Зверь лютый. Книга 16. Не-Русь

— И как же туда попал?

— Как все. Лодьями да ногами. Когда дядя... Мстислав Великий полоцких "рогволдов" в Киеве осудил на высылку, то надлежало княжеские семьи сопроводить ко двору императора. Командовать слугами и охраной, при таких-то ссыльных, надлежало начальникам тоже княжеского достоинства. Ну и нас... шалопаев... А уж после Царьграда... Коли в такую даль забрались... Сходил и в "Святую Землю"... Так ты будешь толком говорить?!

Буду, Андрюша, буду. Сща малость адаптирую свою прежнюю наработку, которой я в Смоленске Демьяна-кравчего нагнул. Там меня разговор о бумажке — от дыбы уберёг, здесь, коли бог даст, из-под топора вытащит.

— Изволь. Я у себя в вотчине делаю бумагу. Куда как лучше той, что от греков привозят. Пишу на ней перьями гусиными. Очень аккуратненько получается. Делаю и чернила. Синенькие такие. Ни с чем не спутаешь. Хочешь глянуть — вели Манохе сгонять к моим в лагерь, там есть немного. Главное: писать на моём — против бересты — вдесятеро быстрее получается. И сразу видать — моё. Не подделать.

Андрей недоуменно слушал мой "рекламный ролик". Извини, брат, тебе сегодня много досталось. Скачущий стиль разговора, необходимость удерживать в голове стек тем... Но иначе... Ты слишком быстр. Твои накатанные решения... моя отрубленная голова. Прямо по ДДТ: "Сколько раз, покатившись, моя голова с переполненной плахи...". Уже насчитали четыре основательных повода. А оно мне надо?

— Историю с твоей женой я знаю... давно. Я много разных историй знаю. Некоторые из них — записываю. Голова-то — не резиновая... Э... не растягивается. А теперь прикинь. Вот я историю... Какую-то. Про князя Петра, к примеру, могу записать на бумаге. Десять раз. А что? Сам — бумагу делаю, сам — на ней пишу. Вот живут в разных городах... люди. У каждого где-то в скрыне — ларчик невелик. Закрыт-опечатан. Человечек не любопытен, денежку за хранение получает. Тут, вообрази, прошла новость: Ваньку-лысого Андрей наш свет Юрьевич — казнью лютой казнил. Идёт человечек в схрон, достаёт из ларчика листочек, несёт... да хоть на торг. И читает там в голос. В листочке том... как у Иезикиля: "плач, и стон, и горе". Только другими словами. С теми именами и городами, которые я в пророчестве видел. С псом-выжлятником.

Андрей аж захрипел. Снова услышал я его "шип змеиный да рык звериный":

— Пугаеш-ш-шь?

— Я дурак?! Тебя пугать — бестолку. Я — не пугаю, я — объясняю. То, чего ты можешь и не знать. И я, понимая всю важность для тебя этой истории... и её огласки на всю "Святую Русь"... Я тебе доверяю. Потому что ты хоть и Бешеный, и Катай, но себе — не враг. И ярость свою всегда в узде удерживать умел. Извини, брат.

— Думаешь, я позора испугаюсь?! Листочков твоих?! Удавку мне на шею накинул?!

— Думаю, что мы с тобой... устроились по-братски. Я тебе — удавку с позором, ты мне — плаху с топором. Теперь можно и спокойно по делу поговорить.

Ещё лет пять-семь назад ощутив хотя бы намёк на узду на своей шее, Андрей бы сразу понёс. Не взирая на... Да ни на что! В общем строю стоять, под чужой волей ходить... разнесёт, нафиг, что ни попадя!

Но — годы... И — самовластность. Смолоду ему казалось возможным сделать всё. Всё вообще! Вот сдвину дурака-начальника, засеку слугу-вора, зарублю врага-противника и... и всё смогу!

С годами и с властью пришло осознание ограниченности собственных сил. И мощь непреодолимых сил природы.

