Медуза выдохнула. Жаль, но, в конце концов, так было даже лучше — в конце концов, в следующий раз она может оказаться на безлюдном пустыре, где риск разрушить пару кварталов и попасться на глаза посторонним людям был бы значительно меньше.
Алиса, в конце концов выдохнула — после чего в ее руке появилась массивная книга, что была как минимум равна половине от ее тела по размеру — и, вероятно, весу.
Алиса выдохнула и перенесла взгляд на книгу,— А тем временем...
* * *
-Как было можно понять из моего рассказа — на это план моего Мастера кончается,— Шекспир выдохнул и откинулся на спинку дивана, глядя на Аинза.
Аинз нахмурился, глядя на того.
Первым же делом Шекспир заявил, что в данный момент находится под командным заклятием и не может напрямую раскрыть личность своего Мастера — однако принес книги, в которых содержится информация, что может подтолкнуть Аинза к этим размышлениям.
Как и полагается в этом случае — принесенная им стопка книг в данный момент покоилась рядом с Аинзом — дожидаясь Да Винчи, умственным способностям которой тот доверял гораздо больше, чем своим.
Аинз же задумался над тем, как именно он мог снять — или обойти командное заклятие противника.
Если бы он использовал магию очарования — то это бы определенно не сработало, поскольку командные заклятие физически лишали способность Слуги к разговору на определенную тему, это не было связано с их желанием или расположением к стороннему человеку. Конечно же, он мог бы попытаться снять заклятие с Шекспира — или напрямую залезть в его разум и память — однако использование заклятий столь высокого уровня потребовало бы от него скинуть его тело — и могло повлиять на самого Шекспира. Без практики контроля памяти и разума Аинз боялся повредить разум Слуги — а слишком сильное развеивание заклятий могло развеять самого Шекспира, что был призван Слугой — а потому мог считаться призванным существом-духом, которых также могли развеивать различные заклятия в его арсенале.
Иными словами, это был риск, который Аинз не желал брать на себя в текущих условиях, когда Шекспир выступал его возможным союзником.
-И все же,— Аинз выдохнул,— Почему ты решил предать своего мастера и помочь нам?
-Нельзя предать того, кому ты не хранишь верность,— Шекспир улыбнулся,— И, в конце концов, здесь дело касается вовсе не верности, а истории. История, в которой герой блуждает в потемках до своего печального финала, так и не узнав лица своего противника — третьесортная история, что может продержаться лишь на разрушении ожиданий, но отнюдь не сыщет любви читателей. Я же лишь желаю, чтобы в конце концов осталась не третьесортная история — а великий шедевр, что я мог бы добавить в список своих работ — не бульварный роман, которого я бы стыдился до конца своей жизни.
-Ах, вот как...— Аинз кивнул.
"У меня голова болит от его речи" — Аинз сдержал порыв помассировать виски.
-Я понимаю,— Аинз кивнул. Он действительно вроде как уловил примерный посыл речи Шекспира... Что-то о желании создать условия для хорошей сцены.
Иными словами...
"Чунибье" — Аинз выдохнул, глядя на Шекспира.
Обычно, конечно, чунибье касалось желания человека изображать из себя кого-нибудь вроде короля демонов или чего-то подобного...
Но желание не быть самому, а создавать условия для каких-то собственных фантазий...
Аинз вспомнил об НПС, запертом в сокровищнице Назарика, и помотал головой.
О да, Аинз знал кое-что о чунибье.
-Чего же ты хочешь в ответ?— Аинз взглянул на Шекспира внимательно.
-Я?— Шекспир удивленно взглянул на Аинза, после чего улыбнулся,— Ничего, кроме великолепной истории. Герой, сражающийся с непобедимым врагом в конце мира — что может стать более захватывающей драмой, чем гибель героя и гибель мира, переплетенные в едином сюжете? Пусть этот шедевр и будет кратковременным — вместе с тем, он станет вечным — действительно, великое творение, которым я буду восхищаться до конца своей — не столь, к сожалению, долгой — жизни.
Аинз выдохнул.
Многократно Шекспир упомянал о непобедимости своего Мастера и неизбежности конца, но каждый раз, стоило Аинзу только задать вопрос — как Шекспир уводил вопрос Аинза в сторону, оправдываясь командным заклятием...
Хотя Аинз был абсолютно уверен в том, что командное заклятие не захватывало так много памяти и разума Шекспира, чтобы не позволить тому ответить на вопрос Аинза.
Однако рисковать возможным союзником для удовлетворения своего любопытства Аинз не считал нужным — возможно, Шекспир действительно не мог ответить на вопрос Аинза — однако использования очарования однозначно бы испортило отношения Аинза с ним...
Аинз задумался, глядя на Шекспира, после чего выдохнул, глядя на того.
-Ох!— Шекспир, однако, мгновенно поднялся,— Как мне стало только что известно — моя дорогая подруга направляется к Мастеру. Мне стоит поспешить — в мои планы так сильно не вписывается обнаружение моего предательства... Пусть моя жизнь и будет коротка — я не желаю укорачивать ту еще сильнее!
-Конечно,— Аинз кивнул Шекспиру, после чего поднявшись, бросил на того взгляд.
Был Шекспир ему союзником? Был ли он ему противником?
Аинз не знал, чего ему стоило ожидать от Шекспира...
Однако...
"Почему-то я уверен, что ничего хорошего из этого не выйдет" — Аинз был странно уверен в этом.
* * *
Выписка из "Анализ легендарного драконоборчества и его истории":
...Наиболее распространенное толкование дохристианских легенд о победе над драконом чаще всего соотносится с победой над смертью, ритуалом взросления, либо же с ритуалом "перерождения" и "принятия новой жизни" — в частности, дракон часто олицетворяет собой традиционный ритуал замужества, "похищение невест", из-за чего победа над ним часто толкуется как победа над смертью, как возвращение возлюбленной, либо, в конце концов, как обретение "сокровища" за прохождение испытания, "сражения с драконом" — из-за чего в западной мифологии практически невозможно встретить никакое положительное толкование дракона еще в дохристианские времена. После же распространения христианства — что дополнительно связало образ дракона с образом Змея-Искусителя или же Дьявола — образ драконоборчества стал образом не только совершения благого дела — но и противопоставлением Дьяволу — в результате чего широко известен, например, образ драконоборца — Святого Георгия.
Впрочем, ввиду ранней политики христианской церкви, взаимодействующей с традиционными верованиями дохристианских народов европы более интегративно, нежели в более поздние времени — на данный момент не так уж сложно встретить информацию, в качестве примера, о единости легендарного героя Зигфрида и Святого Георгия — что, безусловно, было создано для облегчения интеграции германо-скандинавского язычества в христианство, либо же переложенные мифы о сражении Зигфрида с легендарным драконом Фафниром таким образом, чтобы "пересечь" истории двух легендарных героев, в частности, путем "перемещения" Фафнира на территорию Франции (Орлеан в частности), где и произошло сражение драконоборца. Более того, не так сложно найти версию легенды, в которой Святой Герогий и Зигфрид все же являются различными лицами — однако будучи оба драконоборцами разделяющими единую цель, в которой Зигфрид проиграл Фафниру в бою и был проклят, так, что Святой Георгий исцелил того от проклятия, после чего отправился на бой с Фафниром вместе с тем. Позже, демонстрируя большую схожесть с христианским фольклором и легендой о Дьяволе, Фафнир принимает форму человека (демонстрируя демонические, а не классические драконьи черты) — что не дает возможности Зигфриду нанести удар — однако Георгий раскрывает драконью суть Фафнира Зигфриду (вероятное толкование в "раскрытие глаз" язычникам путем проповедования христианства), позволяя тому нанести свой удар, уничтожив дракона ценой своей жизни (вероятно, ввиду имеется искупление неправедной жизни язычника и перерождение в виде христианина), что, безусловно, крайне характерно для ранней германо— и скандинаво-христианской мифологии...
* * *
При слове Ассасин обычно человеку представляется фигура, закутанная в темный плащ, скрытое под маской лицо, невидимый убийца, держащий короткий кинжал, совершенно не подходящий для открытого боя, но идеально подходящий для скрытного убийства.
Большая часть убийц реального мира, конечно же, не подходили к этому образу — серийные маньяки или гневливые задиры, переступившие черту не выглядели таким образом.
Большая часть убийц из класса Ассасинов, что могли быть призваны Мастером в Войне Святого Грааля также не соответствовали этому показателю — среди Ассасинов-Слуг встречались различные люди — ниндзя, маги, герои романов и богини.
Иными словами, шанс на то, что призванный Слуга, даже из класса Ассасинов будет соответствовать этому образу был весьма мал.
И все же, Хассан-ибн-Саббах, глава клана Ассасинов, также известный как Хассан Проклятой Руки, подходил к этому образу до последней точки.
Черный изорванный плащ, скрывающий черты его тела. Костяная белая маска, скрывающая черты его лица. Небольшие темные кинжалы, во множестве своем припрятанные в самых различных складках его длинного плаща. И, конечно же, выдающаяся скрытность, отмеченная А рангов среди его навыков создавали из него практически идеальную иллюстрацию слова "Ассасин", которым он мог видеться в представлении обычных людей.
Единственное, что разительно выбивалось из его образа убийцы без тени сомнений был его разум.
Конечно же, существовало множество представлений о том, кем мог быть убийца. Холодный отдаленный от людского общества гений, видящий людей подобно скоту. Озлобленный и мелочный мститель, обезумевший от гнева. Или непредсказуемый маньяк, чьи цели и мотивы также изуродованы, как его представление о мире и реальности.
"Надеюсь, Лорд-Магу это будет полезно" — именно с такими мыслями ужасающая фигура Хассана выскользнула из вентиляционного люка, после чего направилась к лежащим рядом записям.
