— Хотел выразить ему своё почтение, но не решился беспокоить. Так что, покинув площадь, немедленно поднялся к тебе... ах, Кайдомару! Повышение следует отпраздновать со всей пышностью, и как можно скорее заказать ткань подобающей расцветки, чтобы все эти сплетники, все эти проклятые завистники... Пойду, сообщу матери! Прочее обсудим позже. Сынок, всё-таки и ты способен наполнить гордостью отцовское сердце!
Похвала сомнительная, но слишком редкая, чтобы привередничать. Я склонился снова; тот, проведя рукой по моим волосам — чего за ним не наблюдалось никогда — покинул комнату. Было слышно, как он самолично призывает ко мне Дзиро. Ради такой заботы стоило достичь шестого ранга! Я даже под нос напевать принялся. Неужели вся холодность отца проистекала от того, что он считал меня неудачником, не способным завоевать себе место под солнцем? Может быть, теперь всё изменится?
Вошёл Дзиро, принявшийся было ворчать по поводу неаккуратности некоторых молодых господ. Я прервал его вестью о назначении, и старик прослезился на радостях. Потратив на умывание меньше времени, чем положено, я оделся и стрелой помчался к Ю. Хвастаться перед ним было нечем, а вот поговорить хотелось так, что аж дыхание перехватывало!
Я широко распахнул фусумы в предоставленной гостю комнате и застыл, как изваяние. Юмеми, беспробудно спящий в объятиях Мэй-Мэй — такого я не ожидал! А говорил, кукла... Хотя... Я присмотрелся. Красавица обвила руками шею хозяина, прильнув к нему и свернувшись в клубочек, как дитя, соскучившееся по матери. На лице её теплилась улыбка безоглядного доверия. Белоснежные и голубые шелка окутывали маленькие ножки утренним туманом, струясь из-под края небрежно наброшенного покрывала. Интересно, а куклы видят сны? И почему она спит одетая? Впрочем, волосы распущены. Экие они длиннющие, когда в причёску не собраны! Как чёрная паутина, оплелись вокруг господина...
Сам ханец лежал, вытянувшись во всю длину футона, с руками, сложенными на груди. Лицо застыло в сосредоточенной неподвижности. Лишь кончики ресниц едва заметно трепещут — погрузился в свой ненаглядный Юме. Я хотел было тихонько удалиться, когда девушка глубоко вздохнула и открыла глаза. Они блестели, словно вулканическое стекло — ни следа сонной поволоки! Красавица тотчас же села на кровати, подтянув под себя ноги в самой изящной манере, и поклонилась мне, прижав ладони к сердцу.
— Доброе утро! Хватит ли слов, чтобы отблагодарить вас, Кайдомару-сама?
Я немножко опешил, удивлённый как внезапным пробуждением волшебной спутницы Ю, так и почтением в её голосе. Раньше при разговорах наедине она слегка подшучивала надо мной, именуя не иначе, как Господином Огненным Мотыльком, а теперь...
— Тише, пусть выспится, — шёпотом пробормотал я, скосив глаза на юмеми, который и не пошевелился.
— Господина не так просто разбудить, коли он сам не захочет проснуться, — звонко рассмеялась Мэй-Мэй, даже не сделав попытку понизить голос. — Главное, не бить в барабаны и не тормошить. Если осторожненько приоткрыть фусумы и нырнуть под покрывало — что я и проделала сегодня поутру — он даже не заметит.
Чрезвычайно интересные сведения, только мне-то в них какой прок? Я предпочёл бы нырнуть под собственные покрывала, а не... Впрочем, в хорошей компании можно и на футончике посидеть.
— И часто ты проводишь так время? — подмигнул я. Девушка хихикнула, приглаживая волосы невесть откуда взявшимся гребнем. — Без его ведома?
— Ну что вы, господин! Наверняка, ему известно! Я ведь кукла, и он прекрасно понимает, что мне необходимо. — Она отложила гребень в сторону и плавным движением, слегка собственническим, натянула край ткани до подбородка спящего. Её нежно-розовые губы всё ещё улыбались, но глаза перестали искриться живым весельем. И голос изменился.
