Ругару

Это смешение различных качеств и привлекало к ней, западало в душу. Присев на край стола, она крутила в руках бронзовый медальон размером с хороший оладушек — единственное украшение на черной водолазке с воротом под горлышко — и захватывающе повествовала о древнерусской литературе.

— Что такое блаженство? — она обводила аудиторию томным взглядом.

— Счастье! — девочка-баптистка первая отвечала на подобные вопросы.

— Верно, — соглашалась Татьяна Владимировна. — Хотя нет. Счастье — это сильное слово. Блаженство более умеренное. Это состояние, когда ты можешь, расслабленно сказать: "Мама, как же мне хорошо..."

Зина смеялась вместе со всеми тогда. Но сразу поймала себя на том, что, пожалуй, блаженство даже лучше, чем счастье. Острое ощущение восторга расходует силы так же, как и неудачи. А вот состояние тихого покоя и радости "мне хорошо", может длиться дольше. И хочется, чтобы оно никогда не заканчивалось.

Только какое там не заканчивалось. С тех пор как она развелась, жизнь превратилась в гонки на выживание. Она постоянно находилась под угрозой выселения, голода, безработицы. У нее в активе две корочки: библиотекарь и менеджер. В период кризиса научилась работать на компьютере, выполнять несложные дизайнерские заказы. Потом стала верстать книги. Она сменяла одну работу за другой, но радикально ничего в ее жизни не менялось. Чтобы им с сыном жить очень скромно, ей надо зарабатывать хотя бы двадцать тысяч в месяц. А где в Волгограде женщина может найти работу за такие деньги? Ее квалификация подобного не предполагала. Вот и получалось, как в присказке: "покой нам только снится".

Охранник Бажен иногда сторожил квартиру, где ее спрятали, снаружи, а иногда Зинаиде удавалось зазвать его в гости, напоить чаем — подаренные конфеты пригодились. Как бы ни была шикарна казенная еда, но как приятно угостить тем, что по-настоящему принадлежит тебе. А ей не хватало общения. Телевизор, книги — это хорошо, но одной круглые сутки все равно тяжело. А он — невысокий, но крепкий, с очень простой внешностью, но грустными глазами, которые невольно приковывали взгляд, — замечательный собеседник.

— Всю жизнь жилы рвала, — доверительно делилась она, — ждала, что сын вырастет, хоть какая-то помощь будет. В конечном итоге ведь я для него старалась, хотела, чтобы он в городе вырос, а не в нашей захолустной деревне, где мужчины спились... А он вырос и стал копией папаши. Гены — великая вещь, никакое воспитание с ними не справится.

— Гены генами, а все-таки много вы ему позволяете, — неодобрительно покачал головой Бажен. — Вырастила — пора и честь знать. Когда птенцы не желают летать, их из гнезда выталкивают.

— Как вы так можете! — всплеснула руками Зина. — Вы мужчина, поэтому у вас все просто. А он мне сын все-таки. А я мать. Как же я могу его выгнать?

— А он сын, — повторил ее слова Бажен. — Он должен мать уважать. Давно вы развелись?

— Через два года после свадьбы. Богдану всего годик исполнился и два месяца. Ой, я только сейчас поняла, как у вас имена похожи — Богдан и Бажен.

— Да уж, — иронизировал полицейский. — Но я вам вот что скажу. Не обязательно его из дома выгонять. Я даже не скажу, чтобы вы его голодом морили. Налейте ему тарелку супа, если уж на то пошло. Но на остальное пусть сам заработает. Вплоть до денег на маршрутку. Не заработал — пусть идет пешком. Домашний телефон отключите, чтобы он на нем тысячи с друзьями не пробалтывал. У вас сотовый есть? Вам вполне хватит. Может, кому-то покажется жестоко, но я так скажу: на себя вы деньги зарабатываете, а на него не обязаны. И так, слава богу, до двадцати лет его тянули. Пусть скажет спасибо, что за квартиру сами платите, с него ничего не требуете.

— Если честно, я сама об этом думала, — вздохнула Зина. — Да только боюсь я его. Он когда в бешенстве, так и кажется, сейчас драться полезет. А он даром что маленький и щупленький, силушкой Бог не обидел. Сейчас только собачимся, а если бить меня будет, куда я тогда денусь?..

