— Мы поклялись никому не рассказывать.... Жених Мирики не был сыном старосты, он оказался простым разбойником, польстившимся на легкое золото. Когда мы, провожатые это узнали, он предложил нам откупные, в обмен на наше молчание. Мы взяли деньги и забыли о случившемся, а Сил увез свою невесту-пленницу в неизвестном направлении.
— Значит, вы продали несчастную первому встречному проходимцу? — Таша посмотрела на старуху с презрением, а покрасневшая от возмущения Лона сжала кулаки.
— Сил обещал заботиться о жене, — слащаво пискнула тетка Эмина, пытаясь оправдаться.
— А Нара? — громко воскликнула Лона.
— Не уберегли мы Нару, — пустила слезу старуха, — не выдержала она расставания с сестрой, извелась...
— Ясно, — проворчала Таша, поворачиваясь спиной к злополучному дому и его неприятной хозяйке, — Пойдем отсюда, Лона.
Они двинулись обратно, к дому Коры. За спиной еще долго раздавались надрывные причитания тетки Эмины. Таша молчала, сжимая зубы до скрипа от подступившей злобы. Как она смеет рыдать и просить защиты? Хотелось бросить все и уйти, повернуть время вспять и позволить мертвячке убить эту подлую, гадкую старуху. Однако, вспомнив обещание упокоить утопленницу, девушка закусила губу, отгоняя прочь сомнения и недобрые мысли.
— Теперь все понятно, — перебила ее размышления Лона, — "Она" ведь больше не придет? Как думаешь?
— Не знаю, — тихо ответила Таша, пытаясь представить возможные варианты развития событий, — "она" не упокоена, значит, наверняка вернется.
— Ты права, — согласилась Лона. — Если "она" решила отомстить за сестру своим алчным соседям, то...
— То, не успокоится, пока не прикончит тетку Эмину, — продолжила принцесса.
Таша все больше и больше сомневалась в словах спасенной старухи, рассказ которой хоть и был правдоподобным, но все же здорово попахивал ложью.
Тем вечером Кора домой не пришла. Лона достала из небольшого, обитого кожей сундука пузырек с отваром райских ягод.
— Это снимет боль, — пояснила она, прикладывая смоченную тряпицу к рукам принцессы, и вдруг, резко отдернув пальцы, осторожно спросила, — а ты не превратишься в мертвячку от этих укусов?
— Нет, что ты! — успокоила ее Таша, смущаясь.
— Откуда знаешь? Вдруг превратишься? — изобразив недоверие, еще раз уточнила девочка, но вопрос этот был скорее шуткой, в глазах девочки уже блестели огоньки озорства.
— Вот, смотри, — Таша отодвинула перемотанной рукой край воротника, показывая шрам на шее, — видишь?
— Ого, — тут же восхитилась Лона, — повезло тебе тогда в живых остаться.
— Повезло, — кивнула принцесса, закрывая глаза и погружаясь в воспоминания...
Фиро... Она вспомнила их последнюю встречу, небесную чистоту глаз и мертвенный холод коснувшейся ее лица руки. Может ли мертвое стать живым? Может ли мертвое надеяться? Вспомнив рвущуюся к жертве мертвячку, Таша вздрогнула. Если мертвым движет жажда мести и ненависти, может ли двигать любовь? В раздумьях девушка провела пальцем по стеклу, непроизвольно повторяя знак, смысл которого так хотела понять.
— Зачем ты рисуешь мельницу? — тут же спросила Лона, отвлекая принцессу от раздумий.
— Какую мельницу? — не поняла Таша.
— Обычную мельницу — четыре крыла и домик, — прозвучал невозмутимый ответ.
Взглянув на рисунок, Таша изумилась простоте его значения. Неужели тайный знак оказался всего лишь схематичным рисунком?
— Значит, это мельница! Послушай, есть в вашей деревне мельница? — обрадовано спросила принцесса, восхищенно глядя на притихшую Лону.
— Нет, — взмахнула косами та, — Мы возим зерно к Трем Вязам и платим мельнику за помол. Мама говорила, что раньше у нас тоже была мельница, но ее смыло во время разлива, а развалины скрылись под водой.
— Отведи меня туда! — отчаянно произнесла Таша, не веря в собственную решительность, — отведи прямо сейчас!
