Чары рассеивались. Теперь я видел перед собой не одно, а два существа, как две проекции, нало-женные друг на друга. И сквозь холеное белое тело просвечивал пугающий, хищный силуэт.

Я молчал, ожидая, что еще она скажет. Но Анфиса притихла, пристально разглядывая меня. Каза-лось, она решала и взвешивала. Надеюсь, не мою судьбу.

— Ты пожалеешь об этом! — наконец, произнесла она. — Никто... Еще никто...

Она не договорила, но я знал, что она хотела сказать.

— Прощай, — сказал я, отворачиваясь от нее. Я уже не хотел ее смерти. Пусть живет, думая, что это жизнь, и любит, думая, что это любовь...

— Знай, Андрей! — услышал я вослед. — Тебе недолго осталось! Скоро она не сможет видеть тебя! Скоро никто из смертных не сможет видеть тебя! Никогда! И тогда ты придешь ко мне... Потому что идти тебе станет некуда!

Я презрительно качнул головой. Еще узнаем. Ведь любят не глазами, а сердцем. Только русалке этого не понять.

Вечер я провел дома. Садясь на диван в своей комнате, я никак не мог поверить, что час назад я находился на дне реки. Два мира накладывались друг на друга, цепляясь расплывчатыми гранями. Где начинался один и кончался второй, я не знал. Я жил на два мира, и это было бы неплохо, если бы второй мир медленно не засасывал меня. Я точно знал, сколько мне осталось. Тринадцать дней. Оставалось каких-то тринадцать дней.

Я пошел на кухню попить, сполоснул лицо и явственно услышал негромкий, неприятный голос, прошипевший из крана:

— Приходи ночью под Троицкий мост!

Я отшатнулся: в кухне никого не было. Из комнаты соседей доносился звук работающего телевизо-ра, но голос прозвучал так ясно, словно говоривший находился рядом. И слуховыми галлюцинациями я ни-когда не страдал. В тот же миг появилась уверенность, что это не глюки, и что ночью мне непременно надо быть там, где сказано. Но быть мне там не хотелось. А если не приду?

— А не придешь — худо будет! — добавил голос напоследок. И это 'худо будет' напугало больше, чем самые жуткие угрозы.

Что-то должно случиться. Что-то страшное. И я заранее боялся, еще не зная, чего.

Ночь — понятие растяжимое. Странный голос не сказал, в котором часу быть под мостом. А если опоздаю? Но вряд ли нечисть с часами плавает. Я сидел в темной комнате, не зная, когда идти, и вдруг по-чуял: пора! Это знание, внезапно родившееся из ниоткуда, испугало сильнее, чем голос из крана. Пойду, решил я. Хотел бы Слизень убить меня — убил бы еще тогда...

Я вышел из дому и направился к Литейному. По проспекту добрался до набережной, нашел спуск к воде. Огляделся и осторожно погрузился в Неву. Огни города исчезли, я плыл в кромешной тьме, но неведо-мое доселе чутье подсказывало направление. Вдруг спохватившись, я захлопал руками по карманам — подумал, что в воде могут выпасть ключи от квартиры, но они были на месте. Зависнув в воде, я переложил их в карман с пуговицей и поплыл дальше.

Я уже понял, куда плыть. Туда, где я оказался после падения.

Приблизившись, я увидел огромную, узкую, вытянутую вдоль русла Невы щель. Знакомый фиоле-товый сумрак клубился над ней, и я понял, что мне — туда. Фиолетовый туман светился, в нем то и дело проскальзывали чьи-то тени. Все они опускались на глубину.

Наконец, я достиг дна и увидел идеально ровную площадку, над которой возвышался большой черный камень. Вокруг камня толпились жители Невы: русалки, утопленники и совершенно не похожие на людей монстры. Не было лишь самого водяного.

Я осторожно приблизился и не без опаски смешался с толпой, хоть и понимал, что здесь я свой, и никто меня трогать не будет. Окружавшие существа были настолько жуткими и нереальными, что казалось, все они мне просто снятся. Кольчатые черви невероятных размеров сворачивались щетинистыми бухтами на дне. Нечто, напоминающее медузу, но не прозрачное, а иссиня-черного цвета, порхало над площадкой, волоча за собой длинную ленточную 'юбку'. Я невольно вжал голову в плечи, когда эта мерзость проплы-ла надо мной. Был огромный осьминог, которого я едва не принял за Слизня, были рыбы с подобием чело-веческих рук, увенчанных длинными когтями, была пиявка толщиной с мою ногу и рак с человеческой голо-вой. Меж чудовищ, являя дикий контраст, неторопливо проплывали русалки, и я удивлялся, как ни одну из них не съели...

