Старший брат Одина

— Разрешите, — вдруг сказал глава нацистов. — Мне поговорить с ним...

— Вы будете говорить с... руководителем Шербе? — спросил Рамирес. Как и Александр, генерал вдруг сообразил, что в суматохе они не успели познакомиться с главой нацистской крепости.

Рамирес протянул телефон водителю.

— Курт, — сказал руководитель Шербе. Александр вздрогнул от нежности, звучавшей в его голосе. — Ты не ранен?

Глава нацистов опустил руку с мобильником и несколько секунд смотрел на него так, словно перед ним был гроб Гитлера. Нагнавший их БТР призывно просигналил, но глава последнего нацистского оплота будто и не слышал.

— Позвольте? — сказал Александр.

Руководитель Шербе взглянул на него непонимающим взглядом.

— Мой телефон.

— Ах да, — сказал тот и отдал мобильник президенту.

— Хотелось бы узнать ваше имя, — сказал Рамирес. — В этой кутерьме...

— Кай Эйхманн, — ответил глава нацистов.

Несколько секунд в джипе стояла густая, как масло, тишина. Эйхманн опустил стекло, высунулся в окно и что-то прокричал по-немецки. БТР, по самую крышу заляпанный грязью, выполз на обочину слева от лендровера и остановился.

— Пересядьте, господа, — сказал руководитель Шербе. — Я завяз накрепко, мои ребята меня выдернут, а вы езжайте...

Защелкали замки в дверцах — Винченцо, Рамирес и Мигель выпрыгивали из лендровера и брели к "Кайману", по колено проваливаясь в грязь. Президент обходил машину, цепляясь за капот и с трудом вытаскивая ноги из липкой грязи.

— Сильнее, чем тебе, это еще никому не удавалось, — сказал Курт и нажал сброс.

Он вернул мобильник Лане, прислонился к стене. Курт медленно провел рукой по лицу, ощупывая его словно чужое.

— И не такой уж большой у Александра, — рассеянно сказала Лана. — Да не в этом дело...

Она вздрогнула и осеклась.

— Теперь мы можем выдвинуться? — сказал Курт. — Нам тут таких задач нарезали...

Они пошли рядом по коридору.

— Ты слышишь мои мысли. А я — твои, — не спрашивая, а утверждая, сказала Лана.

— Пока еще не все, — ответил Курт.

— Значит, я все-таки...

— Да.

Около центральных ворот была страшная сутолока — там выгружались только что прибывшие ребята из отряда специального назначения. У военных хватило ума сообразить, что от полиции, обученной только разгонять безоружных демонстрантов, в подобном деле будет мало проку. Карлос выпил стакан спирта, который ему любезно предложили, с радостью принял бушлат — куртка журналиста осталась в кабинете начальника колонии. Но пройти в белую машину с красным крестом на боку Карлос вежливо отказался. Журналист решил прогуляться вдоль периметра, чтобы придти в себя и заодно вникнуть в обстановку. Первую линию обороны составляли БТРы с черной свастикой на бортах. Карлос почему-то не удивился, увидев их, и узнал марку — "Кайман". Метрах в пятидесяти за БТРами стояли брошенные как попало полицейские машины, а пространство между двойным оцеплением пока пустовало. Кое-где мелькали голубые полицейские мундиры.

Не дойдя до западных ворот колонии метров ста, Карлос заметил около "каймана" полного мужчину. Из-под бушлата, точно такого же, что был сейчас на Курте, виднелся серый от грязи халат. Врач болтал с двумя бритоголовыми парнями в нацистской форме. И хотя кровь с его лица смыли, а ссадины уже запеклись, журналист сразу узнал в нем единственного мужчину, который ушел с футбольного поля человеком. Карлос подошел к БТРу и спросил прикурить, а затем и разговорился с молодыми арийцами. Врач назвался Рамоном. Услышав, что Карлос журналист, он сказал:

— Хочешь, подарю первую фразу для репортажа?

— Сделай милость, — кивнул тот.

— "Впервые после захода "Бигля" в Кармен-де-Патагонес что-то произошло", — с выражением произнес Рамон.

— Что верно, то верно, — усмехнулся Карлос. — Да, знал бы Дарвин, как далеко зайдут его последователи...

