грасс

Глаза его, казалось, стали светлее. Яркая, карминовая звезда в медовом обрамлении.

— Я скоро буду рядом, — шёпот-обещание.

Улыбаюсь, прижавшись к нему щекой. Какой же он холодный, мой любимый змей.

— Это я скоро буду, родной мой...

...Холодные крупинки впивались в щёку. Я лежала на песке, свернувшись калачиком и пытаясь сберечь жалкие крохи тепла. Уснула на закате.

Нельзя спать ночью в пустыне, Доминика! Вставай!

С трудом поднялась на руках. Меня мотало из стороны в сторону, дикая боль тянула мышцы, нервы, кости. Сняла с пояса флягу. За счёт перепада температур, там всё же кое-что образовалось. На пару маленьких глотков хватит. Хорошая штука всё-таки эта система конденсации. Хоть и утяжеляет флягу изрядно.

В простреленной сумке так и болталось два брикета сухпайка. Преодолевая боль в каждом движении, достала один брикет. Зубами вскрыла упаковку, откусила от спрессованной серой пластины своеобразного питательного печенья. Предельная концентрация полезных веществ с бешенным количеством калорий. Любая мадмуазелька из маминого круга в жизни бы такое есть не стала, боясь попортить фигурку. А я жевала, не чувствуя вкуса. Захотелось разреветься от обиды, боли и бессилия, но лишней жидкости в организме и так не наблюдалось.

Сжевав половину брикета, запила невеликим количеством воды. Взвесив все "за" и "против", достала заветный бутылёк. Хватит и одной капли, чтобы продержаться эту ночь.

Встала, выпрямилась, немного потянулась, изгоняя боль из тела. Взглянула на усыпанное звёздами небо. Вставала луна. Уже скоро, ближайшие дни будет полнолунье.

Ориентировщик по звёздам из меня сильно так себе, зато есть хорошее чувство направления. Так что я всё ещё знаю, в какую сторону идти. И даже ноги не так плохо слушаются, как ожидалось.

Скорпионы и змеи мне не очень страшны. Даже если им вдруг удастся пробить мои кеды, сейчас организм справится с любым ядом. Ну. Справился бы. В хороших условиях. Не наткнуться бы на какую-нибудь гадость незащищённой частью тела.

Шире шаг! Ночь долгая, температура падает стремительно. Надо согреваться.

Как же долго... Я старалась двигаться быстрее, но по песку всё ещё тяжело ходить. Хотя, в холод казалось, что легче. Главное сейчас — не останавливаться.

Замёрзла. Очень замёрзла. И устала. Так сильно. Сколько же ещё продлиться эта чёртова ночь?! Луна светит, уже ладно, хоть не полностью темно.

Рассвет я почувствовала заранее. Ощутила до того, как появились его первые признаки.

Села на песке там, где остановилась. Просто подкосились ноги. Посидела неподвижно, борясь с желанием не двигаться совсем. Ныло от усталости всё тело. Достала и сжевала ещё кусок брикета. Во фляге за ночь накопилось приличное количество конденсата. Ограничив себя двумя глоточками, оставила ещё примерно столько же на день.

Мне надо отдохнуть. Очень надо отдохнуть. Свернувшись калачиком, подтянула колени к подбородку.

Во сне моё тело каждый раз понемногу умирает, теряя проходимость сигналов по нервным волокнам. Но как же необходима мне эта толика смерти сейчас, дабы не стала она смертью окончательной.

Виктория сидела в палате и осторожно, не тревожа взглядом, рассматривала красного марилиту. Сейчас, скорее, серого с медным отливом. Исхудавший, бледно-серый, с заострившимися чертами. И всё же...

Изящные, сильные руки, прекрасно сложенное тело. Ловкое, сильное. Весь он... как стилет. Изящное, опасное и красивое оружие. Высокий лоб, красивые черты лица. Некоторые детали, незаметные обычным людям, говорили Виктории — он не только силён, но и очень умён, этот Тау.

Да, здесь было во что влюбиться без памяти. Даже вот в такого — измученную мумию, тень того воина, что был на фото. Вика вполне понимала свою дочь. Не одобряла, но понимала.