* * *
Матросы подняли наверх четыре больших сундука и тяжелый ящик с крошечным решетчатым окошком, в котором кто-то тяжело дышал и возился. Вырубленные в скале ступени вели на плоскую открытую площадку, откуда, как с естественного балкона, открывался великолепный вид на Врата Волдэя.
Наверху гонца ожидал экипаж — просторная крытая повозка с мягкими сиденьями, занавесками на окнах и объемным багажником. Матросы погрузили туда сундуки, а когда настала очередь ящика, гонец запротестовал:
— Нет-нет, это со мной.
"Будто Короля встречаем" — поморщился Рамаль, перебирая пальцами золотую цепь у себя на шее. Он еле сдержал усмешку, глядя, как толстяк, пыхтя и неуклюже задрав подол своей хламиды, лезет в экипаж.
Колеса гулко застучали о камень. Лошади дружной рысью поспешили прочь от реки, туда, где непреступной серой скалой возвышалась главная цитадель Западного Волдэя. Стена невероятной высоты окружала ее кольцом, огромные ворота открывались с помощью мудреного механизма и вели в штурмовой коридор, который заканчивался еще одними воротами, за которыми находился внешний двор. Внутренний двор и замок возвышались вторым уровнем, отделенные от внешнего двора узкими лестницами. Все стены имели выдвижные рамы, с помощью которых можно было разом сбросить штурмовые лестницы. Несмотря на то, что руки эльфов предали этому месту вид изысканный и величественный, в архитектуре цитадели угадывались черты работы людей и гоблинов.
По узкому коридору экипаж въехал внутрь, а следом за ним сопровождающие всадники. Там их уже ждали. Рамаль спрыгнул с коня, во внешнем дворе его встретил Высокий эльф с длинными пепельными волосами. Эльфа звали Орнар, он был одним из глав Волдэя, а, по мнению Рамаля, одним из выскочек и бездельников, привыкших отсиживаться в цитадели и прикрываться чужими спинами.
— Господин Хапа-Тавак отлучился по делам и просил в его отсутствие развлечь гостя из Шиммака. Займитесь этим, Рамаль, — сказал Орнар властным тоном.
— С превеликим удовольствием, — хмуро кивнул Рамаль.
Перспектива общения с толстым полукровкой раздражала его несказанно. Эльф отыскал глазами гонца, который, охнув, выбрался их экипажа, потеряв равновесие, грохнулся плашмя на каменную брусчатку двора, но тут же поднялся, бормоча себе под нос то ли проклятия, то ли извинения. Он отряхнул испачканные пылью колени и, дружелюбно улыбаясь окружающим, обратился к Рамалю:
— Похоже, вам придется развлечь меня, пока сиятельный господин Хапа-Тавак отсутствует. Буду рад посмотреть все чудеса и богатства Западного Волдэя, — хохотнул он, игриво замахав пухлой рукой, — шучу-шучу. Но все же, дорогой Рамаль, похвастайтесь чем-нибудь интересным, дабы скрасить минуты ожидания.
— Собачек взглянуть не желаете? — эльф с напускным дружелюбием изобразил подобие улыбки.
Слава богу, в тот момент незадачливый гонец не мог видеть глаз Рамаля. Они сочились яростью, и казалось, что хватило бы одного только взгляда, чтобы гость упал замертво.
— Собачки — моя страсть, — гонец растянул рот в улыбке, — и уж поверьте, я в них толк знаю.
— Тогда, прошу за мной, — кивнул эльф и, резко развернувшись, быстрым шагом пошел прочь, не утруждая себя проверкой того, последовал ли за ним навязчивый гость.
Псарня находилась в дальнем конце внешнего двора, специально для того, чтобы лай ее многочисленных обитателей не мешал господам отдыхать. Псари, два Высоких эльфа-полукровки смиренно потупили взоры при виде старшего.
— Как видите, честь ухаживать за собаками мы предоставили вашим сородичам, — сквозь зубы прошипел Рамаль, желая подцепить гонца побольнее и поскорее вывести из себя.
— О, да, — невозмутимо кивнул тот, — за своими собаками я ухаживаю сам. На моей псарне одни только борзые кобели стоят целое состояние, так что вам вряд ли удастся меня удивить.