Рыжий и шумный Адольф оказался водителем-механиком танка, а его брат Алоиз — стрелком-наводчиком. Но основная специальность у него была другая — тихий веснушчатый Алоиз был профессиональным диверсантом-подрывником. На БТР близнецов перевели в качестве дисциплинарного наказания — как выразился Адольф, они "немного хватили через край" на последней операции в Иерихоне. Cудя по нашивкам на рукавах, за свои двадцать с небольшим лет братья успели побывать не только в земле обетованной, но и в Кампучии, Ираке и Италии. И не в туристических поездках. Отличить рыжих и веснушчатых близнецов можно только по рубчатому шраму на виске Адольфа. Они даже смеялись одинаково. Журналист невольно задумался о том, как же братьев различали до того, как на лице Адольфа появилось это украшение. Но до журналистских баек Алоиз и Адольф оказались охочи не меньше, чем их сверстники, видевшие БТР, которым управляли братья, только в кино.

После очередной истории Рамон захлопал себя по коленям и присел от смеха.

— Не обращайте внимания, ребята, — сказал он, вытирая слезы полой халата. — Охранники затащили меня к себе и обе ноздри кокаином набили, до сих пор отойти не могу...

Перед глазами Карлоса встала красно-белая соломинка, собирающая с круглого металлического зеркала полоски белого порошка.

— Веселые у вас тут охранники, — заметил Адольф и выпустил клуб дыма.

Врач снова согнулся в приступе хохота.

— Холодно сейчас, наверное, валяться на грязной траве? — сказал журналист Рамону.

Медик выпрямился, глаза его стали абсолютно ясными.

— Ты тоже был там? — спросил он.

— Мы спрятались в классе, ну, знаешь, на первом этаже который, — отрицательно покачал головой Карлос. — Там еще есть конструктор, молекулы собирать... Как же ты наружу просочился?

— Я всегда шагаю в ногу, — пожал плечами Рамон. — Только потом начинаю шагать на месте, а потом в другую сторону. А ты как?

— Там один парень был из заключенных, Курт, — объяснил Карлос. — Так вот Курт перебросил нас через забор.

Лица Адольфа и Алоиза вытянулись, как будто близнецы хотели отдать честь. Алоиз даже выронил сигарету. Рамон же очень обрадовался и воскликнул:

— Так он еще жив?

— Вы знакомы с Куртом? — очень почтительно спросил Адольф.

— Я его лечащий врач, — сказал Рамон.

— Как он? — спросил Адольф у Карлоса.

— Насколько я могу судить, у него все под контролем, — ответил журналист. — А вы тоже знаете Курта?

Ребята закивали, как игрушечные собачки.

— Курт больше с ним дружился, — сказал Адольф, показывая на Алоиза. — Ну и со мной тоже...

— Герр генерал за ним и приехал, — сказал Алоиз.

— Чем же Курт для него так важен? — спросил Карлос.

— Курт его сын, — пояснил Адольф.

— Да только он никогда не вернется в Шербе, — сказал Алоиз очень грустно.

Карлос хотел спросить, почему, но с изумлением почувствовал, что не может открыть рта.

— Неужели вы будете над ним смеяться? — спросил врач.

— Смеяться... — повторил Адольф и усмехнулся. — Вот эту карябину видите? — сказал он, показывая на шрам. — Это мы когда с Куртом форель ловили, он случайно в ведро с рыбой сел. Я засмеялся, а он мне банкой с наживкой как заехал...

— Курт боится, что мы будем его жалеть, — тихо сказал Алоиз.

Ничего не понимающий Карлос растерянно молчал.

— А тебе его жаль? — мягко спросил Рамон.

Паренек опустил глаза.

— Мне очень стыдно, но да...

— В этом нет ничего стыдного, — сказал врач.

— Настоящий ариец не знает жалости, — грубо сказал Алоиз и бросил бычок на землю. — Где-то простудился я, блин...

Шмыгая носом, парень стал размазывать окурок по грязи носком сапога. "Так значит, не так уж много истинных арийцев даже в Шербе", подумал журналист и нарушил неловкую тишину:

— Курт при мне одну историю рассказывал, а я не все успел послушать. Знаю только, что кончается так: "Я вам говорил, что это русский танк, а вы все — глюк, глюк!". Вы не знаете такую?

Братья переглянулись.

— Так наверно вот эта, — сказал Адольф. — Однажды, уже в конце войны, русские танкисты накурились опиума, а тут как раз в бой надо идти.

— Ну, они и поехали, а что делать, — философски заметил Алоиз.

