— Я? — удивился он. — Вики, да я так тебя хочу, что скоро задымлюсь. Я же все-таки не только подкаблучник, но и грубый мужлан. А тут ты, такая теплая и разнеженная. Мои гормоны давно уже толкают меня на непотребство.
— Подожди, — попросила она мягко и снова погладила его по груди, прислушалась — и правда ведь, сердце бухает как молотом. — Мне так хорошо... просто так.
— Я понимаю, — пробурчал он сонно и обнял ее крепче. — Мы такие милые, да? Как тогда. Я все время хотел тебя завалить — и прикоснуться боялся.
"Как тогда" — это когда они могли часами сидеть вот так, обнимаясь. "Как тогда" — это когда замирали от первых прикосновений и понимания, что чувства взаимны.
Воспоминания окружили их едва заметной горечью — и Мартин успокаивающе коснулся ее волос.
— Это было давно, — сказал он мирно. — Почти не с нами, Вик. Но это было. Просто теперь это неважно. Да?
— Да, — ответила она тихо, понимая, что и ей, и ему еще предстоит встретиться с демонами прошлого — слишком много они натворили. И не раз былое напомнит о себе. Но сейчас, в этом тепле, растворенном в солнечном утре, оно не имело власти. И можно было говорить о том, что мучало их, спокойно и открыто.
— Почему Алекс? — спросил Мартин, словно прочитав ее мысли.
— Он мне очень помогал, — ответила она умиротворенно, — и был рядом. А я была одинока, раздавлена разводом и унижена. Саша — моя тихая гавань.
— А Макс? — все-таки спросил барон. И напрягся немного. Она помолчала.
— Мне его жалко. А тебе нет, Март? Он очень изменился после смерти Михея. Кто бы не изменился? Но он закрылся не только от нас — это же ненормально, когда здоровый, любящий женщин мужчина вдруг отказывается от них. Я хотела помочь ему, и сама не заметила, как увлеклась.
— Я так и думал. Ты всегда бросалась нас спасать, Вики.
— А если я начну расспрашивать тебя о твоих женщинах, Март? — с легкой укоризной проговорила она.
— Прости, Вик. Я ведь ревнив, как варвар.
— Варвар и есть, — согласилась она со смешком. — С чего ты вообще сорвался вчера? Все же было как всегда.
— Вот именно, — подтвердил он, — как всегда. Ты ушла, а я понял, что так было и будет, и время ничего не изменит. Пришлось рисковать и форсировать твои укрепления.
— Изменило бы, — призналась Виктория и даже глаза закрыла для храбрости. — Это когда мы виделись пару раз в год, было легко не воспринимать тебя. А с того момента, как Саша нас собрал, я тебя чуть ли не каждый день стала видеть. И почти разглядела, Мартин. Немножко нужно было подождать. Но ты меня вчера очень испугал. Я тебе такого наговорила... — голос ее прервался. — Это неправда.
— Тссс, — сказал он мягко и снова провел ладонью по ее роскошным изгибам. — Я сам дурак. Знал же, что ты от страха начинаешь ругаться и драться. И как не любишь, когда на тебя давят. Устал, гордость взяла. А ты говоришь — мудрый. Перемкнуло меня, Вик.
— Вот-вот, — снисходительно заметила она.
— Кстати, — вдруг засмеялся Март, — надо будет Данилычу грамоту выписать. И спасибо сказать.
— Тогда уж и демонам, — не могла не захихикать Вики.
— И им, — согласился барон благодушно. — Ну что, встаем? Или полежим так?
— Встаем, — вздохнула она с сожалением. — Не доверяю я этому лежанию.
— Проницательная, — пробурчал он и откинул одеяло. Сразу стало холодно. — Девочки первые в ванную, Вики. А я могу пока приготовить кофе... и поподглядывать за тобой.
Она показала ему кулак и быстро сбежала, ощущая себя очень-очень юной и беззаботной.
