— Извини, забыл, — проговорил я. Действительно, вылетело из головы, что мы договаривались со-званиваться по утрам, чтобы Костик был в курсе, куда я пойду. Меры предосторожности, мать их... Я ста-рался быть предусмотрительным, но это предусмотрительность прохожего, гуляющего в ураган с зонтиком. Это лишь немного успокаивало, но вряд ли спасет в случае нападения Упыря. В последнее время я чувство-вал тревогу, словно опасность подстерегает за каждым углом. В сущности, оно так и есть, но не нападут же мертвецы днем, в центре Петербурга? Ха! А ночью я сплю дома.

— Все нормально?

— Да, Костя. Спасибо, что позвонил...

— Энди... Ты решил, что будешь делать? — после выдержанной паузы спросил Костя.

Если б я знал!

— Не знаю, — вскипел я. И так все время об этом думаешь, так еще вопросами донимают! — Мо-жешь что-то предложить?!

Молчание. Потом Костя сказал:

— Знаешь, я подумал... На твоем месте я бы все рассказал Юле.

Он снова замолчал, очевидно, давая время осмыслить сказанное, затем продолжил:

— Когда погиб отец, мать долго не хотела мне рассказывать. Тоже, видимо, думала, как ты. Что время еще будет и все такое. А я ждал его год, потом второй, потом понял, что меня обманывают. Что мама мне врет! Честное слово, Энди, лучше бы я узнал все сразу, чем мучиться вот так, медленно. Тебе ничего не говорят, но ты уже чувствуешь, как внутри тебя что-то умирает... И ты понимаешь, что все надежды зря, и ожидание — зря... Но самое хреновое — это когда ты узнаешь о таком от посторонних... Мать я простил, конечно. А ведь она тоже мучалась все эти годы. Тоже думала: еще не время. А время все решило за нее. Спрашивается: зачем так делать? — последние слова он выговорил с трудом.

Намек я понял. Вопрос предназначался мне. Я не ответил, потому что не знал ответ. Пока не знал.

— Подумай, — сказал Костя. — Ты ведь не только сам мучаешься, ты и ее мучаешь.

— Мучаю? — зло проговорил я. — Да она и представить себе не может, что такое муки! И ты не можешь! Ни черта вы не знаете, каково мне сейчас!

— Но мы в этом не виноваты.

— Вот именно. И я сам решу, когда и что сказать, и говорить ли вообще, понял? — зло проговорил я. Но злился я не на Костю, а на себя. Столько времени прошло, а я никак не могу решиться... — Слушай, не хочу об этом по телефону... И вообще не хочу. Будь здоров, — и я быстро повесил трубку.

А потом пришла мысль: пойду к Коврову и спрошу совета. Если не считать Кости, больше совета спрашивать не у кого.

Я собрался и вышел из дома. Подходя к Лавре, почувствовал, что боюсь встретиться с Упырем. Но на улице день, погожий, светлый, солнечный. Не станет же он убивать меня днем, на глазах у людей? Я усмехнулся. Вот было бы зрелище! Но ведь этого не происходит. Что-то не дает им напасть днем. Тогда, у церкви, меня просто предупредили. Наверно, им тоже мешает солнце. Другого объяснения я дать не могу. Хорошо, что я могу делать все, что захочу. Правда, я не совсем мертвец. До времени. Вот Ковров — он при-зрак, это понятно. А Упырь? Почему он может расхаживать среди людей днем, да еще и с телохранителями? Причем живыми, которые, похоже, не подозревают, что у них за хозяин. Откуда у него такая сила, что даже водяной ничего не смог ему сделать?

Не без опаски я вошел на кладбище и, как никогда раньше, радовался гуляющим по аллеям людям. Так спокойнее. А вот и нужная дорожка. Старая сухая береза склонилась над могилами. Чьи соки она пьет из этой земли?

Коврова не было! Не веря глазам, я несколько раз обошел вокруг каменной плиты, всматриваясь в знакомое надгробие. Он же всегда был здесь! Быть может, Упырь убил его, похолодев, подумал я. Помню, Павел Иванович говорил, что Упырь и мертвого убить может... Может, он все-таки жив, в смысле, Темный ничего ему не сделал? Тогда где он, ведь он двести лет не сходил с этого места? И, если сошел...

Так или иначе, я понял, что больше никогда его не увижу. Я навсегда потерял друга. Ведь незамет-но он стал мне другом. Как будто всегда был. Когда я исчезну из мира живых, в мире мертвых у меня не останется друзей...