Рамон чуть не поперхнулся от подтекста, прозвучавшего в этих словах.

— Музыку врубили, все как всегда, — продолжал Адольф. — И вот, наводчик говорит: "Товарищ командир, вижу немецкий танк в зоне поражения". Командир ему в ответ: "Да я сейчас самого Господа Бога вижу, отстань, это глюк". Проехали еще немного. "Товарищ командир, немцы едут на нас". "Да я говорю тебе — глюк это, глюк!", ответил командир, уже немного рассердившись. Тогда наводчик завел свою пластинку в третий раз, командир не выдержал и говорит: "Ну стрельни, твою мать, стрельни"...

— И что? — с большим интересом спросил Карлос.

— Когда дым рассеялся, — продолжил вместо брата Алоиз. — Русские увидели перед собой развороченный немецкий танк...

— "Тигр", — дополнил Адольф.

— Какой "тигр", "шерман" это был... В нем лежали верхняя половина тела командира немецкого танка и наводчик с оторванной рукой, — скучным голосом произнес его брат. — И тогда русские услышали, что кричит немецкий наводчик.

— "Я вам говорил, что это русский танк, а вы все — "глюк, глюк"! — закончил Адольф.

Рамон и Карлос засмеялись.

— Ребята, — сказал журналист. — А разве вам не было бы приятнее рассказывать наоборот? Чтобы немцы остались живы?

Братья задумались.

— Приятнее, — сказал Адольф. — Зато неправда.

— Шухер, — сказал Алоиз.

Карлос увидел приближающегося к линии БТРов высокого седого мужчину в сером мундире. Судя по обильному серебряному шитью на воротнике, это был кто-то из высших чинов Шербе. Адольф проворно запрыгнул в люк.

— Пойдем отсюда, — сказал Рамон журналисту. — Еще припишут ребятишкам тайные сношения с врагом...

Карлос покрепче запахнул на груди бушлат. Они вместе с врачом двинулись прочь от "каймана", преодолевая порывы ледяного ветра.

— Герр доктор, — раздался тихий голос с брони.

Рамон обернулся.

— Что с Куртом? Чем он заболел? — спросил Алоиз.

— Не волнуйся, — внимательно глядя на паренька, сказал Рамон. — У Курта все хорошо, все под контролем. Кроме одного объекта...

Алоиз усмехнулся и сказал:

— Себя.

— А ты хорошо его знаешь, — задумчиво проговорил Рамон.

Рамон нагнал журналиста около полицейской машины. Карлос смотрел на ворота, покрытые краской такого цвета, что немедленно хотелось завыть, бревенчатые вышки по обеим сторонам от шлюза и серое небо над ними, по которому неслись грязные лохмотья облаков.

— Сигарету? — сказал врач.

Карлос кивнул, и они закурили. На вышке был виден пулемет. Лента с патронами обвивала его стальное тело, напоминая сидящего на стволе дерева удава-констриктора.

— Скажи, ты на "лестницах в небо" не бывал? — внезапно спросил журналист.

— Бывал, — удивленно ответил Рамон. — Еще на одной из самых первых, в Соледаде.

Он отвел волосы, показывая грубый шрам на ухе.

— И на спине еще есть, — добавил Рамон. — Но это я тебе показывать не буду...

— Мутация по классу "нетопырь"... Так ты наверно, до сих пор в темноте видишь лучше, чем на свету, — задумчиво сказал Карлос.

— А что ты вдруг заинтересовался?

— В зоне подруга моя старинная осталась, — неохотно ответил Карлос. — Лана заразилась, когда мы уходили, ее ломало как раз... Так вот Курт знал, что Лана больна. И он ее первым делом спросил — а не бывала ли Лана на "лестницах в небо". А Лана и впрямь бывала, на парижской. И мутация у нее такая же после этого пошла, как у тебя — ушки, крылышки, когти. Вот я и думаю, можно ли преодолеть этот вирус, и если можно, то от чего это зависит. Курт сказал, что только с помощью силы духа, да что-то не верится мне в это...

— Ну, Эйхманн мистичен, как все нацисты, — задумчиво сказал Рамон. — Вообще, ты знаешь, твоя догадка имеет смысл. Понимаешь, "лестницы" — это гвоздь, забитый в череп одним ударом, а вирус Эйхманна — это шуруп, который вворачивают в ухо.