Андрей дурел от меня. От непонятной какой-то не такой бумаги, от каких-то невиданных синих чернил. На "Святой Руси" пишут ржаво-красными. Он самой идеи массовой публикации! От моего постоянного напоминания о братстве и о пророкизме. Причём — с желанием стать ложным пророком... И, конечно, от громадности, тотальности, всеобъемлемости проблемы с Кучковной... и его детьми... которые могут быть вовсе не его...

Он устал. От всего этого. И от бесконечного, требующего постоянного внимания, многопланового, скачущего разговора.

Мужчины куда менее многозадачны, чем женщины. Удерживать в голове, в поле внимания несколько тем одновременно — для мужчине тяжелее, чем для женщины. Так мозги у нас устроены. Андрей — "настоящий мужчина". И теперь расплачивался за свою "мужественность".

Андрей многие годы был начальником. Сперва — под отцом, потом — сам. Он привык, что окружающие, подчинённые подстраиваются под него. Под его темп мышления, фокус интереса. Если кто-то начинал говорить не о том — всегда можно было его одёрнуть. Здесь я, в значительной мере, сам навязывал темы, повороты беседы. Он не привык к дискуссиям с равными и теперь расплачивается за это.

Андрею сейчас 53, мне, по "легенде об основании Москвы" — 16, на вид — 17-18. Сопляк против увенчанного славами, мудрого, всевластного старца — князя-витязя. Есть куча вербальных и невербальных оттенков, выражающих отношение младшего к старшему. Так должно быть! Не только словами — как сидеть, смотреть, говорить, молчать... У меня этого, как "должно быть" — нет.

Ну, тупой я! Учил, но всё вылетело. И вообще — не путайте обшивку с каркасом: это с виду я — парень молодой, а в душе, и никуда мне от этого не деться, "зрелый мужчина с комком нервов и средиземноморским загаром". Был. Но — и остался. Андрей мне, примерно, ровесник. Он, конечно, князь. Но я-то в душе — демократ! Он, конечно, в корзне. Но я и более экзотически одетых... или раздетых... видывал. Он, конечно, умница, талант. Так ведь и я — не дурень стоеросовый.

Пиетета — нет. И отсутствие этого, столь привычного, "как дышать", пласта общения, отношения — его выбивает. Он не понимает, но постоянно натыкается на несоответствие стереотипов. Это отвлекает, заставляет думать о куче мелочей: почему так сидит? Как посмел так сказать? На что смотрит...? Перемолачивать "наверху", в слое сознания — кучу дополнительных деталей, поведенческого мусора.

То, что в единственном экземпляре выглядело бы как наглость, что звучало бы как наглость — почти каждый жест, почти каждое слово — в массе, сплошным потоком, превращается в норму, в новую сущность. Какую-то...

Он устал. Эта ночь — суд, прошлая — штурм, предыдущая — планирование и контроль войскового марша с десантированием.

Две стандартные реакции в такой ситуации: вспышка раздражения — "а пошли вы все!" и прекращение беседы. Или откладывание — "давайте обсудим это завтра". Тоже — прекращение беседы. Без принятия требуемого решения. А он не может! Цейтнот! Решение нужно вот сейчас — до рассвета! "Отрубить голову..." — да запросто! Но...

Я всё ждал, что Андрей спросит — как выбраться из сложившейся ситуации. Но так и не дождался — ему это было несвойственно. Привык сам выкарабкиваться. Пришлось проявить инициативу:

— Ну и как мы будем из этого выбираться?

Он замедлено поднял голову, как-то тускло посмотрел на меня, медленно произнёс:

— Убийца князя... повинен смерти... от этого... никак.

Вот же ж... хомнутые сапиенсы! Понапридумывают себе правил, а потом мучаются от них!

А я на что?!

Жизнь многих людей в России была бы совершенно невыносима, если бы не повсеместное распространение оптимизаторов! Не путайте, пожалуйста, с риэлторами, адвокатами, демократами и коллекторами.

— Послушай, брат. Не хочу тебя учить, но... Не было там убийства.

У Андрея снова отвалилась челюсть.

Мда... это я круто уелбантурил. Совсем заморочил нашего светлого и в будущем святого и благоверного.

Понимаю, сочувствую. Он же сам видел своими собственными глазами!

"Видят, но не разумеют...". Надо помочь правильно уразуметь.

