— Я ничего не сделал! Это она сама в костёр свалилась! Да ты её спроси, дяденька. Она скажет!
— Про костёр ты другим ври. А мне как было рассказывай. Живо.
Куда деваться? В этом углу и не убежишь никуда. Пришлось рассказывать. И про вонь, и про травы, которые девчонка его заставила выучить, и про матерь богов, и про шипение и про слова, которые в виски толкались. И как-то Жуга не заметил, как Виле из него и про других дядюшек девчонки вытянул и про все разговоры, которые Жуга в гостевом доме подслушал. А потом тот как-то встал, как-то Жугу схватил — и вот Жуга пошевелиться не может, а у самого горла нож, да такой острый!
— Всё рассказал, молодец. А теперь помалкивай. Хоть одному кому-то проговоришься, узнаю, приду, я тебе...
Жуга уж не помнил, как его этот страшный дядька выпустил.
Зато девчонку увёл этот Виле! Как не было её вовсе!
— История третья. Жуга
— Глава первая. Отрок-колдун
В селищах на их земле всем заправляли старики. Они решали, когда хлеб сеять, когда охотиться, когда рыбу ловить, какие деревья рубить, когда в капище молиться, когда урожай заклинать. Всё решали! А тут, возле гостевого дома, и не селище вовсе было. Не скажешь даже, что это. Ни тына, ни порядка, ни стариков. Только то там, то сям хижины и домики, то там, то сям распахано. Хлеба своего на всех не хватает, Кабану привозят — то с заката, а то с восхода, он то платит, а то даром берёт. А потом людей наделяет. Кому даст досыта наесться, а кому — только с голоду не помереть. А кому и вовсе скажет — иди-ка ты отсюда подобру-поздорову, не буду я на тебя хлеб переводить. Одни, ясное дело, работают, другие мёд ищут, зверя пушного стреляют. Бабы в поле работают, прядут, ткут опять же. Всем дела хватает! Есть ещё несколько... никак друзья Кабана! Ничего не делают, день-деньской бока пролёживают, а то встанут да начнут мечами махать! Или на конях ускачут. Поскачут-поскачут да и вернутся. А кормит их Кабан — лучше всех. И в одежды одевает — не чета тутошним! Поди пойми его...
Вот и выходит — Кабан тут главный! Вроде как князь даже, да только не князь. Дом-то его и всё поселение — оно поближе к лесам-то оборотневым, так далече князья и не забираются вовсе. Тут в округе много глухих селищ, которые никому дани не платят, потому как поди доедь до них княжьи люди через леса, через болота. Разве только оборотням, да много ли у бедноты болотной взять?.. Хороший из Кабана старик вышел. Каждому мог работу задать. О каждом думал. Было даже дело, воин с караваном пришёл, да на молодуху загляделся. Уж что у них там вышло — про то ночные духи знают, а только не далась она и муж её, который зверя пушного стрелял, за жену-то свою молодую заступился. Да куда там! Избили его караванщики! Так избили, что он потом долго ещё кровью харкал. Так Кабан всем им убираться велел — и не пикнули. А как уехали, так потом нашли в лесу того-то воина. Глаза выпучены, видно, удушили его, а кто — непонятно. Может, дух лесной заступился. Матерь богов слуг послала. Или Кабан сам позаботился. Слухи, видно, прошли по караванам-то, никто больше на здешних руки не поднимал, взгляда недоброго не бросал. А охотника того бабы выходили.
Бывало ещё, повздорят два мужика — так к Кабану пойдут, он их и рассудит. А ещё было, Бутва, пастух, уже и не отрок даже, юноша, проспал да за коровами не уследил, его вину Кабан устанавливал. Тех, кто позлее, успокоил, тех, кто подобрей, замолчать заставил, и всыпали Бутве крепко за общинных-то коров. Крепко, да уж не пришибли. Всё решал Кабан в их поселении. И то сказать, вокруг его-то дома они все жили-то. Потому, видать, он и главный.
Как девчонка проклятая уехала, Жуга по сторонам глядеть начал. Привык-то уже к людям присматриваться. Только прежде всё ждал, когда Аталеле оступится, а тут вроде как нужды нет более. В поселении его не шибко любили. Помнили, как он девчачью работу исполнял. А кабы у Кабана свой сын был, так помогал бы отцу, то же самое делал, что Жуга, ни никто бы и слова не сказал! А тут... всё от того, что девчонка его место заняла. В ней все беды.