— Что же тебе необходимо, Мэй-Мэй? — тихо спросил я, не надеясь на прямой ответ. Тем удивительней было выражение на лице собеседницы. Неописуемая жажда чего-то, что почти у тебя в руках, но при этом никогда не будет твоим, и ты об этом знаешь. Надежда и отчаяние. Свет мечты и тень сомнения, сменяемая тьмой безразличия, которая одна лишь и способна заживить раны твоего сердца — заживить, но не заставить их исчезнуть.
— Что? — ответила она, едва шевеля губами. — У вас, людей, это называется теплом... обычным теплом.
— Теплом? — повторил я. — Только и всего?
— Всё не так просто, Кай, — спящий подал голос. Мы с девушкой разом обернулись к нему — глаза юмеми были закрыты, но на лице играла тонкая полуулыбка. — Есть вещи, в создание которых творец вложил частичку себя, и кукла вполне может быть такой вещью. Но она обретает собственное "я", лишь будучи любимой, согреваемой теплом души. Самая дорогая игрушка остаётся обычным предметом, пока стоит в нише. И только попадая в руки ребёнка или того, кто считает её чем-то большим, нежели искусно выполненное подобие человека, она преображается. А забытая, снова утрачивает свои необыкновенные качества. Малышку же, сразу видно, создавал великий мастер! Возможно, она единственная в своём роде. Мне не попадались другие куклы, способные выглядеть настолько... живыми. — Он, наконец, открыл глаза и тотчас же сощурился, глядя на меня.
— Получается, — я пристально посмотрел на Мэй-Мэй, — для тебя его чувства — необходимое условие превращения?
Та кивнула и внезапно, подавшись вперёд, уткнулась лицом в тонко вышитый ночной халат юмеми. Ханец ласково погладил её по голове и приобнял одной рукой. Мне вспомнилось окончание разговора с отцом и его прикосновение. Жалкое подобие, смутное отражение того, что я наблюдал в этот миг.
— Да ты соскучилась, моя крошка? Ослабела и зачахла, как цветок без солнца? — мягко спросил он, и девушка кивнула, не открывая лица. — Вредина Кай совсем тебя не развлекал? Позабыл-позабросил? Мало его в детстве наказывали...
Я поперхнулся воздухом. Ничего себе, заявление! И каким образом я должен был развлекать ту, которую мы сами же представили замужней женщиной? И когда? Вот она, благодарность за поиски и спасение!
Правильно определив причину моего кашля, ханец снова улыбнулся.
— Всё, что нас окружает, Кай, любит ощущать человеческую приязнь. Тогда и вещи не ломаются, и крыша не протекает. Сорняки не страшны ухоженному саду. Дом, в котором царят любовь и понимание, воистину благословенен, и не требуется значительных усилий, чтобы поддерживать его в порядке. А если люди ещё и ценят каждый предмет, слышат его голос, ставят на заслуженное место, и он им дорог — в такой дом никогда не постучится беда.
Почему-то мне показалось, что за этими словами об обустройстве жилища скрывается нечто большее. Будто Ю предлагал мне частный пример чего-то общего, вот только чего?
— И что, у каждого футона свой голос? — с сомнением спросил я.
— Конечно, и в ваших домах не так много предметов обстановки, чтобы пренебрегать их просьбами. А те вещи, на которых сомкнулись взгляды тысяч людей, имеют очень громкий голос и сильную волю! Когда-то я рассказывал тебе о старинных диковинках, ещё в Кёо. Память Мэй не сохранила историй её собственного прошлого, но кто знает, каким оно было? А ещё вспомни святыни, которые хранятся в особых местах поклонения. Зеркала, чаши, мечи... Они впитали в себя сотни человеческих чаяний и молений и теперь живут собственной жизнью.
— Я слышал про священный меч Асато-но цуруги, встречающий странников близ собственного алтаря и принимающий облик мужчины с серебряными волосами, — вспомнил я. — От деда.
— Раньше такое бывало чаще, чем теперь, — вздохнул Ю.
— Почему?