Совместное распитие кофе было последним неспешным событием в суматохе наступившего дня. Мартин, словно с цепи сорвавшись, целый день таскал ее по Туре. Виктория опомниться не успевала, как с цветастой вытянутой лодки, плывущей мимо изящных небоскребов Пьентана — с лодочником в широкой шляпе, с белыми лотосами на воде — перемещалась на пахнущий специями и животными рынок в Тидуссе, где Март покупал ей диковинные кованные золотые украшения и крошечные баночки с солнечным медом. Только успевала поставить все это у себя в покоях — как он утягивал ее в парк качелей в эмирате Лукуа, и там, встав на корму широкой люльки, раскачивался так, что они едва не делали круг — и Вики визжала от страха. Страх сделал ее голодной — и он кормил ее обедом в своем доме в Блакории и жадно прижимал к стене столовой, целуя так, что она проваливалась в жаркую тьму и никуда уже не хотела идти, и ничего видеть. Но Мартин отступал, тянул ее за руку — и снова сменялось все вокруг. Вышли они в темном зале, где сидело с полсотни человек — и все, затаив дыхание, слушали хрипловатый голос и сладкие песни легендарной Карины Инасис. Маленькой, некрасивой, божественной. И Вики слушала, прислонившись спиной к груди Марта в уголке небольшого концертного зала. Слушала и улыбалась рассеянно — столь прекрасен был голос несравненной Карины, что бывало, от него излечивались больные. Он наполнял любовью, лечил душевные раны, спасал от злости и обид.
— Магия, — сказала она очарованно, когда концерт закончился — Март перед этим пропал на несколько минут и вернулся с огромным букетом, который с поклоном вручил дивной Инасис.
— Магия, — согласился он, целуя Виктории руку. Глаза его были теплыми — да и у самой Вики внутри плескалась огромная, тихая нежность. — И, заметь, ни капли классического дара. Только кровь Синей и талант изменять голосом вибрации стихий так, как требует ее душа.
Виктория во все том же размякшем состоянии позволила увлечь себя на родину певицы, на пляж Маль-Серены, где без сомнений скинула юбку, оставшись в тонкой блузке, и вошла в прохладное уже море. Охладиться — как раз то, что ей было сейчас нужно.
— Я посмотрю на тебя отсюда, — крикнул ей Мартин, садясь на песок. Она усмехнулась — Март никогда не любил плавать.
А когда она вернулась — барон все так же сидел на песке и кормил неизвестно откуда взявшейся лепешкой жадных и крикливых чаек. Чайки наскакивали на него, он отбивался и ругался по-блакорийски, и так был забавен, что волшебница расхохоталась, раскинув руки и подставляя лицо солнцу.
— Тебе нужно переодеться, а меня нужно спасать, — заявил Мартин, подходя к ней. — Давай снова к тебе, а потом покажу еще пару любимых мест.
— Боги, куда ты так торопишься? — спросила она изумленно. — Я в себя прийти не успеваю. Голова кругом.
— Так и надо. Я сбиваю тебя с толку, чтобы не лезли всякие глупости. Надо спешить жить, — сказал он легко. — Ну и совсем чуть-чуть исполняю свою коварную задумку, — голос его стал таинственным. — Измотать тебя, потом на плечо — и к себе домой. Соблазнять.
— Боюсь, — Вики скрутила полы мокрой блузки, отжала их, — еще пару мест, и соблазнение придется отложить. Или оно произойдет во сне.
— Устала?
— Немножко. Но я еще искупаюсь.
— Как же женщины любят воду, — проворчал он, повернулся к чайкам, махнул рукой и проворковал: — Ждите, милые, я иду к вам!
Вики смотрела на его плечи и затылок, как завороженная. Как вообще она столько могла без него прожить?
Мартин, поняв, что пляж — это надолго, притащил из своего дома в Блакории огромное покрывало, разлегся на нем среди чаек, как эмир среди гарема, и милостиво крошил птицам лепешки, купленные у периодически подходящего к барону торговца. Иногда Март вставал у самой кромки воды, скрещивал руки и просто смотрел на нее, ничего не говоря — и ветерок бросал черные волосы ему в глаза и тепло становилось от его взглядов.