Как её с ними не стало, новая напасть. Войша, сын охотника, уж отрок, не мальчишка, как Жуга, завёл обычай камнями в Жугу швырять. А то соберёт ровесников да помладше ребят и уйдут купаться на речку. А Жуга только ближе подойдёт, так его сразу за ноги в воду. Один раз чуть не утопили вовсе. И не только мальчишки, девчонки с ними тоже. Визжат, противно слушать. И все камнями бросаются. Смешно им, что Жуга ни сделает, всё смешно. Он и драться пытался, и камнями в ответ швырялся — куда там! Много их, один-то он что сделает? Вот и привык ото всех стороной ходить. Дома только, да при дядьке, да в гостевой дом по старой памяти заглянет. Кабан-то его не гнал, видать, тоже привык. Работу иногда задаст, а иногда и просто обсохнуть пустит. Лето-то, как девчонка уехала, холодное сделалось. Ведьма она, как есть ведьма. И урожай, говорят, не шибкий будет.
Вот так и вышло, что заметил Жуга ту бабу с ребёнком. К осени она появилась. Караван до них дошёл с восхода, товары оставили, Кабан расплатился да они обратно пошли. А потом баба одна вернулась. Вроде как ребёнок приболел у неё. Побледнел да ослаб. Побоялась, что не довезёт назад вовсе. К мужу ехала да напросилась вон с караваном, а тут беда-то такая. Жуга прежде-то на баб не смотрел вовсе. Зачем ему? Не маленький поди, а заглядываться с другим чем — так рано вроде. А эту — заметил чего-то. Уж больно она запуганная была, всё вроде вздрагивала. К бабам другим всё подсаживалась да выспрашивала, может, знают про хворь такую, может, как лечить-то знают.
И так боялась чего-то, что Жуга проследить решил. Что за напасть-то такая её пугает. Следил-следил да выследил — вышла баба ночью во двор. Вроде как и ничего такого, по нужде там могло понадобиться, а только она с дитём-то своим вышла-то. Прижала к себе да в лес, оглядываясь, побёгла. Жуга еле за ней успел. Вот не ждал! Днём-то ходила, в комочек сжималась, да всё с оглядкой. А тут — так и рванула! Ночи летом светлые, проследил за ней Жуга. В лес забралась подальше, дитя своё шлёпнула, ребёнок и заорал. Вот тебе и слабенький! А она не успокаивала, не укачивала, ласковых слов не говорила, а всё держала и ждала ровно чего-то. Долго ждала. Жугу чуть комары не сожрали. А потом ребёнок устал орать-то, она его взяла и обратно пошла. Прокралась к себе в каморку, которую Кабан указал, да и легла там. Дядька Жугу потом наутро ругал, зачем он сонный такой да непонятливый, чего спит на ходу и всё про Бутву напоминал да грозился. Дескать, и Жугу всем поселением выпорют, коли за ум не возьмётся.
А Жуга и взялся. Стал ещё внимательней по сторонам глядеть. Баба та уж в путь засобиралась, ждала только каравана, чтобы к нему напроситься. Какое там! Караваны не шли, а зато дождь так полил, что дорога размокла. Только подсохло чуть, приехали люди странные. Сказали, на полночь, в Нагабарию, послами к тамошним князьям, мол, собираются, да устали в пути, отдохнут вот деньков парочку да и дальше поедут. Грамоты показывали, дорогими подарками хвалились. Ровно как и не боятся, что их туточки-то ограбят. В посольстве было три воина да старик в длиннополой роскошной одежде, да отрок, одетый как бы не богаче старика. Вроде как Кабану-то сказали, что отрок при старике служит. Да только соврали. Отрок и не старался притвориться даже. Его и воины, и старик боялись. Сам бледный, масть тёмная, глазами чёрными так и зыркает. Руки в меху прячет — это летом-то! И ведь гордый! С другими людьми за стол не сядет, из одной чарки не выпьет. Один сидит, по сторонам не смотрит, а то вдруг в одно место уставится и руками перед собой водить начинает. И бормочет чего-то. Побормочет, побормочет и замолчит. А в доме после того вроде как душно становится. Глянет как — сердце так и прыгает под его-то взглядом. Колдун он, как есть колдун и глаз у него дурной. А сам не старше Войши! В их краях такому если нож разрешат носить, уже честь большая, а этот при мече да при коне добром, да второй на замену да третий с поклажей. Будто князь. Гордый... язык их Жуга не очень разбирал. По одежде воинов-то сообразил, из земель, куда на восход идти долго-долго, а потом на полдень свернуть. Бывали у них и оттуда люди, но знати их Жуга ещё не видел. А потом как-то присмотрелся. Узоры на расшитых золотом рубахах (чёрных да красных, ух!) — ну вот точь-в-точь как у той твари, которую Аталеле загубила. Узнал — да и обмер. Так это за ней он приехал! Её ищет! Говорил же дядька Виль своей девчонке — будут, будут искать ту княгиню. Люди её искать будут! И вот — пришли.