— Прошу прощения, — прошелестел какой-то слизняк, волоча за собой огромных размеров витой панцирь. Он нечаянно задел мою ногу, коснувшись холодным склизким брюхом, и пополз дальше, к черно-му камню. Он еще и разговаривает, подумал я, вытирая испачканную слизью ступню о штанину. Надеюсь, эта дрянь не ядовита?

— Стой! — я схватил за руку проплывавшую мимо русалку. С ней все же разговаривать привычней, чем с каким-нибудь мутантом. Хоть выглядит, как человек. — Скажи, что случилось?

— Сегодня суд, красавчик! — сказала она. — Суд Слизня!

Я отпустил ее руку, и русалка уплыла, улыбнувшись и окинув оценивающим взглядом. Глаза ее озорно блеснули, но мне не до озорства. Суд?! Кого же будут судить?

Мне стало еще страшней. Вдруг будут судить меня за то, что я разгуливаю по суше? Ведь сколько раз предупреждали! Я потихоньку отступал назад. Пожалуй, никто и не заметит...

— Куда это ты? — руки Анфисы обвили мой торс. — Не увидишь самое интересное! Пойдем, Ан-дрей! — и русалка повлекла за собой.

Мы двигались к черному камню, и стоящие на пути чудовища почтительно расступались перед Ан-фисой. Было ясно, что русалка пользуется авторитетом. Я подумал, что мы могли бы проплыть у всех над головами, никому не мешая. Но Анфиса демонстративно проталкивалась сквозь толпу, быть может, чтобы показать свое высокое положение. Она горда — я давно это заметил.

Мы остановились у камня, являвшим собой до блеска начищенную водой, почти правильную пира-миду с усеченной верхушкой. Я смотрел на него, стараясь не оглядываться на обступивших монстров. Мне казалось, некоторые глядят на меня далеко не вегетарианскими взглядами. Надеюсь, своих они не кушают...

Слизень явился неожиданно, и я так и не понял, откуда. Лишь увидел, как твари поспешно рассту-паются перед ним, склоняясь в поклонах, а кто склониться не мог, растекались и распластывались по ка-менной площадке. Выделяться из толпы мне не хотелось, и потому я тоже пал на дно, чтобы не попасть под взгляд Слизня. Водяной проследовал мимо и, взмыв над склонившейся толпой, взгромоздился на черный камень. Трон, подумал я и неожиданно увидел... Дарью.

Ее вели два жутких, совершенно черных скелета с ошметками истлевшей плоти на костях. Они крепко держали утопленницу за руки. Вряд ли это было нужно — Дарья не пыталась вырваться. Опустив голову, она смиренно остановилась перед черным троном.

— Я собрал вас, чтобы показать, что будет с тем, кто осмелится нарушить мою волю! — голос во-дяного звучал так близко, словно он говорил мне в ухо. Два щупальца Слизня протянулись в сторону Дарьи и замерли, указывая на нее. — Эту утопленницу многие знают. Знают, что я был добр к ней, хотя она ни разу не принесла живой души!

Ряды монстров зловеще зашумели, шевеля усами, клешнями и щупальцами.

— И она, — продолжил Слизень, — отплатила мне черной неблагодарностью! Она втайне встреча-лась с нашими врагами, слугами Упыря!

Стоявший рядом мутант щелкнул полуметровой клешней, и мне стало нехорошо. Ведь это я привел Дарью к Коврову! И запросто могу оказаться рядом с ней...

— Какого же наказания она достойна?

— Убить! Смерть ей! — заголосили вокруг. Слизень довольно кивнул:

— Смерть! — громогласно повторил он, почему-то смотря в мою сторону. — Но я хочу знать: по-чему ты сделала это? И кто тебе помогал? Скажешь — умрешь быстро и без мучений!

Я похолодел.