В конце концов она все-таки замерзла. Вышла из воды, стуча зубами, шагнула в открытый им переход — и очутилась в его доме, перед пылающим камином. Стянула промокшую блузку, — Март вышел, — сняла белье, закуталась в плед с головой и села поближе к огню.
Запахло корицей и горячим вином.
— Глинтвейн! — простонала она благодарно и схватила теплую кружку с дымящимся рубиновым напитком. Март рухнул рядом с ней на диван — она чуть не расплескала все, — потянул за плед, открывая руку и часть плеча.
— Синенькая Вики, — сказал смешливо, — как интересно.
— Не издевайся, — пробурчала она, — я с этой работой уже так давно нигде не была! Увлеклась, признаю.
— Сейчас спешно готовят ужин. Скоро будет, — сообщил он.
— Ооо!
— Я хороший, да? — поинтересовался он вкрадчиво. Плед спустился еще немного.
— Хороший, — подтвердила она с легкой улыбкой. И сделала еще глоток — глинтвейн согревал, Март будоражил кровь. Плед еще съехал вниз, почти обнажив грудь.
— Март, куда? — строго сказала волшебница. — Я же замерзла.
— Вики, — Март забрал у нее из кружку, и голос его был серьезным, как будто он лекцию читал. — Не поверишь — я знаю прекрасный способ согрева.
— Неужели? — улыбнулась она, глядя, как он наклоняется к ней. Что уж тут ждать, когда оба — взрослые люди, и когда нет ничего естественней, чем распахнуть плед и потянуться к пуговицам на его рубашке?
— Да, — проговорил он, прижимая ее к кровати своим горячим телом и усмехнулся ей в губы совсем по-хулигански. — Только будь снисходительней. У меня очень давно никого не было.
— Мартин, — проговорила она раздраженно и запустила руку ему в волосы. — Прекрати болтать, наконец, и поцелуй меня.
Но он не торопился. Легко коснулся ее губ губами.
— Как долго я ждал этих слов, — глаза его сверкали. — Главное, — снова короткий поцелуй и смешок, — не проснуться раньше времени.
И не успела она снова возмутиться его болтовне, как он перекатился на бок, навис над ней и мягко поцеловал, раздвигая языком губы. Все сильнее, настойчивее, но так нежно, что Вики забыла про нетерпение, замерла вдруг от поднимающихся изнутри слез, закрыла глаза и обхватила его за шею. И расслабилась. И окунулась в тягучие и настойчивые движения его губ. И потянулась за ним, отвечая так же— с полным погружением, задумчиво, нежно.
У Мартина был вкус глинтвейна, специй, мужского превосходства и ее большой любви — и не хотелось больше никуда торопиться. И они забыли о времени. Будто в планах на сегодня были только поцелуи. Как давно-давно в их общей юности. Сладкие поцелуи. Медитативные. Глубокие. Долгие. Похожие на игру.
Вики едва заметно выдохнула — руки мужские касались почти невесомо, словно изучали — но наполняли ее тягучим желанием, неспешно затягивающим рассудок. Март приподнялся немного — и волшебница потянулась за ним, посмотрела в черные глаза — ее были так же затуманены, и наверняка в них плескалось такое же безбашенное, юное счастье.
— Хорошо? — вкрадчиво и тихо поинтересовался бесстыжий маг, легко потирая сердцевинкой ладони ее грудь.
— Хорошо, Мартин, — прошептала она отзывчиво. И немного выгнулась, чтобы отчетливей ощутить его касания.
Мартин, как много раз до этого, полюбовался ее губами, спустился взглядом по шее к крупной груди с пухлыми сосками.
— Ох, Вики, — сказал он с жадным восторгом и осторожно коснулся губами одного, другого, мягко сжал грудь рукой. — Как это возможно? Они стали еще красивее. Здравствуйте, девочки мои, — горячо прошептал он, вжимаясь лицом в ложбинку — и от слов его, от губ, касающихся кожи, по телу бежало удовольствие. — Я так соскучился.
— Мааарт! — простонала она, умирая от смеха и с наслаждением гладя его по плечам. Холод уже ушел, и тело становилось мягким, разнеженным.
— Март занят, — ответил он торжественно, потерся губами о сосок — и так же неспешно, умело втянул его в рот. — Самой красивой женщиной в мире, — перешел к другому, неторопливо оглаживая ее живот и бедра, и от руки его расходилось тепло, покалывая кожу, заставляя жмуриться, как кошку. — Хорошо, Вики?
— Хорошо, — завороженно выдохнула она, глядя на черную макушку и ощущая, как сжимается все внутри в ответ на движения его языка. Первичное нетерпение рассеялось, и теперь она просто наслаждалась любовью. — Дразнишь меня, Мартин?
— Видишь ли, — он спустился губами к пупку, и она то ли засмеялась, то ли застонала, потому что было уже очень сладко и щекотно, — я, конечно, очень, очень хочу сейчас просто раздвинуть тебе ноги и отыметь до звезд в глазах... чтобы ты и думать ни о чем больше не могла, Вики...
— И... почему? — от грубоватых его слов стало еще невыносимее, и бедра сами пошли в стороны, и голос стал почти жалобным. И наглядеться она на него не могла — на спине его перекатывались мышцы, и она была уже чуть влажной под ее ладонями — и Вики с трудом вдыхала густой, напоенный запахом его возбуждения воздух. От которого голову сносило не хуже, чем от его поцелуев.
— Но раз судьба дала нам второй первый раз... тогда-то я был нетерпеливым щенком. Ох, как я тебя хотел... ты сидела за партой, а я смотрел и представлял, как на этой парте я тебя... и сейчас хочу. В глазах темнеет, как хочу, Вик. Какая ты солененькая, родная, уммм... — маг лизнул под пупком. — Как море. Был...дааа... А сейчас я... я...
Он поднял голову, тряхнул темными волосами, усмехнулся и снова потянулся к ее губам.
— А сейчас, — сказал он хрипло, и голос его теперь уже прерывался от тяжелого дыхания, — я возьму тебя не раньше, чем ты начнешь кричать и умолять меня об этом, родная. Потому что я хочу, — серьезно до иронии признался он ей на ухо, будоража горячими словами, — чтобы тебе было хорошо. И чтобы когда-нибудь потом, когда ты будешь сердиться на меня, мне достаточно было бы сделать так, — и он прикусил ей мочку зубами, и она застонала, уже не прислушиваясь к его словам, — или так, — и крепкая его ладонь погладила ее по бедру, сжала упругую ягодицу, — чтобы ты меня... простила.
И этот бессовестный, невыносимый, слишком много разговаривающий и никак не желающий относиться серьезно к такому серьезному занятию человек выполнил свое обещание. За один раз власкал, вбил, вцеловал в нее понимание, что теперь-то уж она от него никуда не денется.
Глава 11 Суббота
Профессор Тротт закончил отжиматься на пальцах, потянулся, выгнулся, упираясь ладонями в пол, и поднялся. Промокнул лицо полотенцем, переводя дыхание, аккуратно сложил его, недовольно повертел левой рукой, потряс кистью. Слабо, еще очень слабо. Инъекции помогают укреплять мышцы, улучшают физические параметры — но все равно последнюю сотню отжиманий он делает через боль, на чистом упрямстве.
К Четери в Пески уже какой день было не пробиться — и молчала сигналка, но это не было поводом прекращать тренировки. И лорд Макс, как истинный перфекционист, изматывал себя едва ли не больше, чем в дни занятий. Не только потому, что хотел стать лучшим. Упражнения с клинками удивительным образом укрепляли умение концентрироваться и волю, повышали работоспособность. И очищали разум от страстей и эмоций. Притупляли страх — а Макс уже очень устал бояться.
Инляндец снял влажную футболку, скинул обувь и вышел на заснеженную поляну у дома. Пока мышцы еще разогреты, понаклонялся, потянул руки, ноги, и достал из воздуха свои клинки, Дезеиды. И следующие два часа с той же одержимостью, с которой делал все остальное, повторял боевые приемы, прыгал с клинками, крутился, разворачивался, приседал, отклонялся — тело его, изначально умиравшее от нагрузок, с каждым днем становилось все гибче, а движения — точнее.