В подобных разговорах проходила часть дня или вечера. Все были вариации на одну и ту же тему. Ей, как женщине, хотелось пожаловаться. Бажену, как мужчине, хотелось разобраться с этой проблемой раз и навсегда, по-мужски разрубив узел. Но ее нисколько не обижало такое отношение. Наоборот, она как будто набиралась мужества, решительности. И ночью, когда оставалась одна, тянуло домой, поговорить с сыном твердо. И он тогда хочешь не хочешь — устроится на работу, будет ее уважать. Чего она так сильно боится? Одна останется? Так ведь некуда Богдану деваться, придется принимать ее правила игры. Да и разве так плохо одной? Сейчас вот ей нисколько неплохо. Более того, ей хорошо. Так хорошо, как не было ни разу в жизни. Она блаженствовала.

Сегодня она пристроилась возле телевизора посмотреть старую французскую комедию, но продолжала мечтать о своем.

Блаженство. Зина глупо хихикнула, а затем расцвела той самой расслабленной улыбкой. Одна... В любом ведь случае она должна когда-нибудь остаться одна. Дети вырастают, уезжают в другие города. Так она в свое время уехала от мамы и сейчас встречается с ней раз в месяц, а то и в квартал. Так и Богдан должен когда-нибудь уехать или жениться. А если ей не нравится одиночество, так надо завести настоящих подруг, со схожими интересами. Или... мужчину. А что? Почему она поставила на себе крест? Сына растила? Так вырастила уже. Плохо ли, хорошо ли, но все что могла — сделала. Замуж, может, и поздно уже. Привыкла одна жить, не хочется опять к кому-то приноравливаться, ну так хотя бы любовника заиметь. Спокойного, доброжелательного, не жадного (ей много не надо: чтобы не с пустыми руками к ней приходил, хоть дешевенькую коробку конфет принес). В общем, такого мужчину, как... Бажен. Зина опять хихикнула. Конечно, достойные мужчины, подходящие ей по возрасту, давно уже заняты, а если не заняты, значит, есть в них какая-то червоточинка, что ни одна баба не подобрала. Но почему не вообразить это, пока выдалась свободная минутка, когда она может не переживать о работе (ее заверили, что вопрос с работой улажен), не ждать с замиранием сердца, что сын снова будет требовать денег.

В дверь позвонили, а через минуту вошли. Бажен всегда так делал, если заходил без приглашения. Чтобы она приготовилась.

Зина услышала шаги нескольких человек и вышла в коридор. Кто это ее навестил? Опять опера, так напугавшие в первую встречу, или кто-то новенький? Люди были незнакомые. Двое. Один в дорогом костюме, несмотря на жару. Второй — сильно напоминал пахана: руки в широких карманах, сутулый, даже сгорбленный, кепочка лихо заломлена назад, а на губе висит спичка. Так висит, что хочется ее убрать, потому что еле держится, но никак не падает. И взгляд из-под кустистых бровей цепкий, внимательный. Во второго она и упулилась, словно он самой страшной фигурой здесь был, а у "шикарного" мужчины ничего не заметила: ни цвета волос, ни тем более глаз, ни другие особенности внешности. Человек в костюме и все. Бажен зашел последним. Он чуть хмурился, и это Зинаиду встревожило. Ее опять в чем-то обвиняют?

— Здравствуйте, Зинаида Власовна, — вступил "костюм". — Я майор юстиции, следователь по особо важным делам, Егор Иванович Кобалия. Мне нужно еще раз вас допросить. Где нам лучше расположиться?

Он спрашивал так, точно пришел к ней в гости. И что удивительно, вовсе не представил спутника. Почему?

— Может быть, в зале? — Зина поверх его плеча поймала взгляд Бажена. Тот одобрил.

Они прошли в зал, никто не разулся, хотя на полу лежал ковер с густым ворсом. Почему-то Зинаиду это расстроило, хотя опять же квартира ей не принадлежала и не сегодня-завтра она вернется обратно в облупленную съемную комнатушку.

Она устроилась на диване. Пришедшие расположились вокруг. Кобалия — напротив, "пахан" — справа, будто в кольцо ее взяли. Бажен замер в дверях, и это успокаивало. Казалось, он здесь, чтобы защитить, хотя понятно, что против своих он не пойдет. Но может, и не потребуется по-настоящему вмешиваться? Она же не преступница. Она скажет все, что знает, даже если будут в сотый раз задавать одни и те же вопросы.

Последующие два часа пронеслись как в тумане. Ей действительно задавали те же вопросы, она старательно отвечала, то и дело интересуясь: "Что случилось? Я что-то сделала не так?"

На что следователь с бесконечным терпением отвечал:

— Это не имеет значения. Ваша задача отвечать на вопросы.

Она тщательно выполняла эту задачу, хотя с каждой минутой силы оставляли ее. Вот уже она не может держать спину ровной. Вот язык с трудом шевелится. А вот и "поплыла". Кобалия и его спутник подернулись рябью, а затем пропали в тумане, но и сквозь туман Зина слышала настойчивый голос снова и снова долбящий одни и те же вопросы. И через силу, словно тянула в гору гигантский камень, она объясняла, что видела, что ее напугало, как наткнулась на Елисея, как отдала ему медальон. Описывала тех, кто за ней следил...

Потом туман исчез, и наступила темнота. И тишина. Зинаида пыталась сообразить, что происходит, а затем разревелась: казалось, ее внезапно швырнули куда-то за пределы Земли, туда, где и звезд нет. Это страшнее одиночной камеры. Это ничто, в котором человек жить не может, но она живет. И кто знает, сколько ей болтаться тут?

Но вдруг она различила легкое прикосновение к плечам. Кто-то мягко развернул ее, положил, приговаривая:

— Ничего-ничего. Все закончилось. Это сейчас пройдет. Вот, выпей.

Губ дотронулся краешек бокала, и она осторожно сделала глоток, другой.

— Вот и умничка, — похвалили ее. — Поспи немного. Через полчасика проснешься — и все пройдет.

Тут же навалилась дрема. Она устроилась удобнее, обхватив себя. Прикрыла веки, хотя по большому счету это ничего не изменило — было так же темно. И чуть не мурлыкнула от удовольствия. Это ведь Бажен за ней ухаживает. И он впервые за эти дни назвал ее на "ты". Боже, как приятно! Ее лет десять никто так не называл, кроме мамы и сына. Но то ведь совсем другое. Блаженно улыбаясь, она заснула.

"Вокзал"

Лекс лежал на кровати в мансарде и прислушивался. У него был не такой уж острый слух по сравнению с оборотнями и вампирами, которым он необходим для охоты. Но и сейчас, несмотря на то что Олеся и Павел спали, а их родители куда-то ушли, дом наполняло множество звуков. Дом жил особенной жизнью, независимой от людей.

Со строениями всегда так, причем с любыми — гаражами, сараями, дворцами, неприступными замками, коттеджами и многоквартирными зданиями. Проходя по пустым офисам, ощущаешь, как вещи отдыхают от людей, готовятся к новому дню. Здесь прошелестела забытая возле принтера бумага, там колышутся листья цветов. Жизни людей и здания переплетаются, но никто не знает, что получится из этого симбиоза. Иногда выходит гармоничное сочетание, тогда людям в помещении комфортно, они не желают отсюда уходить и стремятся вернуться. Иногда люди и здание конфликтуют, тогда вещи постоянно пропадают, стены пачкаются, штукатурка осыпается, пластик лопается, и хочется бежать отсюда домой, на улицу, куда угодно.

Он пытался понять, что представляет собой дом Павла. Сколько здесь живут Токаревы? Года два-три? Лекс заметил, что Олесе этот дом не нравится, даже раздражает порой. Ей кажется, что все тут не так, не на месте. Комнаты, которые можно было бы сделать побольше — маленькие, и наоборот. Нет нормального коридора, где можно оставить зимой верхнюю одежду — с улицы попадаешь на кухню. Павла вроде бы коттедж устраивает: просторно, есть где потусоваться с друзьям. А как, интересно, устроились его родители? За неделю Лекс видел их мельком пару раз. Мама Олеси — некрасивая, но очень добрая женщина, — это заметно по лицу. Отец — крепкий худой старик, тоже очень доброжелательный. Оба точно поставили цель не мешать ни в чем сыну. Стараются вести себя незаметно, с вопросами не пристают. С одной стороны, хорошо — у них есть собственные интересы, и дети для них не подпорки и не смысл жизни. Если завтра они разлетятся, старики не закиснут, не будут писать длинные письма, жалуясь на одиночество. Они будут жить в том же размеренном темпе: ухаживать за огородиком, делать что-то своими руками, ездить изредка в гости, баловать внуков. Но с другой стороны, зря они Павлу так доверяют. Хоть бы раз обеспокоились: где молодой человек его возраста работает, что оплачивает себе учебу в частном вузе, машину, дорогую девушку — у Павла была настоящая фотомодель. А он еще и такой большой дом купил. Судя по всему, родительская квартира, которую они продали, покрыла едва ли третью часть стоимости этого жилища. Возможно, старикам дом тоже не нравится и они предпочли бы дожить жизнь в прежней квартире, но вслух они этого никогда не скажут. Не захотят огорчать сына.

Лекс и сам не знал, с чего так заинтересовался этим вопросом. Может, оттого, что, задремав в машине, он перебил себе сон, и теперь лежал совершенно бодрый, а мысли надо было занять чем-то... безопасным. Может, потому, что в этой тишине впервые ощутил, что-то нехорошее, тревожное, обитающее в доме. Он долго не мог сформулировать впечатления, пока его не озарило — как на вокзале. Коттедж — нечто внешне красивое, но не предназначенное для постоянного проживания, он будто ждет новых постояльцев, а к тем, кто здесь задержался, относится со смесью презрения и недовольства. А самое главное — в поведении жильцов тоже это просматривается. Что-то вроде: мы живем тут, но это временно. Вот подкопим денег и найдем более удобное место. Взаимное такое желание расстаться. Вот только Токаревы, найдя более доброжелательный дом, осядут, у них тяги к переездам не наблюдается, а дом останется вокзалом. Изменит это кто-нибудь? Кто знает. Может, если задержатся подольше и будут обладать хоть искрой магии, то смогут.

Тоненькая фигурка, укутанная простыней. Темные волосы рассыпаны по подушке, ладонь под щекой. Почти ребенок, но уже женщина. Плечи открыты. Они белые, нежные и очень... беззащитные. Вот приснилось что-то беспокойное, она заворочалась, перевернулась на другой бок. Простынь соскользнула, открывая...

Лекс быстро сел, несколько раз глубоко вдохнул. Вот это он и имел в виду, говоря, что надо занять себя чем-то безопасным. Лучше уж о доме размышлять. Кажется, кто-то возится на кухне. Наверняка Олеся. Это он зря фантазирует, что она спит. Она вчера ждала, когда они вернутся. Тоненькая полоска света, выбивающаяся из-за закрытой двери, погасла, лишь когда он прошел мимо. Опять о том же...

Уже полдень. Можно звонить Пихлеру.

Лекс набрал номер, который помнил наизусть. При его работе, чем меньше сохраняется записей, тем безопасней. Когда Сева взял трубку, послышался шум машин — он куда-то ехал.

— Все в порядке, — обронил Леша коротко.

— Отлично, — Шахович говорил как-то отстраненно. Словно радость от удачно завершенного дела отступила перед чем-то более важным. — Я свяжусь с вами. До вечера расплачусь. Не звони мне пока.

В трубке послышались гудки. С заказчиками будет связываться? Мерзость какая... Это с теми, о которых Информер уверен, что они зигорра? Не хотел бы Лекс с ними сталкиваться. Зигорра контингент особый. Странная смесь всемогущества и полной зависимости от людей. К прочим существам они относятся примерно так же, как средневековый крестьянин к муравьям. Люди для них скот — еда и нечто, определяющее уровень жизни. Муравьи совершенно бесполезны. Только мед иногда портят, если в доме заведутся. Уж лучше бы Пихлер сам обещанные деньги отдал.