Конечно, Вика сразу приметила обрезанную прядь. Сразу вспомнила шутку дочери, из-за которой разбила кружку. Шутка ли это была? И если Доминика сказала неправду, на ком женат это Тау?

И есть над чем подумать. Ника — особенный, неуверенный в себе ребёнок, который себя всегда страшно недооценивал. Главная причина, почему Ника всегда так завышала планку требований к себе самой — это её неуверенность.

А этот марилиту одним своим видом обещал, что он эту неуверенность искоренит.

Определённо, Вике было над чем поразмыслить.

И где же сама Ника? Она так и не вышла на связь. До сих пор.

Сердце матери сжалось плохим предчувствием. Лишь бы она была цела, её единственное, своенравное дитя...

Не жара пробудила меня. Дыхание. Страшно тяжело дышать. Опустив голову, рукой подтянула шарфик к лицу. Вдох, выдох... Минут через пять стало полегче.

Солнце медленно вставало над горизонтом, поднимаясь всё выше.

Заставила себя сесть. О, Великая Мать, как же хочется просто лечь и больше никогда никуда не идти. Горизонт, вон, перед глазами качается как вода в потревоженном стакане.

Не могу... Вытянувшись на песке, снова закрыла глаза. В сознании ещё плавали обрывки тревожных снов. Мне снился Тау. Как всегда последние дни. И почему-то мама. Как же я хочу домой, мама...

Снова глаза удалось открыть примерно через час. Припекало уже изрядно. Тело, на удивление, болело не так сильно, как могло бы. Вставать пришлось в четыре этапа. Сесть, потом на четвереньки, подтянуть под себя одну ногу, и только после этого встать.

Волевым решением — прохладную каплю под язык.

Пара минут размышлений. И я разделась до пояса полностью, сунув футболку и лифчик в карман, обвязав куртку вокруг пояса. Только шарфик на месте. Критическим взглядом осмотрела себя. Рёбра торчат. Там, где у мамы вполне прилично женских прелестей — у меня их в половину меньше, даже и посмотреть особо не на что. Белая я как поганка бледная. На то и расчёт. Тело, изменившееся под влиянием редкого и запрещённого вещества, будет поглощать свет и жар. И даст мне немножко дополнительных сил.

Это ведь в какой-то степени наркотик, мои капельки. Влияет на нервную систему. На здорового человека имеет не такое действие, как на меня. Меня же лишь возвращает в нормальное состояние, "выравнивая" косячные нервные импульсы. Изменение метаболизма и кожных покровов, мутационные процессы в некоторых железах внутренней секреции — побочный эффект.

Подняв штаны выше колен, затянула нижнюю шнуровку. Теперь можно идти. На юг, строго на юг. Цель — линия горизонта. Вот та самая, неясная, неверная в мареве жары.

Плечи, спина, грудь. Шея, затылок, лицо. Даже уши. Кожу немилосердно жгло. Жажда затмевала сознание. Жажда жила уже во всём теле. В горле было не больше влаги, чем в этом песке. Глаза высохли. Под веки будто пыли сыпанули щедрой рукой.

Ноги удавалось только волочь за собой, а не шагать. Скоро упаду и поползу. И всё же. Всё же мой план сработал — я ведь всё ещё иду. Силы остались. Подгоревшая кожа не успеет стать сгоревшей — за ночь она впитает в себя солнце без остатка.

Сев, там где остановилась, едва заставила себя всё же просто сидеть, а не падать.

Скоро будет закат. Час-полтора. Я шла весь полный день. Медленно и кое-как, но без остановок. Кеды удобные, но стопы болят немилосердно.

"Как бы не было маршевого перелома" — рискнула вылезти паранойя. И тут же скрылась под моим скептическим взглядом. Какая разница, будет у меня перелом или не будет, если я не выйду из пустыни?

Десять минут без движения. Медленно вытащив свою одежду, по-очереди облачилась во все вещи. Даже перчатки на руки и капюшон затянула. Только после этого я позволила себе лечь на песок. И вырубилась, то ли уснув, то ли потеряв сознание...