Я повернулся и пошел прочь. Потом вспомнил — и побежал к протоке, туда, где в последний раз видел Коврова и Дарью. Конечно же, он там! Ждет ее!

Но и там его не было. Над головой оглушительно каркнула ворона. Я посмотрел наверх. Черная птица издревле приносит дурные вести.

Пойду, утоплюсь, с невеселой улыбкой подумал я. Эта фраза стала моим выстраданным девизом. Спустившись под мост, я разделся и, как обычно, спрятал шмотки на одной из балок. Пробормотал заклятье и спустился в воду. Если кто-то посмотрит с набережной, увидит лишь круги на воде. Поплыву к Архипу, поговорю с ним.

Я плыл по Обводному, размышляя, что и как сказать Архипу. И вдруг услышал странный звук. Что-то скрипело и чавкало, гремело и грохотало. И сквозь этот неведомый шум я не сколько расслышал, сколько почувствовал зов Архипа. Тоскливый и полный ужаса зов. Я рванулся вперед и увидел черное, огромное чудовище на том месте, где обычно любил сидеть старик. Оно загребало грунт жуткими членистыми лапа-ми, оставляя за собой изуродованное и распаханное дно.

Я подплыл ближе и понял, что так жутко громыхало. Грейдер — так, кажется, его называют. Меха-нический монстр медленно шествовал по дну Обводного, загребая стальными ковшами ил и придонные от-ложения. Откуда-то из-под него раздался то ли вопль, то ли вой утопленника.

В три секунды я проскочил вперед, остановившись перед гигантом, и в грязном облаке поднявшейся мути еле разглядел Архипа.

— Что случилось? — спросил я и тут же увидел сам. Обезумевший от ужаса мертвец отчаянно дер-гал за цепь, невесть как оказавшуюся у него на руке. Он был прикован к куску стального рельса, и грейдер уже цеплял его своими зубастыми ковшами.

— Помоги! — завыл Архип так, что я лихорадочно вцепился в цепь, пытаясь оторвать ее от рельса. Тщетно. Стальные зубья приближались. Клацая и грохоча, машина равнодушной громадой надвигалась на утопленника, и я увидел его округлившиеся, вылезающие из орбит глаза.

Отключить, подумал я, надо его отключить! Я вынырнул и ухватился за край понтона. В кабине сидел человек, второй рабочий сворачивал в бухту канат. Одним рывком вскочив на понтон, я, не раздумы-вая, схватил управлявшего машиной и выдернул из кабины. Работяга не удержался на ногах и с воплем ку-вырнулся за борт. Ничего, не утонешь, если что — вытащу, подумал я, а сейчас... Второй работяга при-встал, пытаясь рассмотреть, что происходит. Крика напарника он, видно, не расслышал. Несколько мгно-вений я тупо рассматривал приборную панель, пока не догадался выдернуть ключ с металлической биркой. Двигатель грейдера смолк, и я молнией кинулся за борт вместе с ключом.

Архип сидел на дне и держался за цепь, уже намотавшуюся на ковш. Еще немного — и его перемо-лоло бы в клочья.

— Я думал, ты сбежал! — проговорил он. Я молча огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого. — Это ты остановил его?

— Нет, просто он тебя испугался.

Грейдер поднял тучу мути, и на дне было сложно что-либо разглядеть. Наконец, я нашел подходя-щий по тяжести камень и с ним наперевес приблизился к Архипу.

— Ты чего? — ошалело спросил утопленник. Судя по виду, страх совершенно затмил ему мозги.

— Ставь цепь сюда! — я указал на стальной зубец грейдера. Архип подчинился. — Держи!

Я с размаха опустил камень на цепь. Удар гулом отдался по корпусу грейдера. Наверно, те парни сейчас круто офигевают, подумал я, нанося удар за ударом. К счастью, цепь была не якорной и вскоре под-далась. Освобожденный Архип отпрянул от грейдера в сторону. Я всплыл, забросил ключ на грейдер и по-плыл за Архипом.

Мой подводный наставник отходил от пережитого. Прислонившись к стене канала, он отрешенно гладил себя по рукам, словно не веря, что жив. Если можно так сказать про утопленника.

— Кто это сделал?