На крупном листе бумаги было выведено несколько строк аккуратным почерком — малозначительные для стороннего наблюдателя шифры цифр и букв, которые для самого Хассана, впрочем, представляли весьма понятную и простую запись.
"Вентиляционный доступ над комнатой основного реактора слишком незащищен" — Хассан аккуратно отметил про себя, после чего потянулся своей единственной работающей рукой за обычной шариковой ручкой — "Болты практически все проржавели, и если противник решит пробраться внутрь..."
Так коротал свои дни Хассан Проклятой Руки.
Хотя любой Слуга Аинза мог пожаловаться на то, что оставшись за бортом Сингулярности, в Халдее, досуг его был скучен — Хассан был не из таких.
Скука произрастает из безделья — а безделье есть упущенное время. Упущенное время есть нереализованные возможности, а нереализованные возможности это допущенные ошибки.
Хассан-ибн-Саббах не был полностью лишен определенной доли гордости за свои заслуги и за свои дни, проведенные в качестве главы клана Ассасинов, а потому не любил допускать ошибки.
Конечно, Хассан не был роботом — он также отдыхал, и, если бы кто-либо решил спросить Хассана — тот мог бы с некоторым смущением признаться, что отдыхал, возможно, дольше положенного.
В конце концов, он мог тратить на сон четыре часа в день, уму непостижимо для Слуги, которому сон вовсе не нужен!
Еще, подумать только, он мог провести в медитации на целых полчаса больше, чем ему было положено во время его жизни!
И даже больше, целых два часа в неделю он мог позволить себе расслабиться в объятиях с книгой — или даже в разговоре с Серенити!
Хассан помотал головой, стараясь отогнать подобные постыдные мысли от его разума, чтобы сконцентрироваться на работе.
В то время, что Хассан не тратил на совершенно излишнюю роскошь, вроде отдыха — которым, как тот сам считал, он пользовался напрасно ввиду отсутствия необходимости отдыха и крайней незатруднительности своей текущей работы — Хассан занимался полезной деятельностью.
Ведь только на первый взгляд кому-либо могло показаться, что в Халдее не было занятия. Нет, занятий, безусловно, было много — просто не тех, о которых задумывались Слуги.
В конце концов, маловероятно, что какие-либо из Слуг уже переживали о том, что им не удастся спасти мир и предотвратить катаклизм, приведший к гибели человечества. Да и, говоря начистоту, Хассан считал, что любой, кто мог провести рядом с его Мастером более часа легко пришел ы к абсолютно тому же выводу.
И если разрешение катаклизма более не волновало Слуг — им стоило бы задуматься о том, что произойдет после разрешения катаклизма.
Конечно, говоря на чистоту, сам Хассан не был так уж уверен в том, что именно произойдет после разрешения Сингулярностей и каковы были планы его Мастера относительно мира, что будет возвращен из пепла — однако существовали вопросы, которыми следовало озаботиться в любом из случаев.
Именно поэтому сейчас Хассан имел представление о вентиляционной, охранной и пожарной системе Халдеи достаточное для того, чтобы указать на каждый из возможных путей их дестабилизации. Чем, конечно же, Хассан и занимался периодически — составляя подробные отчеты, что ложились на стол Ольге-Марие с некоторой периодичностью. Сама шеф, честно прочитывая отчеты, впрочем, обычно лишь кивала с умным видом понимающего руководителя и добавляла в список своих будущих дел необходимость исправить проблемы.
Хассан был доволен подобным результатом — поскольку вне зависимости от исхода его деятельность в Халдее была полезной и продуктивной, не в пример некоторым иным Слугам, предпочитавшим бесполезное времяпрепровождение.
Поэтому, кивнув сам себе, Хассан остановился на секунду, взглянув на список найденных уязвимостей Халдеи, и выдохнул, направившись обратно к вентиляционному отверстию, намереваясь разобраться со всеми оставшимися участками вентиляции, что он еще не проверил.
И именно в момент, когда сам Хассан был готов отправиться на исполнение самолично взваленной на него миссии тренированный слух Ассасина уловил тихий стук.
Хассан замер.
Хотя месторасположение личной комнаты Хассана не было тщательно скрываемой информацией — практически никто и никогда не посещал его комнату. В конце концов, Хассан практически никогда не находился в той — и более того, Хассану было сложно даже представить, кому из всех людей или Слуг могло понадобиться встретиться с тем лично.
Поэтому на секунду Хассан ощутил заинтересованность в личности неизвестного посетителя...
После чего, словно бы решив, что тихий и вежливый стук не помогут тому добиться аудиенции с владельцем комнаты, неизвестный посетитель выдохнул — и с дробящим грохотом дверь в комнату Хассана открылась, лишь чудом удержавшись на своих петлях, врезавшись в стену, что позволило Хассану определить посетительницу еще до того, как тот смог услышать ее мелодичный, но отравленный презрением голос,— Как же долго я искала бегающую по вентиляции крысу — а, оказывается, нужно было смотреть в этой комнате.