— Потому что раньше все верили в чудеса и любили их. А теперь не верят и боятся. — Мэй-Мэй, наконец, покинула объятия хозяина и, склонив голову, смотрела на меня. — Таких, как вы, Кайдомару-сама, почти не осталось!
Таких, как я? Сговорились...
— Не всё так плохо, — запротестовал я. — Вон, при дворе до сих пор онмёдзи роятся, будто пчёлы. Волшебники, самые настоящие!
— Да ну? — картинно поднял бровь юмеми. — И чем же они, с позволения сказать, занимаются, когда над правителем довлеет злой рок? Наверняка утратили всю мудрость предков и стали обычными...
— А он действительно довлеет? Рок? — решил я прояснить обстановку.
— Вне всякого сомнения. Ты же сам слышал.
— Ах, да! — я нетерпеливо наклонился к Ю. — Спасибо, что подумал обо мне! Ты даже не представляешь, как я расстроился, когда император отправил меня прочь. Будто ловчую птицу, справившуюся с поимкой добычи!
— Да ты и сам о себе позаботился, — отмахнулся тот. Увидел моё удивление и расхохотался.
То есть как, сам? То есть как это?!
— Разве не ты показывал мне происходящее?
— Конечно, нет. Хотя бы потому, что бодрствовал, если кое-кто не заметил. Кай, ну что ты смотришь, будто лягушку проглотил? Любой человек, до глубины души чем-то увлечённый, способен сосредоточиться и сделать оттиск событий. Надо всего лишь иметь чёткое представление, с какой печати его снимаешь. То есть, какие именно события желаешь лицезреть, оставаясь невидимым наблюдателем. Всего то и требуется — в полудрёме мысленно воспроизвести их участников, обстановку, время суток и что послужило толчком к началу. Разумеется, увиденное будет изображением событий, а не самими событиями. И люди в подобных снах на самом деле — не люди, а их образы, отпечатки. Потому-то я и называю их оттиском с печати. Чего подпрыгиваешь? Лягушка на волю просится?
Мэй-Мэй, прикрыв ротик ладошками, зашлась в мелодичном смехе. Видимо, в подробностях вообразила участь бедного животного. Всем весело, кроме меня. Впрочем... А ведь из сказанного следует, что двери в радужный мир Юме для меня отнюдь не заперты, раз я самостоятельно смог сделать этот самый оттиск!
Хорошо. Будет время — поразмыслю, сейчас есть и более важные вопросы.
— Я же не дослушал вашу беседу! Чем всё завершилось? Последнее, что припоминаю, это расспросы Сына Пламени о волшебном снадобье вечной жизни и беспокойство за судьбу младшего сына. А дальше? — с любопытством спросил я. Южанин покачал головой.
— Если бы ты не... ну да ладно. Старик ещё долго выведывал, какие средства и пути к бессмертию мне известны. Будто я не сновидец, а придворный онмёдзи, из тех, что, подобно ленивому коту, мышей не ловят. Вот у них бы и допытывался, хотя нехорошее это дело, как ни крути. Даже ради сына императору не следует становиться на сию тропу.
— А что в ней дурного? — нахмурился я.
— Бессмысленное это занятие, а оттого — глупое и недостойное правителя, — отчеканил Ю. — Да и по преданиям, что мне известны, такие поиски ещё ни для кого добром не кончились.
Вот оно, что... А дядя всё-таки знал, кого спрашивать! Даже дедушка, щедро потчуя меня байками про лисиц-искусительниц, Кошачье Королевство и призраков брошенных жён, никогда не рассказывал о вечной жизни. Какой он образованный, этот ханец... особенно в некоторых вопросах!
— И почему ты полагаешь, что поиски будут напрасными? — спросил я у него. — Волшебного средства не существует?
— Сомневаюсь, что вечность можно принести в протянутой ладони, — шевельнул плечами мой гость. — И поверь: если бы подобный состав существовал и являлся тем, на что надеется правитель — страна бы уже кишела бессмертными самого разного пошиба! Нет, Кай. Если и можно продлить жизнь, сделать её вечной — то не снадобьем, которое можно добыть хитростью и отдать другому.