— Анфиса! — с ненавистью выплюнул он. Вот это да, подумал я, за что она его? Но вслух ничего не сказал, дав возможность старику выговориться. — Проклятая ведьма! Я говорил тебе, Андрей: бойся ее и не верь! Так и есть! Приковала так, что я и не заметил!

Интересно, как это случилось, подумал я. Архипа сложно застать врасплох, сам пробовал. Остает-ся одно: русалкины чары. Ох, старик, трах-тибидох...

— Еще и издевалась потом! Говорила, что стар я и никуда не гожусь! Ну, посмотрим! — глаза Ар-хипа полыхнули яростью. — Не забуду я тебе этого, Анфисушка, век не забуду! Да и века не пройдет, как я тебя рыбам скормлю, тебе и водяной не поможет!

Он осекся и с опаской поглядел на меня, точно сомневаясь. Но слово вылетело. По моему лицу он понял, что я не побегу его закладывать и сказал:

— Теперь должник я твой... на вечные времена.

Я невольно усмехнулся. Это напоминало прочитанную в детстве сказку.

— Тогда ты должен исполнить три моих желания.

— Почему три? — спросил Архип. Он все еще туго соображал. Немудрено, если учесть, что едва не попал под гигантскую мясорубку.

— Да, ладно, забудь.

— Нет! Я не забуду! Не забуду того, кто меня чуть не убил, и того, кто меня спас!

Его рука с обрывком цепи задергалась у впалой груди. Словно хотел перекреститься, но не мог, и я улыбнулся:

— Ладно, Архип, если честно, то теперь мы квиты. Ведь и ты вчера на суде...

Неожиданно заработал грейдер. Я вздрогнул и запнулся. Архип не перебивал, и я задал давно вер-тевшийся на языке вопрос:

— Почему ты меня спас?

— Почему? — повторил Архип. — Знать хочешь... Ладно, скажу, ведь мы теперь одной веревочкой повязаны. Анфиса бы, если б узнала... — Архип сделал угрожающую гримасу. — Не бойсь, паря, вместе мы ее верней погубим!

Думаю, он ждал бурных и продолжительных аплодисментов, но я молчал.

— Теперь ты стал мне другом, — проговорил Архип. — У меня никогда не было друзей здесь.

Очень трогательно, подумал я. Скажи мне, кто твой друг... Но в моем положении надо радоваться и таким друзьям.

— Ты так и не ответил, — сказал я. — Почему ты мне помог?

— Меня предупредил сфинкс.

— Сфинкс?

— Да, сфинкс! — подтвердил утопленник. — Он сказал мне! Иногда я хожу к ним и спрашиваю о будущем... Но ты никому об этом не говори! — предостерег он. — Никому! Слизень не любит, когда слуги ходят по суше без его ведома, оттого он и злой! Сфинксы — моя тайна! Если Анфиса узнает о них...

— И что он сказал?

— Они говорят странные вещи, иногда их трудно понять, — Архип горстью почесал себя по макуш-ке, — но надо уметь слушать! Они знают все! Они такие древние, что Слизень... — Архип захихикал, — Сли-зень младенец по сравнению с ними! Мелкий, ничтожный, глупый, обосранный младенец!

Неуверенное хихиканье утопленника переросло в оглушительный смех, заглушивший громыхание грейдера. Я понял, что еще никогда он не мог так открыто смеяться над своим хозяином. Потому что никому никогда не верил. Потому что всякий в этом гадюшнике боялся и старался угодить Слизню. Но после всего, что произошло, мы могли друг другу доверять.

Сфинксы... Это те, что стоят на Университетской набережной. И они разговаривают? Бред какой-то. Подожди, сказал я себе, если сфинксы не разговаривают с живыми, это не значит, что не говорят с мертвы-ми! В любом случае, можно попробовать. Я спрошу их, что мне делать... Они древние, значит, могут знать больше, чем знают водяной или леший. Новая надежда затеплилась во мне.

— Сфинксы что-то сказали обо мне?

— Они сказали, что я должен спасти того, кто после спасет меня. У меня нет друзей, кого бы я хотел спасти, — Архип взглянул прежним, колючим взором, — и никогда не было. И мне никого не приходилось спасать до вчерашнего суда. Только там я понял, кого должен спасти! Все так и случилось! Сфинксы сказа-ли правду! Я спас тебя, а ты — меня! Ха-ха-ха!

Я подождал, пока он отсмеется:

— Я тоже хочу спросить их... кое о чем.