Сыча охватило беспокойство. Связь с маленьким караваном никак не удавалось наладить, в Дазу они до сих пор не прибыли. Время, конечно, ещё было, но зная Тима, привыкшего сроки сокращать за счёт гонки, Сыч забеспокоился, когда в условленное время никто не вышел на связь. Сегодня в шесть вечера истёк контрольный срок.

— Витя, — устало и как-то обречённо позвал начальник лагеря своего геолога, связиста и безопасника в одном лице. — Объявляй караван в розыск.

— Я уже объявил, Саныч, — даже тени обычного веселья не было ни в голосе ни в лице Виктора. — Ещё утром. В головной офис всю информацию передал.

Начальник только кивнул. Сел в своё походное кресло и погрузился в невесёлые думы. Он уже почти наверняка знал, что случилось. Духаль. Проклятая Духаль...

Холодно. Просыпаться ужасно не хотелось, но холодно было очень. Болящее, тянувшее каждую мышцу, каждое сухожилие тело действовало больше на рефлексах. Само село, само достало почти пустой бутылёк, аккуратно отправило под язык одну капельку.

Не убирая в карман бутылёк, я смотрела на свои руки в тусклом свете луны. Какие они жалкие и тонкие.

Скудный ужино-завтрак из половинки брикета сухпайка. Несколько глотков воды. Едва поднявшись на ноги, я тут же села. Правая стопа болела ужасно. Так, что наступать на неё было уже невозможно. Разувшись, я внимательно, насколько позволял свет луны, осмотрела ногу.

Кожа целая, особых припухлостей нет. Либо связки, либо всё же маршевый.

Тут мою ногу начала дёргать судорога. Подземного бога выкормыши... Теперь я поняла. Начала разминать стопу пальцами. Это нерв. Нерв отказывает. Ничего, сейчас полегчает.

Размяв и растерев, насколько хватило сил, обулась. Болело всё ещё сильно, но уже возможно опираться на ногу.

Некоторое время постояв без движений, я пыталась понять, куда мне идти. От страшной усталости сбоило даже чувство направления. Все мысли насквозь пронизаны одним — лечь. Лечь и не вставать очень долго. В тёплую постель. Столь же сильна только жажда. Все остальные желания где-то намного ниже десятых мест.

Ещё одно сильное желание — выбросить балласт. Тяжесть ножей, фляги, револьвера и пистолета просто неимоверна. Она всей силой тянет вниз, но я всё же пытаюсь, пытаюсь удержать свои руки от рокового проступка. Эти вещи — мой залог выживания.

Кое-как удалось всё же найти юг. Надо идти. Заставить себя шагать. Я очень медленно иду и за день прохожу не так уж много. Надо идти. Надо...

...Вода. Потоки воды, в которой я купаюсь. Она водопадом омывает всё моё тело, льётся на меня сверху. И я пью эту прохладную, живительную влагу, никак не могу напиться. Как хорошо! Смеюсь от нахлынувшей радости. Но вместо смеха из горла раздаётся только сухой хрип. А потом кашель.

Глаза открылись с трудом. Вокруг всё вращалось и дрожало, никак не удавалось сфокусироваться. Осознав, что лежу на песке лицом вниз, кое-как перевернулась на спину. Когда я оказалась на земле? Потеряла сознание? Или уснула на ходу.

Непонятный звук заставил меня повернуть голову влево. Какие-то существа приближались ко мне. Их было плохо видно в свете луны в моём кружащемся мире. И тут до меня дошло. Странный звук — это рычание. А существа — койоты. "Еда!!!" — страшно взвыл мой озверевший рассудок. Их было трое и они приближались, опасливо, но всё наглее с каждым мгновеньем.

Руки слушались плохо. Револьвер удалось вытащить со второго раза. Рука ужасно дрожала. Я нажала на курок до того, как твари решились напасть. Грохот выстрела распугал хищников и они бросились наутёк, мгновенно растворившись в ночи. Промахнулась. Но хотя бы не съели. Это было бы то ещё позорище — Доминика Грасс загрызенная шавками.