Жуге-то страшно стало.
А что делать? У кого совета спросить? И дядьки Виля страшно. И поздно-то уже правду выкладывать. На сорок раз враньё повторил. Да и кому тут доверишься? Только Жуга и мог, что присматривать. Уж как на него дядька Мантюр ругался. А Жуга нет-нет, да в дом к Кабану и сбежит. И ведь выследил. Ночью как-то на двор уже отрок вышел, а к нему баба та пришлая. Только без ребёнка, тот в доме остался хныкать. Жуга-то их плохо понимал, но смысл ухватил всё-таки.
— Ты говоришь, только один ребёнок? — спросил отрок.
— Один, батюшка, один, родимый, — закивала баба. — Остальные туточки все здоровы.
— Госпожа никогда не насытилась бы только одним, — задумчиво, вроде как сам себе сказал отрок. — Давно это было?
— В начале лета, батюшка.
— Ты носила своё отродье в лес?
— Носила, носила, батюшка. Как ты говорил, всё делала. Да только не вышел к нам никто. Нет её туточки. Я уж на что долго ждала. Никто не вышел.
— Убирайся, — велел отрок. — Дальше искать бессмысленно... Кто здесь?!
Он заоглядывался, но Жуги уже на том сарае не было. Страшно ему было — аж живот болел. Разговор этот, частью понятый, частью додуманный, напугал мальчишку до невозможности. Вот как получается. Они все повадки этого чудовища знают и баба своего ребёнка на съедение в лес таскала. А, может, и не своего вовсе. Да что ж такое деется? Чтобы баба так вот дитя чудищу отдавала? Что ж за люди они? Вот ведь девчонка проклятая! Сама ушла с дядькой своим, а им вот осталось расхлёбывать. Жуга дошёл до дядькиной хижины, проскользнул на своё место в углу и свернулся клубком. Ему надо было подумать.
Наутро мальчишка опять убежал от дядьки и пришёл в кабак. Тот отрок ел и пил, один сидя за столом, и всем своим видом выражал, что люди вокруг него — не люди, а вовсе даже жуки какие или черви. Тем проще было сделать то, что Жуга задумал. Он подошёл к отроку — не таясь, открыто, — принёс чарку с мёдом, полную, подал да и спросил, будто от простодушия:
— А в ваших землях вы богато живёте, господин? Князья-то одежду золотом расшивают, а дружина их — серебром?
Тот что-то ответил, Жуга не понял, обидное, наверное. Старик-то по нагабарски говорил с Кабаном, а остальные только по-своему. Отрок даже взгляда на Жугу не поднял, но мальчишка не отставал.
— Жёны-то княжеские в меха кутаются у вас, что зимой, что летом? Платки золотом расшитые, янтарём украшаете... Говорят, у нас-то князья победнее всё же, только по праздникам так ходят, как у вас — каждый день. А что за страна такая, одним глазком бы повидать, откуда такие богатые люди выходят...
Отрок поднял на Жугу свои страшные чёрные глазища.
— Где ты видел наших князей, отродье?
— А ты разве не князь, господин?
— Нет, — отрезал отрок. — Проваливай.
— А та госпожа, что летом у нас... — начал было Жуга и тут отрок вскинулся, схватил его за воротник и чуть не задушил. Пальцы-то тонкие, холодные, да на каждом по перстню дорогому. То-то он в меха кутается!
— Где ты видел госпожу?! — прошипел отрок Жуге прямо в лицо.
— Так в лесу у нас видел. Лето тогда ещё только начиналось. А она родня тебе, господин?
— Нет, — коротко ответил отрок. — Веди, где госпожу видел. Да смотри, я тебе!