— Есть вершины, на которые можешь взойти только в одиночестве, — вставила Мэй-Мэй. — Какое-то древнее изречение. У меня ужасная память, вы же знаете!
— И как, ты переубедил дядю? — я отвел взгляд от красавицы, сосредоточенно перевязывающей локоны синей лентой, и покосился на Ю.
— У меня создалось впечатление обратного, — поник головой ханец, после чего сладко потянулся. — Впрочем, некоторое время правителю будет не до сказок. Когда ещё двор утихомирится после головокружительного падения семейства Исаи... Ну разумеется, я знаю о смерти моего похитителя, Кай! Видел её так же близко и подробно, как любопытство в твоих расширенных зрачках! Без господина Верховного Судьи там и вправду не обошлось, а вот насколько искренне он теперь убивается и проклинает собственную слепоту, для меня тайна. Да-да. Если бы во сне можно было получить ответы на все вопросы, я бы только и делал, что спал!
— Как ты считаешь: император, убедившись в твоей правоте касательно Левого Министра, прислушается к голосу разума? — предположил я с надеждой и добавил. — В твоём лице.
Юмеми пожал плечами.
— Такой человек скорее поверит себе, точнее, собственным упованиям. И сам же себе внушит, будто я что-то ведаю и скрываю. Нет, Кай — готовься к тому, что следующая встреча с Сыном Пламени привнесёт в твою жизнь резкие перемены.
— Знать бы, к лучшему или...
— Иногда достаточно понимать, что это — перемены, — вздохнул Ю и потянулся всем телом. — И, пока мы можем наслаждаться последними деньками уюта и покоя, могу я попросить вас, драгоценные мои, об одной услуге? Оставить только что проснувшегося человека наедине с его верхней одеждой!
При первом же поползновении моего гостя к самостоятельной прогулке я грозно заявил, что добьётся он этим лишь одного. Что я обвяжу его шею веревкой и буду вести на поводу, как доброго коня. Ю отчего-то дико развеселился, но о своих намерениях и заикаться перестал.
Так миновало три дня. Прошёл слух, что Сын Пламени слёг после предательства Министра Левой Руки и подозрений, запятнавших имя младшего зятя. Я не поверил. Не столь мягкосердечен мой троюродный дядя, чтобы по злоумышленнику горевать. Но чем позже состоится неизбежный разговор, тем лучше и для здоровья безопаснее!
Отец расхаживал по дому походкой одного из императорских пернатых любимцев. Мать, чуть ли не до смерти загоняв шестерых молоденьких прислужниц, успела одарить меня парой соответствующих новому рангу нарядов, с поклоном поднеся их перед самым началом торжества. Родитель даже языком прищёлкнул, увидев эту красоту. То ли от восторга, то ли от досады за то, что младший сын почти догнал его по рангу; чувство, нет-нет, да и проскальзывавшее в его поведении во время пиршества...
Так, вечером Первого Дня Углей Месяца Светлого Древа мы отпраздновали моё повышение в тесном кругу избранных, куда были допущены лишь почте-е-еннейший господин Ю с супругой да Ясумаса (последний — моим произволом, которому отец на сей раз препон не чинил). На следующий же день мы решили развлечься прогулкой по городу. Втроём: мы с юмеми, и Ясу, для охраны. Остановить Ю, рвавшегося сунуть любопытный нос в каждую лавку, удавалось не всегда — даже клятвенное обещание обзавестись уздечкой не всякий раз действовало. Вот и сейчас ханец, высокомерно зыркнув сверху вниз, угрём проскользнул под моей рукой, пытающейся не пустить его в тень небольшого навесика. Судя по вывеске из плотной бумаги, здесь располагалась кукольная мастерская. Даже любопытно...
Я шагнул следом. Ясумаса, окинув равнодушным взглядом золотисто-чёрные начертания, махнул мне рукой: дескать, подожду снаружи. Стояла отличная погода: ясная, с лёгким ветерком, пропитанным запахом молодой листвы и близкой реки, ещё по-весеннему полноводной. Но решение Татибаны было продиктовано иными причинами, нежели ленью и желанием погреться на солнышке. Женщины. Он всё ещё безнадёжно искал среди них ту, одну-единственную...