Дарья не отвечала. Ее худенькое светящееся тельце стало еще тоньше, а черные скелеты, стоявшие рядом, казались причудливыми сгустками мрака в колеблющемся фиолетовом мареве.

— Отвечай!

Дарья подняла голову, и на ее губах появилась улыбка. И я понял, что она давно ушла из этого жуткого мира, осталось лишь тело. А душа и мысли были далеко отсюда, там, где она встречалась с Ковро-вым.

— Надеюсь, это был не ты? — ласково спросила Анфиса, гладя меня по щеке. Я вздрогнул. Совсем про нее забыл, захваченный страшным судилищем.

— Я видела! — крикнул кто-то. Чудовища замерли, а из рядов выбралась старая, в отвратительных морщинах и складках обвисшей кожи, русалка. Кожа ее была коричневого цвета, отчего она походила на смятый и оплывший кусок глины. — Я видела ее с одним утопленником!

Она оглядела собравшихся и торжествующе указала в мою сторону:

— С ним!

Чья-то клешня клацнула перед моим носом, но Анфиса оттолкнула ее в сторону:

— Осади, говорю!

Я заметил, что монстры расступились. Никто не хотел оказаться рядом с отступником. Похоже, только Анфиса не боялась.

— Ты ей помог? — удивленно спросила она, но голос владыки заглушил ее вопрос.

— Здесь спрашиваю я! — рявкнул Слизень.

— Она говорит неправду! — сказал знакомый голос, и я с надеждой повернул голову на звук.

Безногий мертвец выбрался из толпы и проговорил, указывая на меня:

— В тот день он был со мной, я учил его заклятьям.

— Ты лжешь! — зашипела русалка. — Я видела его с ней!

— Ты могла видеть его призрак, — насмешливо сказал Архип. — Я как раз учил его создавать при-зраки, а ты настолько сгнила, что не можешь отличить навь от яви!

— Мы можем спросить ее! — сказал Архип, глядя на Дарью. — Пусть она скажет!

— Говори! — встряхнул пленницу водяной. — Он тебе помогал? Или кто другой?

Изумляться неожиданной поддержке Архипа было некогда. Я лихорадочно просчитывал варианты отступления. Если добраться до суши, я почти спасен. Никто из них не осмелится преследовать меня там. Но до суши еще нужно добраться! Я мог заранее собрать из воды немного силы, чтобы смести первых, кто станет на пути, но ворожба тут же выдаст меня. Оставалось сжать зубы и ждать.

— Никто... — тихо, еле слышно выдохнула Дарья. Я увидел ее глаза и прочел в них... благодар-ность! Я, я должен благодарить ее! Ее глаза улыбнулись мне и закрылись.

— Значит, ты ошиблась! — сказал Слизень. Не смея перечить владыке, старуха отплыла прочь.

— Ты виновна и умрешь! — сказал водяной. Дарья не отвечала. Охваченный ужасом, я стоял, не в силах сдвинуться с места. Неужели он убьет ее? За что? За то, что встречалась с Ковровым?

Слизень подплыл к ней и сжал щупальцами. И тогда утопленница подняла голову. Последний взгляд Дарьи пронзил, как раскаленная пуля. В следующий миг я увидел, как ломаются ее кости. Тщедуш-ное, полупрозрачное тельце в одну секунду превратилось в бесформенную, неузнаваемую тряпку. Щупаль-ца Слизня разорвали ее на десятки частей, разбросав далеко в стороны, и собравшиеся на казнь монстры жадно заглатывали останки. Я закрыл глаза.

— Так будет с ослушниками! — сказал, как припечатал, Слизень. Я понял: ослушаюсь — со мной поступят так же, а нет — стану похожей на Слизня тварью. Только еще хуже, потому что эта тварь станет помыкать мной...

Я плыл изо всех сил, стараясь убраться подальше от черного камня и тех, что стояли вокруг. И пре-красные обнаженные русалки и жуткие членистоногие монстры были одинаково омерзительны мне. Среди них я должен прожить свою новую жизнь, среди этих уродцев, умеющих говорить, убивать и совокупляться, и потому воображающими себя разумными и даже великими существами.

Как я не спешил, Анфиса нагнала меня.

— Что ж ты уплыл так быстро? — улыбаясь, спросила Анфиса. — Тебе не понравился суд?