Встать никак не получалось. Едва поднявшись на четвереньки, я просто завалилась набок. Сухие рвотные спазмы скрутили тело. На песке осталось небольшое количество желчи. Вовремя вспомнив про таблетки, нащупала их в кармане и засунула в рот сразу две. Тело утихло, смирившись со своим положением. Отползти удалось не больше чем на метр.

Если я здесь умру — то так тому и быть. Но ещё несколько часов проведу здесь. Мне слишком плохо. И подняться сейчас — значит просто себя добить.

Внутри сжалось от острой, болезненной тоски.

Как же мне плохо...

Трое марилиту сошли с самолёта в Дирише затемно. Один пятнистый, переливающийся как кусок перламутра. Медный и тёмно-красный в черноту. У пятнистого и тёмного волосы были едва чуть ниже плеч, но воинов, казалось, это не беспокоило. Они даже не плели кос, стараясь никак не помешать бешенной скорости роста новой шевелюры.

Медный марилиту был худ, очень бледен и походил на мумию. Двигался он осторожно. Рана на груди, уже затянувшаяся, ещё болела.

Этих троих сопровождала очень красивая женщина, внешностью напоминавшая античную богиню.

— Тау, милый, — она ласково положила свою ладонь на его локоть. — Тебе нужно хоть немножко отдохнуть после перелёта. Тебе ещё рано такие подвиги совершать.

Она быстро вытянула из марилиту информацию о том, кто владелица тицианового обручального браслета. И, на удивление, приняла информацию спокойно и даже доброжелательно.

— У нас очень мало времени, госпожа Виктория, — учтиво, но твёрдо отозвался марилиту.

— Я договорюсь на счёт нашей доставки до Гирита быстрее и лучше, чем ты сможешь это сделать, дорогой, — её тону невозможно было возражать. Да и нечего.

— Госпожа, если не возражаете, — радужный чуть поклонился женщине и подхватил её на руки. Скорость движения полузмей мгновенно увеличилась.

— Не возражаю, Аран, — Виктория тонко улыбнулась, обнимая полузмея за шею.

Она знала, что Радужный женат, и не пытается таким образом привлекать её внимание.

— Тау поспит, — с нажимом произнёс Рау. — А мы займёмся делами.

Медному змею оставалось только молча кивнуть.

Сил не было. Чтобы встать так рано он ускорил метаболизм почти в сто раз, заставляя тело заживить раны сверхбыстро. Конечно, высококалорийной едой он озаботился заранее. И проделал всё не без помощи примчавшегося с Ардана брата. Но раны оказались слишком серьёзны, истощив резервы и без того истерзанного организма подчистую.

Только одна мысль, терзавшая и жёгшая огнём, заставила его выжить и встать за одни сутки. Доминика. Он сам бросил девушку одну, только он несёт ответственность за то, что она пропала. Он один.

Надо было слушать Майру.

Рассвет в этих широтах всегда приходит быстро. Небо посерело, потом порозовело и быстро начало уходить в зелёно-голубые цвета. Всё, что было сейчас в моём мире — это рассвет.

Красивый... Эти тициановые отсветы...

Вся Вселенная в одном рассвете. И я останусь в этой Вселенной. Тут хорошо.

Солнце медленно и величаво поднималось из-за горизонта, дополняя картинку невыразимой красоты. Большой красный диск медленно оторвался от земли и пошёл вверх, бледнея и уменьшаясь.

В мироздании появилось новое чувство. Тепло. Странное и приятное. Это лучи коснулись моей руки, согревая кожу. Чуть позже тепло достигло всего остального тела.

Пришла забавная мысль. Скоро тепло перерастёт в жар. И я сгорю в этом жаре, тут и оставшись.

Может так и стоит сделать.

"Позорище" — шепнула то ли Гордость, то ли Паранойя. "Останься здесь, и твои глаза выклюют стервятники. А потом они обглодают твою жалкую тушку до твоих мелких белых косточек. А жалкий скелетик, который от тебя останется — растащат пустынные шавки".