Архип кивнул:

— Спрашивай, но так, чтобы никто этого не видел! Чтобы никто за тобой не следил! Понял? Иначе Слизень убьет тебя.

Я кивнул. Что уж тут непонятного. Хотя...

— Погоди. Анфиса была одна, когда...

— Одна, — быстро сказал Архип. — А что?

— А может, это Слизень приказал убить тебя, а она выполняла?

Утопленник замер.

— Да за что? Ничего я такого не делал, она сама... — он осекся. — Не за что Слизню меня убивать! Я всегда по его воле делал, как хозяин скажет... Нет, так он не мог! Он притащил бы на суд и сам убил. Он любит убивать.

Я вспомнил суд водяного, как он рвал тело Дарьи... Да, он любит убивать. Значит, Анфиса. Мне стало страшно. Если она способна на такое... Русалка любила меня, и эта любовь была моей защитой. А если разлюбит? Кстати, от любви до ненависти... А как может ненавидеть русалка, я только что убедился. За что же она его невзлюбила?

Я прошептал последнюю фразу вслух. И опешил, услышав ответ:

— За тебя. Когда уходила, сказала, что зря я, дурак старый, тебя от нее отваживаю! Все равно ты ее будешь!

— Так вот, она думает, что убила меня, — продолжил старик. — Пусть так и думает, ничего ни ей, ни кому другому не говори! Я отсюда уйду, поселюсь в другом месте, знаю одно — там никто не найдет. А потом мы с тобой ее прищучим! Одному мне не справиться, а вместе! Я тебя многому научу, Андрей, закля-тьям старым, проверенным...

Вот еще не хватало! Анфиса хоть и гадина, но убивать... Правда, она и так мертва, так что греха здесь нет. Или есть? В любом случае я не собираюсь этого делать.

— Если мы убьем ее, Слизень убьет нас! — сказал я, чтобы отделаться от жаждущего отомстить утопленника. Эту карту Архипу не побить.

— Не убьет! — засмеялся Архип. — Мы ему свеженькую утопленницу предоставим, он и смилуется! Шибко любит он молоденьких, ох, и любит!

— Как же ты предоставишь? Ты что, знаешь, кто где топиться будет?

— Нет, не знаю. Ведь ты же еще видимый, по земле ходишь, так возьми, девчонку какую-нибудь в воду и замани.

— Чего ж ты сам не заманиваешь? Обернись добрым молодцем, — съязвил я, но Архип не понял насмешки:

— На суше мы слабы. Чем дольше в воде живем, тем больше слабеем. Ни я, ни Анфиса, не можем долго на суше быть. Без воды мы быстро умираем. Ты — другое дело. Ты можешь. Тебе это легче легкого будет. А я ей ноги скручу, да на дно утащу...

Одну убей, другую убей. Ну, и сволочь Архип!

— Не хочу я никого убивать, понял!

— Тогда она убьет тебя или тех, кого ты любишь. Ты Анфису не знаешь!

Ты ошибаешься: знаю. И не хочу быть похожим на эту тварь.

Шум стихал. Грейдер медленно удалялся, оставляя за собой исковерканное, но очищенное от мусо-ра и водорослей дно.

— Я расскажу тебе, какой она была, — изменившимся голосом сказал Архип.

— Любил я ее, Андрей, больше жизни любил. А сейчас ненавижу. Все еще люблю и ненавижу. Все простил ей, и то, что под воду утащила, и то, какой была... Больше не прощу!

Была она заводчика дочь. Младшая. Любил ее отец. Баловал. Старшую замуж выдавал, не спра-шивал, любит жениха или нет. А Анфисе угодить хотел, хотел, чтобы счастлива была. Многие тогда вокруг нее выхаживали, на невесту засматривались. Хороша она была, как хороша! Так хороша, что никакая навь краше не сделает! — мертвец прервал речь, и его набухшие глаза подернулись грустной дымкой. — Купцы и подрядчики к отцу сватались, дворянин даже был, да бедный, как голь перекатная... Я тогда у отца ее при-казчиком служил. Привечал он меня, дело вести доверял. А я все на нее смотрел, потому что любил. Любил, как никто не любил из этих... Ведь я видел: многие из-за денег сватались, даже на красоту ее не смотрели, больше на дом, да на склады с лавками. А мне ничего не надо — только бы ее видеть, каждый день. Мне и солнца тогда не нужно было — Анфисушку увижу, вот и солнце мое взошло!