"Дорогой! Как ты можешь верить своим лживым глазам, и не верить своей кристально честной жене?!".

— Вспомни, Андрей. Володша меня позвал, перстеньком своим одарил. Я отблагодарился по вежеству.

— Ты насмехаться над ним начал! Всякие поносные речи говорить. Про блуд с его жёнкой хвастать...!

— Стоп-стоп! Ежели он какие слова мои обидными посчитал — указал бы он мне где обида — я завсегда извиниться готов. Про мой блуд с его женой... Да я её только один раз и видал! Как она с крепостной стены платочком махала, когда мы в поход с Твери уходили. Я, конечно, мальчишечка лихой, но за версту, с реки на крепостную стену... не, не достану.

— Как это?! Ты ж сам сказывал! Что у неё родинки крестом православным на причинном месте!

— И что? Я под тот крест не лазил. Даже и не видал его никогда. Зимой, когда в Тверь шёл, попал в усадьбу. Тамошняя хозяйка, Рыксой звать, она княгине Самборине с детских пор ещё — наперсница. Вместе в баню девками хаживали. Болтала тогда та Рыкса без умолку. Ну, чего-то запомнилось. А так — ни-ни.

Андрей мгновение ошеломленно смотрел на меня. Потом вдруг откинулся на спинку своего кресла и заржал. Хорошо смеётся. Раскатисто, от души. Годный мужик, можно дела делать.

На его хохот в шатёр заскочил Маноха. Ошарашено переводил взгляд с меня на Андрея и обратно. Понимаю: приговорённый к смертной казни и его судья — не часто смеются на пару.

Андрей махнул ему рукой, чтобы ушёл. Пару раз хихикнул, утирая слёзы, покачал головой.

— Так, выходит, блуда не было? Так он, Володша, всё стало быть сам... хе-хе-хе...

Тут он вспомнил о собственной проблеме с собственной женой, посуровел:

— Однако же, ты его убил.

— Однако же — нет. Итак, князь Володша, невесть с чего взбесился. Аки пёс бешеный. Убить бешеную собаку — не убийство. Самозащита. Володша на меня кинулся. Он — напал. А я себе стоймя стоял, не шелохнулся. Он на меня саблю поднял. Он. А я свой клинок под его — только подставил. И тут он упал. Споткнулся там, или выпивши сильно был. Он упал — не я бил. А что у меня завсегда два клинка в руках — так это все знают. А что он именно на нож упал — так на то воля божья. Никакого злого умысла в том нет.

И это — чистая правда! Я не мог знать, что он вот так упадёт. Упал бы иначе — я бы иначе его прирезал. Жить ему — не надо. А уж как именно...

— Мда... Ловок. Только князь — мёртв. Стало быть тебе — голову срубить.

— Какой же, Андрейша... прямолинейный. Зафиксируем для памяти смягчающие обстоятельства. Первое: обиды Володше в форме блуда и сказа о нём — не было. Второе: было неспровоцированное нападение на меня и моя необходимая самооборона. Третье: был несчастный случай в форме упадания на мой нож. Стоял бы другой человек на том месте — Володша так же помер.

— Однако на том месте был ты. Тебе и голову с плеч.

— Андрюша, не скачи ты так! Смертная казнь — исключительная мера наказания. В "Русской правде" — отсутствует. Другое дело, что мы тут на войне. Допустимо. Но, поскольку есть смягчающие обстоятельства, то можно применять и более мягкие виды казней. Например, вместо исключительной — высшую. Или там — тяжкую.

— Как это? "Поток и разграбление"... так у тебя ни кола, ни двора, ни семейства. Под кнут до смерти подвесить? Так опять же...

— Да погоди ты! Ты всё думаешь по-старому. "Как с дедов-прадедов". А тут думать надо особенно. К примеру, чуть послабже смерти и потока с разграблением... что у нас идёт?

— Что?

— Изгнание.

* * *

Всё-таки, первая жизнь — это здорово! Уж не помню у какого автора попалась история о том, как в зоне зеки играют свой суд. Моделируют судебное рассмотрение дела одного из заключённых. "Прокурор" требует расстрела, а "адвокат" уточняет:

— На расстрел — не тянет.