— Уйди! Ты и мизинца ее не стоишь! — выкрикнул я.

— Я думаю, это ты был с ней! — кивая, проговорила Анфиса.

— Ну, так иди, иди и расскажи об этом Слизню!

— Я давно бы это сделала, если б не любила тебя! Почему ты мне не веришь?

Я замолчал, застигнутый внезапным откровением. Действительно, что помешало ей отомстить за отвергнутую мной любовь?

— Ты не любишь никого, ты только очаровываешь и силы пьешь!

— Это тебе Архип сказал? — догадалась русалка. — Больше некому. Старый хрен! Тогда спроси: где же его любовь? Ведь он любил меня, это правда, а теперь ненавидит! И учит тебя своей ненависти!

— Он ненавидит, потому что ты предала его. Это низко.

Русалка засмеялась:

— Любовь нельзя предать, если она сама себя не предает. И любовь тогда любовь, когда не знает ни подлости, ни низости. Ведь Дарья не выдала ни любимого, ни тебя. И я не выдала. Иначе бы Слизень давно тебя на части порвал!

Я ломался. Я не сменил гнев на милость, но уже чувствовал жалость к русалке. Ведь это правда — она рискует, связываясь со мной! Что же толкает ее на смертельный риск? Обычная похоть? Вряд ли. Она не настолько глупа. И все же я не до конца верю Анфисе, да дело не в том, чтобы верить, ведь речь идет о люб-ви. А люблю я Юльку.

— Думай, Андрей, — сказала Анфиса. — Скоро ты станешь невидим для смертных, и та, наверху, быстро забудет тебя. А я буду с тобой долго, столько, сколько пожелаешь... Верь мне, так будет. Не ты пер-вый, не ты и последний.

— Дело не в том, что я не верю. Просто я тебя не люблю. И не полюблю никогда.

Похоже, мои слова задели ее за живое. Если в ней было хоть что-то живое...

— Мне это неважно, — наконец промолвила Анфиса. — Это смертные хотят, чтобы их любили се-годня и сейчас, не зная, есть ли любовь после жизни. А мы знаем. И я буду ждать.

— Надо, чтобы любовь была взаимной, — сказал я. — Иначе это фальшь.

— Наивный мальчишка! Разве любовь к Богу и Его к вам взаимна? Будь так, мир был бы иным! Я не прошу любить меня, я прошу позволить любить тебя — разве это так много?

— Уходи, я не хочу с тобой разговаривать, — выдавил я. Я ее не понимал.

— Я буду ждать, Андрей, — сказала она, уплывая. — И я дождусь...

Я проснулся от удушья. Жуткая черная тварь сидела на мне, гипнотизируя немигающим желтым взглядом. Я закричал и забарахтался, стаскивая с себя мерзкого осьминога. И проснулся. Кто сказал, что мертвецы не видят снов? Это все сказки...

Протянув руку, я на ощупь нашел бутылку с живительной влагой, заблаговременно поставленную на пол у кровати. Одним махом осушил всю. Привидится же такое! Хотя то, что вчера я видел на дне Невы, вспоминалось с еще большим ужасом. Почему это тоже не сон?

Дарья умерла. Слизень убил ее, а тело разорвал на куски, и я ничего не мог поделать. Я струсил, смалодушничал, думал о бегстве, а Дарья не испугалась и не выдала меня. Я остался жив, но как же мне паскудно! Осталось двенадцать дней до сороковин, и я не знал, как прожить их правильно. И что значит: 'правильно'? Делать что-то хорошее? Единственное, что сделал я хорошего после смерти — это свел Ков-рова и Дарью, что обернулось ее гибелью! И что еще сталось с Ковровым?

Я вскочил с дивана. Как я не подумал! Ведь, наверно, он ждет Дарью, ждет, и будет ждать вечно. А ее уже нет... Надо сказать ему! А, может, не стоит? Я замер с ботинком в руках. Что делать? Оставить все, как есть — жестоко, ведь Павел Иванович будет ждать и мучиться, пока не узнает... А кто ему скажет? Но пойти и рассказать, как Слизень убил Дарью; что я при этом присутствовал, и ничегошеньки не сделал, да-же слова не сказал... Я просто слизняк. Достойный слуга Слизня.