Жуга и притворяться не стал. Он и так боялся. Вывел со двора отрока и повёл. Только не туда, где Аталеле своим светом то чудище сожгла. Дурак он вам, что ли? В другую сторону повёл. Через болотину. Отрок-то сначала в него вцеплялся крепко, а потом пришлось отпустить — вдвоём-то рядышком не пройти было. Жуге-то что? Он тут всё облазил. Прыг да прыг по кочкам. А отрок полы своей одежу подобрал и за ним пошёл. Жуга-то всё, пока прыгал, болотнику молился. Дядька болотник, не дай в обиду! Не подведи, дядька-болотник! Молился и прыгал. А отрок-то за ним. Вот и показал Жуга — туточки, мол, видел он такую вот женщину в платке, который ну как твой наряд расшит, в мехах всю. Отрок-то не дурак был. Велел самому там пройти. Жуга и прошёл. Как не пройти-то умеючи. А отрок туда встал, на колени прямо в грязь плюхнулся и что-то там на земле чертить начал. Ох ты! Точно — колдун! Небось наколдует сейчас и правду-то и узнает... узнал бы, кабы Жуга на настоящее место колдуна-то вывел. Светилось там всё, линии и на земле и в воздухе. А по сторонам-то отрок и не смотрел даже. Ну, Жуга-то тоже не дурак. Бочком-бочком да и отошёл подальше. И подождал. Отрок-то всё чертил да бормотал чего-то, а того не замечал, что трясина его засасывает. Место такое было. Жуга-то знал, куда ноги ставить и то его дядька болотник чуть за пятку не ухватил. А куда про то знать пришлому, пусть он и колдун? Нарисовал чего ему надо было отрок, на ноги-то решил встать — тут-то его болотник и схватил! А вот не будешь нос задирать!
Отрок-то и так, и сяк изворачивался, да только болотник таких любит. Таких он сильней к себе тащит.
— Что ты стоишь, отродье?! — выкрикнул отрок. Видать, с отчаяния, да только гордо как-то прозвучало. Жуге не понравилось. — Помоги! Тащи меня отсюда.
— Сейчас, господин, сейчас! — засуетился Жуга. Ветку нашёл рядом подлиннее. Пока искал — отрок-то уж по грудь в воде был. И старался вроде как Жуга её отроку-то протянуть тому страшному, да только оступился и в грудь толкнул. Отрок ухватиться-то пытался, да только Жуга её раньше выхватил. А отрок уж по горло в трясине. Уже руки поднять не может. Вот тебе, колдун, знай, как над людьми-то издеваться! Отрок всё дёргался, всё тянул шею над болотом, всё выкрикивал какие-то слова и Жуге надоело смотреть. Порчу ещё наведёт. Он нашёл камень поухватистей да и запустил колдуну в голову. Тот и скрылся целиком в трясине. А Жуга долго потом сидел и ждал. И камушки собирал, а то вдруг колдун-то выплывет. Не выплыл. Так до вечера и просидел. Теперь можно спокойно спать. Не узнает никто, что тут та княгиня злая потерялась, не найдёт её никто. А свита отрока — а что свита? Жуга хорошо за ними проследил. Они только его слушались, сами слова поперёк не молвили. Боялись. Понятное дело, колдун. Без колдуна-то куда им деваться?..
Дядька-то Жугу побить хотел. Зачем, мол, на весь день убежал. А воины-то те, которые с колдуном пришли, и старик — они забегали, всё поселение взбаламутили. Уже и не притворялись вовсе, что старик у них главный. Вот непонятно — знали они, что ли, что в здешних краях обязательно все седобородых да опытных слушаются? У них-то, видать, не так. То ли отроки все старикам приказывают, то ли просто колдуна свита боялась. А теперь и притворства нет. Признался старик, дескать, отрок у них главный, и имя его называл, а сам-то он, старик, только толмач да проводник, не более. Охти, горе-то какое, господин молодой пропал! Сами причитают, а в глазах страх, да не тот. Не за колдуна тревожатся — за свои шкуры боятся. Жуга-то знал такой страх. Быть бы ему дядькой отлупленным, да только явился к ним сам Кабан и попросил дядьку Мантюра с ним, с Кабаном Жугу-то отпустить. Попросить-то попросил, да видно, что отказываться не след. Ох, не обрадовался тогда Жуга. А Кабан идёт да идёт. И молчит. Только Жугу крепко за руку держит. Завёл тоже в лес, спасибо хоть не в болотину. А тени уже длинные, стемнеет скоро. Поставил напротив себя, по сторонам оглянулся и сказал тихо так:
