Фэнтези-2018 Девять дней исправления

— Аррадра, нет. Я... не хочу.

Трилон замер. Затем подкрался к углу и выглянул из-за него краем глаза. Девушка прижималась к Фаралону, на котором всё ещё висела иллюзия. Он забыл её снять! Теперь она видит в нём не своего брата, а его, Трилона.

— Не сейчас, — продолжал директор, придерживая руки сестры.

— В чём дело? — та, воспринимая это как игру, изо всех сил тянулась к его губам. Трилон сжал кулаки.

— Я... не хочу. Я тороплюсь.

— Мой брат подождёт, — она ловко перехватила его запястья и оказалась совсем близко к его лицу.

Фаралон глянул ей за спину и заметил Трилона. Трилон опустил взгляд. Он не мог придумать, что сделать. Перевоплотиться в Фаралона и отозвать её? Но под каким предлогом? Проклятая ложь!

Аррадра, всё такая же настойчивая, подалась вперёд и коснулась губами губ Фаралона. Тот, закрыв глаза, поддался.

Трилон, чувствуя на душе неприятную оскомину, тихо отошёл обратно в коридор и зашагал уже в обратном направлении. Он не был обижен на друга и понимал, что как-нибудь переживёт этот случай. Он сам не знал, отчего злился.

На повороте послышались шаги. Но не за спиной, а сбоку. Из темноты шагал какой-то силуэт. Или это было миражом? Трилон попытался разглядеть силуэт, но в темноте это не выходило. К тому же, кому здесь быть?

Он зажёг пару факелов на потолке, и коридор моментально наполнился светом, словно борозда водой. Глаза тут же ощутили облегчение.

Никого. Видимо, показалось.

Кто-то появился оттуда, откуда не ожидал Трилон. Рука вынырнула откуда-то сбоку, и последним, что удалось разглядеть магу, был свет в её охвате.

Мысли закружились в голове, словно в вихре.

* * *

Сестра, наконец-то, отлипла от губ.

— Что с тобой сегодня? — спросила она, глядя немного напряжёнными и даже сколько-то дрожащими глазами.

— Всё в порядке. Не бери в голову. Давай я отойду всего на пару минут, а когда вернусь мы с тобой... продолжим.

— Ты ещё не понял? — медленно, словно создавая интригу, проговорила Аррадра. — Со мной отговорка "на пару минут" не проходит.

Она снова прилипла к губам. Фаралон с силой отстранил её от себя.

— Мне... Я должен сказать тебе... Хватит уже скрывать! Мы с Трилоном... то есть с Фаралоном... В общем...

Он хотел поглядеть на её реакцию, но вдруг натолкнулся на пустоту в её взгляде. Пустоту, которая была ему знакома.

Сестра упала в его руки.

— Аррадра! О нет! Опять! — Фаралон прислонил её к стенке, одновременно снимая с себя проклятую иллюзию. — Мне нужен Трилон.

Он сорвался, побежал в коридор. Товарищ должен был быть где-то поблизости, не мог он далеко уйти.

За поворотом показался мерцающий свет факелов. Их точно зажёг Трилон, больше некому.

Завернув за угол, маг увидел какого-то человека с ножом в руке. У ног этого человека лежал Трилон. Фаралон создал щит перед собой, второй рукой уже нацелил пузырь. Он не смог убить незнакомца, так как вдруг понял, что уже не видит его. Спрятался в тень, или что-то попало в глаза Фаралона. Вскоре вдалеке послышались частые шаги, и маг увидел, как этот незнакомец убегает.

Он подскочил к Трилону, лежащему на спине. Перевернул его, чтобы осмотреть лицо.

Всё точно так же, как много лет назад. Всё то же самое происходило с Адрианом. Тот же человек, то же заклинание забвения, точно так же Фаралон едва успел спасти его от ножа.

Будь проклята эта книга!

...

Восьмой день

Дьявольски ровная, словно оставленная мазком полоса пурпурно-розового цвета тянулась по темно-красной, кажущейся кровавой в темноте, стенке. Ещё один точно такой же след красовался на противоположной. Остальные были не ровными, прыгали на стол, на прочие предметы, которые преломляли их.

Они были уже не такими чёткими, как вчера, начинали понемногу пропадать. Стоило поторапливаться.

— Словно кто-то, сидящий в середине комнаты, брызнул краской, — сказал Гилон, рассматривая отметины.

— В центре, — буркнул Дардарон.

— Что?

— В центре комнаты, не в середине.

— С каких пор ты стал цепляться к словам? В середине! В центре! Какая разница!

Дардарон склонился над столом, пытаясь рассмотреть в темноте, есть ли след под ним. Пришлось применить магию, чтобы хоть что-то разглядеть.

— Разница есть. Центр — это своего рода начало и одновременно цель, то, к чему стремятся. Таким словом просто так не разбрасываются. Середина — это просто середина, та самая дрянь, разделяющая что-то напополам...

— Да знаю я!

— В нашем случае, — не унимался Дардарон. — имеет место быть именно центр, начало — точка, из которой выходили все эти лучи.

— Именно это я и имел в виду. Просто назвал тем словом, которое попалось на ум. Как будто сам не понимаешь! А если ты будешь всем подряд растолковывать, что они неправильно говорят, то потратишь слишком много времени, потому что хотя бы в этом городе о том же слове "центр" имеют понятие, по самым сказочным представлениям, человек десять.

Под столом ничего не было. Дардарон поднялся, отряхивая колени мантии от пыли.

Настала очередь шкафчика.

— И это хорошо?

— Нет. Это нехорошо, но это правда. Хватит притворяться, будто тебя не учили глядеть правде в лицо, даже если оно кошмарно уродливое!

— Учили. К сожалению, ещё учили мириться с уродливой правдой. А я с этим не согласен. Если реальность плоха, и её нельзя исправить, это не значит, что мы не должны пытаться это сделать. Если человек, с которым я веду общение, глуп, я не хочу потакать его глупости. Это большое зло против него. Я бы не хотел, чтобы моей глупости потакали. Но именно потому, что все так делают, это не кончается. Даже если цель недостижимая, например, излечить всех людей от глупости, или создать справедливое общество, это не значит, что мы не должны пытаться её достигнуть. Знал я одного учёного, который измерял длину и ширину, например, крыльев птицы, потом чертил их на бумаге. В общем, измерял всё, что мог измерить, и пытался идеально точно перенести пропорции на бумагу. В его науке есть линия, название которой по пафосности сгодилось бы одному из наших заклинаний. Эта линия загибается в дугу и затем идёт почти на одном уровне с линией-началом, хотя постоянно, дюйм за дюймом, снижает разрыв с этой линией. Но никогда — именно никогда она с ней не соприкоснётся. Это кажется невероятным — ведь если она постоянно приближается, значит когда-то должна достигнуть цели, разве нет? Этот учёный долго объяснял мне, как так получается, и я, кажется, даже понял его. Но это неважно. Я хотел сказать, что человечество никогда не достигнет тех идеалов, в свете которых мы бы хотели его видеть, как та линия никогда не достигнет начала, но это не значит, что мы не должны стремиться к этим идеалам. Эта линия ведь стремится и постоянно приближается к своей цели. Почему мы не можем это делать, неужели лучше вовсе не делать ничего? Потакать несовершенствам мира? Мириться с ними? Я так не думаю. Именно потому, что мы с ними миримся, они до сих пор господствуют.

— Если ты закончил, — проговорил Гилон, стоящий у стены, рядом с ещё одним мелким следом. — То, будь добр, расскажи, чего тебе наговорил Трилон, что ты настолько сошёл с ума, что высосал всю эту философскую лекцию из одного перепутанного мной слова?

— Прости, — Дардарон отошёл от окна. — Трилон действительно рассказал мне то, что имеет для меня большое значение. Жизненное значение. Я расскажу тебе, когда наберусь смелости. Сейчас могу лишь сказать, что я стал много думать после того разговора. И теперь я... можно сказать, другой человек.

— Тогда дам совет, другой человек. Тот, прошлый Дардарон всегда вовремя понимал, когда нужно умничать, а когда это бессмысленно. И если умничал, то по делу. Например, сейчас бы он запросто определил по уже найденным следам, с чем мы, орк возьми, имеем дело.

— Мы имеем дело с особым видом магии, который сам убил Колриуса.

— Поясни.

Дардарон снова наколдовал свет, в этот раз приблизив руку к стене. После того, как он прекратил колдовать, на красной поверхности остался след точно такого же цвета, как и остальные, но точно повторяющий направление, в котором его посылал маг.

— Этот камень, из которого построен мой кабинет, чётко отражает следы использованной магии. Странно, что я раньше этого не замечал. Не часто приходилось здесь колдовать. К чему я. Наш убийца находился у входа в кабинет, может через порог, а может даже внутри, ближе к вот это стене, или вот к этой. В любом случае, когда он направил пузырь против Колриуса, должен был остаться след, повторяющий это направление. Он должен был идти от места, где стоял убийца, к месту, где был Колриус.

— А как же получилось, что вместо одного следа множество и все они идут от центра?

— След по прежнему один. Просто он разделился на множество в результате того, что пространство комнаты оказалось много большим, чем источник колдовства. Но гораздо интереснее то, что сам источник находился именно в центре, где-то рядом с самим Колриусом, а может даже в нём самом.

— Это могло бы случиться, если бы Колриус сам себя убил пузырём? Это вообще возможно?

— Убить самого себя пузырём? Вряд ли кто-то из магов был достаточно глуп, чтобы попытаться проверить. И да, это могло бы случиться, если бы Колриус решил сделать это. Если бы он умел колдовать, если бы он был убийцей, но решил навести нас на ложный след, чтобы мы продолжили искать виновного. Если бы он решился на такое самопожертвование. И я именно так бы и подумал.

— Если бы?

— Если бы не был свидетелем того, как умер Палтанон. Мы сидели с ним в одном помещении, в паре шагов друг от друга. Не было слышно никаких шагов, не было вспышки, характерной для магии. Не было ничего. Палтанон просто умер на месте.

— То есть убийца не ходит по замку и не прячется?

— Да. Убийца подготавливает всё необходимое и ждёт, когда уже мёртвая жертва умрёт. Я бы попытался догадаться, как он всё это проворачивает, но... каждая моя догадка в любом случае будет опираться на положение, которое противоречит действительности.

— Я понимаю, — кивнул Гилон. — Для осуществления такого плана нужна магическая идеалия. И мы должны допустить, что наш противник её придумал. Ты думаешь, это невозможно?

— Даже не столько невозможно, сколько немыслимо то, что он стал бы применять её для таких мелочных целей, как война с нами. Это всё равно что... строить из гиблонтского дерева* забор вокруг огорода.

— Сейчас ты не готов поверить в то, что магическую идеалию могут использовать против нас. А ещё недавно не был готов поверить, что её вообще возможно создать в наше время. А до этого посмеялся бы над любым, кто рассказал бы тебе обстоятельства гибели Палтанона. Пора уже начать допускать невозможное. Разве не видишь, наша главная ошибка в том, что мы этого не делаем.

— Ты прав, — Дардарон опустил голову. — Нужно учитывать даже самые маловероятные аспекты. За последние несколько дней произошло столько невозможного! И...

— Что?

— Время летит невероятно медленно, да? Всего каких-то несколько дней, даже меньше недели. Но они, как ещё одна жизнь.

* * *

Вильтус Дарма шагнул в клетку только лишь тогда, когда в ней уже были его люди. Он всеми силами старался выглядеть спокойным и бесстрашным, но Трилон видел его насквозь. Для этого человека репутация и уважение подчинённых важно, но не так, как важна собственная шкура.