— Этой болезни уже и имя дали, — усмехнулся Карлос. — Да, ни к чему хорошему эта фамилия просто не прилепляется, как я посмотрю...

— Мало кто выживает после "лестниц", — продолжал Рамон. — Еще меньше среди нас тех, кто остался в ясном уме. Но если организм выстоял после первой, гораздо более жесткой атаки, при повторном воздействии он мог применить уже выработавшийся механизм защиты.

Врач перевел взгляд на журналиста и добавил:

— Так что ты имеешь все шансы снова увидеть свою подругу, а не драную лису.

— Ты генетик? — спросил Курт.

— Я психотерапевт, — покачал головой Рамон. — Просто я последний месяц провел здесь, с ребятами Винченцо.

— Здорово же ты наблатыкался, — сказал Карлос задумчиво.

— Расскажи о своей догадке Винченцо, они давно над вакциной бьются.

Рамон махнул рукой в сторону неприметной машины темного цвета, на которой было написано "Лаборатория". Рядом с ней неподвижно стояли люди в белых халатах и тоже смотрели на колонию. Карлос поспешно двинулся в ту сторону. Пространство между "кайманами" и полицейскими машинами вдруг заполнилось забегавшими, засуетившимися военными, между которыми ловко маневрировал журналист.

— Они выходят! Всем приготовиться! — услышал Рамон чей-то крик.

Врач бросил окурок на мокрую траву, поднял ворот бушлата и зашел за машину.

— Штайнбреннер, вернитесь.

Алоиз нехотя отпустил замок люка и спрыгнул с брони.

— Восемьдесят восемь! — гаркнул он и прищелкнул каблуками так, что грязь полетела во все стороны.

— Восемьдесят восемь, — тоном ниже ответил Кай Эйхманн. — Они сейчас выйдут. Уговори Курта вернуться домой, разговаривать со мной он вряд ли захочет...

— Кочерга в заднице Дитриха давно уже остыла, — сказал Алоиз, не глядя на генерала. — Но остыли ли угли в голове Курта, на которых он ее нагрел — это вопрос...

Эйхманн провел рукой по лицу.

— Я тебя очень прошу, Алоиз.

— Так точно, герр генерал! — рявкнул Штайнбреннер. — Разрешите занять боевую позицию?

— Разрешаю, — утомленно ответил Эйхманн. — Выполняйте...

Охранники заметили бегущих людей раньше, чем монстры. Внутренние ворота начали бесшумно открываться. Лана и Курт ворвались в шлюз и бросились через него ко вторым, внешним воротам. Лана услышала душераздирающий скрежет и обернулась.

Огромный медведь держал распахнутую створку ворот. От обмотки мотора сыпались искры, приводной механизм выл не хуже волков, которые вкатывались в шлюз сплошной серой массой. Лана кинулась вперед и в этот момент заметила, что Курта рядом нет. Она растерянно оглянулась на бегу. Еще когда Курт умывал Карлоса, Лана заметила, что заключенный может двигаться очень быстро, когда этого хочет. Но в этот раз Курт просто исчез, а появился уже у самых ворот. Парень вынырнул из пустоты, как возникает на фотобумаге изображение при проявке. Заключенный открывал маленькую, в рост человека дверцу. Полоса света упала в приоткрывшуюся створку, и Курт шагнул туда. Дверца закрылась.

У Ланы было не так уж много времени, чтобы поверить в это — чье-то вонючее дыхание уже касалось ее щеки. Она поняла, что Курт ее бросил. Так воры бросают кость глупой собаке, чтобы пройти в дом. Лана захлебнулась от ярости и обиды. "Да чтоб тебя разорвало, скотина", подумала она. Раздался сухой хлопок. Лана обернулась лицом к настигавшим ее чудовищам с твердым намерением немного позабавиться напоследок. Женщина увидела, что череп ближайшего к ней волка лопнул, как перезрелый гранат, и оттуда во все стороны разлетелись сочные алые семечки. Остальные монстры, поскуливая, жались в метрах в двух от Ланы, словно перед ними была веревка с красными флажками. Женщина, изумленно моргая, смотрела на них. Самые умные из зверей уже начали обходить жертву с флангов. Они осторожно совали морды к невидимой преграде, но тут же с воем отдергивали их. Мир в глазах Ланы дернулся, как это бывает с изображением на старом, заезженном диске, а затем она увидела то, что монстры заметили раньше нее самой.