— Четвертак?

— Мало. Но вполне подходит под следующее по тяжести после расстрела наказание — на высылку из страны. Наказание установлено Указом Верховного Совета ресефесеэрии в одна тысяча девятьсот двадцать ...том году.

И весь "зал заседания" расплывается в сладострастной мечте:

— О! Высылка! За границу... О...

* * *

Андрей глубоко задумался. Он с такими делами знаком. Участвовал в высылке "рогволдов", сам выслал мачеху с братьями и племянниками.

— Нет. Ты будешь где-то по миру шляться, языком трепать. Нет. Ежели что — мне тебя не достать будет.

Мда... "Принцип взаимного гарантированного уничтожения", на котором человечество просуществовало вторую половину 20 в. и продолжает жить в 21 — надо выдерживать. Без попыток обмана. Хитрить тут... себе дороже. Единственное, что сдерживает нас от "а пошли вы все" со смертельным исходом — намечающееся взаимное... ну, если не доверие, то... замечание. Он меня пока замечает.

— Тогда... О! Меняем одну исключительную меру наказания на две высших! Смертную казнь на высылку со ссылкой! Пожизненно!

Старые шутки типа: "Меняю одну жену 40 лет на 2 по 20 в разных районах" — применять нужно правильно.

Я уже говорил, что Андрей Боголюбский от меня дуреет? И чем дальше — тем больше. Усталость накапливается, и он всё больше отстаёт от меня. Не догоняет.

Он несколько тупо рассматривал меня, поглаживал меч, порезался. Пососал палец, негромко выругался. Достал ножны и убрал в них железку. Подумал, но ножны с мечом оставил на коленях. Поднял на меня глаза. Спросил уже по-простому, без вывертов и вятшести:

— Это как?

— Это — по закону. Высылка: запрещается Ивану Рябине являться на Святую Русь. Ссылка: дозволяется Ивану Рябине жить только в указанном месте. Указать место Ивану Рябине: э-э... Дятловы Горы на Окской Стрелке.

Андрей автоматически кивал на каждую фразу. Но на последней, кивнув, вздёрнулся.

— Так это что?! Я тебе за убийство князя Володши — город отдать должен?! Бряхимов — во владение?!

— Бряхимов? Какой Бряхимов? Бряхимов сожжён дочиста! Ты мне ничего не даёшь! Ты мне место указываешь — где быть. Чтоб я никуда не бегал. Я себе другое селище поставлю. Жить-то где-то надо. А назову его... Назову Всеволожск.

— Чего?! Это по какому такому Всеволоду?!

— Тю! На что мне хоть какой "всеволод"? По реке. По Волге. Типа: городок на всю Волгу славен будет. И буду я там как... как пёс цепной у порога Руси — всяких находников отгонять да рвать.

— Ишь ты... сам-один собрался... ну, брехать-гавкать?

— А ты, государь мой Андрейша, повелишь мне принимать вольно людей всякого рода-племени.

— Размечтался! Чтобы в моей земле такое воровское кубло выросло?!

— А оно — не твоё! Ты ж меня со "Святой Руси" выгнал! Ты мне — не господин. Стрелка — не Русь. И ни одна гнида рязанская... или ещё какая, не скажет, что князь Андрей из добычи себе лишний кусок урвал. Вы ж земли не берёте, промеж себя не делите? И ты себе — ничего. И не одному русскому князю. Потому как: Стрелка — не Русь, ни к чьему уделу — не довесок.

— По Закону Русскому...

— Да плевать! Андрей, да перестань ты как мерин старый в шорах тесных... Посмотри не по-прежнему! Стрелка — не Русь, я тебе не слуга. Что я беречь буду границы русские — так и чёрные клобуки на Роси Русь берегут. Иначе им всем — белые клобуки головы поотрезают. "Русской Правды" на Стрелке нет. Князей-бояр — нет. Вольный город. А уж как оно пойдёт, брат... уж постараюсь, чтобы тебе не во вред. А — в пользу.

— Как ты, однако...

Андрей, ошарашенный моим напором, моим планом, новизнами, разнообразными последствиями, всевозможными предположениями...