— Мне доложили, что вчера в этой тюрьме происходили странные вещи. Тюремщика нашли без сознания. Отвечай, что это было, маг?

— Хотел напомнить, что эти клетки — всего лишь формальность, средство для удовлетворения ваших примитивных потребностей в иллюзии собственного величия. Хотел показать, что я могу уйти отсюда когда захочу.

Дарма покачал головой.

— Это ты сейчас пытаешься удовлетворить свою потребность в величии. Никак не можешь смириться, что у вас больше нет власти в этом городе. И что миру вы больше не нужны. Вы паразиты на его теле, и наш граф вас скоро изживёт. А конкретно тебе мы сегодня это покажем наглядно.

Двое в доспехах схватили Трилона за руки, туго скрестили их за спиной и там принялись крепко связывать.

— Что теперь будешь делать без своей магии? — поглумился Вильтус.

Трилон улыбнулся.

— Chi, — громко и отчётливо произнёс он, и этих двоих отбросило от него волной.

Дарма скукожился от страха, глядя в синие зрачки волшебника.

— Заткните ему рот. Быстрее!

Трилон почувствовал удар в скулу, потом во рту у него оказалась мокрая вонючая тряпка.

— Как тебе это? — снова улыбаясь, поинтересовался Дарма.

Маг бросил взгляд на его рукав, немного прищурился, и ткань дорого кафтана охватилась пламенем.

— Его глаза! Орково колдовство! — вельможа попытался скинуть одежду, но этого не понадобилось, когда его люди сумели сбить пламя. — Маг возомнил о себе слишком много! Думает, мы не найдём управу на все его фокусы! Наденьте на голову мешок!

Трилон понятия не имел, откуда стражники достали мешок, но после того, как тот оказался на его голове, они потащили его куда-то за собой. Он не пытался запоминать повороты и считать шаги — в этом не было смысла. Когда они остановились, по скрежету металла, по стону натягивающихся ремешков он понял, что его привели в пыточную.

Вильтус ещё много говорил, но нового — ничего. В его словах не было смысла, лишь ненависть и высокомерие. Потом он ушёл, судя по тому, что его голос больше не был слышен.

Трилону вырвали три ногтя, сломали несколько пальцев и рёбер, растянули почти все суставы. Они бы наверняка ещё и выкололи глаза и отрезали язык, если бы не боялись снимать с головы мешок. Говорили они только бессмысленные фразы: "ну что, доволен маг?", "не слишком ли больно? Может посильнее?", "где теперь твоё колдовство?".

Маг терпел, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не защититься магией. Он признавал себя слабым и трусливым, но боли и тем более смерти он точно не боялся.

Когда, наконец, пытки кончились, ему казалось, что уже настал следующий день, но, попав снова в свою клетку, он увидел, что ещё даже не вечер.

Больше всего он ждал наступления следующего дня. Самого важного в его жизни. Дня, когда решится всё, что имело смысл для него. И он надеялся сам решить это.

* * *

Больше всего Старагон боялся, что его выгонят, как того стражника, но магистр Гилон сказал, что ученики должны остаться, да и смысла выводить заражённых уже и нет, раз гаргена так сильно распространилась в стенах школы. А того стражника он пообещал вернуть, если он ещё жив. Времени до заветного дня остаётся всё меньше, как и людей, готовых защищать это место.

Зараза, как поведал магистр, распространяется очень быстро, даже через еду. После этого ученики с отвращением глядели на поданный к обеду суп, и почти ни у кого не было аппетита. Старагон понимал: ненадолго. Скоро голод возьмёт своё.

Сам он тоже мало ел — аппетит куда-то пропал. Всё, чего ему хотелось, это покоя. Единственной частью тела, которую он напрягал, был мозг. Эта болезнь словно ослабила всё тело, но взамен отдала всю энергию на мышление. Он думал, долго и много, пытался сложить кусочки мозаики в единое целое, разгадать эту загадку, найти виновного.