— Охотой не увлекаюсь, — холодно ответил Рамаль, — пустое занятие для толстобрюхих вельмож, скучающих в столице при дворе. Я воин, поэтому люблю темноморцев.
— Терьеров? — оживился гонец, — с удовольствием на них взгляну, сам держу одного. Всегда вожу его с собой в качестве охраны.
— Ну, так вот, смотрите, — Рамаль гордо кивнул на клетки, в которых, виляя хвостами-прутьями и пуская слюни из незакрытых отрезанными брылями пастей, топтались мускулистые гладкие собаки. Их короткая шерсть лоснилась, подчеркивая объемы округлых крепких мышц.
— Откуда вы их привезли? — поинтересовался гонец разочарованно.
— Эту линию разводят только в Волдэе, — похвастался Рамаль, и, достав из кармана неизменной куртки каменную трубку, принялся забивать ее табаком.
Ему несомненно следовало успокоиться: полукровка здорово раздражал его, и кроме пряного жгучего табака не было действенного средства, способного погасить ярость и успокоить нервы Высокого эльфа.
— Высокие, — выдохнул гонец разочарованно, — все пытаетесь переделать на свой лад. Разве это чистокровные темноморцы? К их маме что, борзая в гости забегала? Худые, длинные... Вам и впрямь это кажется красивым? Эх, господин Рамаль, пойдемте-ка со мной...
Рамаль даже опомниться не успел, наглый полукровка схватил его под руку и бесцеремонно поволок обратно к воротам.
— Я вам покажу, уважаемый, покажу настоящего темноморского терьера из королевской сотни...
Надо сказать, в тот момент Рамаль совершенно забыл о собаках. Его переполнял гнев, который из дипломатических соображений он никак не мог выплеснуть на гостя. Слава богу, гонец остановился посреди двора и указал на экипаж, на котором приехал, крича:
— Сорок Два! Ко мне, Сорок Два!
Дверь кареты отворилась, и оттуда на подметенные плиты двора спрыгнул пес. Издали он казался совершенно квадратным. Лишенная шеи голова выныривала из бугрящихся мускулами плеч. Широкий кожаный ошейник, упирающийся под нижнюю челюсть, отчеркивал ее от широченной груди. Уродливая морда с округлым, разделенным бороздкой лбом, была покрыта выступающими шрамами так плотно, что казалось, будто пес надел на голову ореховую скорлупу.
— Чистокровный, — злорадно улыбнулся гонец, — такой же, как вы, — добавил он в конце, а увидев, как побагровело от гнева лицо Высокого эльфа, тут же добавил, — не примите за оскорбление, господин Рамаль, вы же не хуже меня знаете, как берегут чистоту породы на псарнях при дворце темноморского Царя.
— Откуда у вас такая собака, — с недоверием поинтересовался Рамаль, пытаясь сделать оскорбительное ударение на слове "вас".
Поняв, что имел в виду Высокий, но в очередной раз проигнорировав скрытый укол, гонец приблизил лицо вплотную к уху Рамаля, отчего тот изобразил выражение крайней брезгливости, и многозначительным шепотом пояснил:
— Контрабанда, господин, она самая, на ней все и держится.
— Ясно, — отстраняясь, буркнул Высокий эльф, — пойдемте в дом, думаю, господин Хапа-Тавак уже вернулся и готов побеседовать с вами.
* * *
Появившись однажды, страх так и не исчез. Страх, совершенно непозволительный для некроманта, был загнан Ану в самую глубь собственного естества, но избавиться от него полностью у молодого мага так и не вышло. Ану всячески старался забыть, но горящие глаза Фиро и злобный рык альбиноса при малейшем напоминании являлись из памяти четко и ясно... А теперь еще эта драка, и чертов мертвяк, сдуру цапнувший его за ногу. "Это просто недоразумение. Укусил с испугу" — мысленно утешал себя Ану. Но здравый смысл подсказывал другое. Сила уходила, утекала сквозь пальцы, как вода из худого бурдюка. Он понимал это, но все еще пытался заглушить осознание реальности мыслями о случайности и безобидности последних происшествий. Слабость, немощность, эти слова нагоняли на Ану непреодолимый ужас. Порой ему хотелось бежать прочь, забыть обо всем, спрятаться куда-нибудь подальше, никого не видеть, не слышать, не знать.
Драка мертвецов довела его до предела. "Все это из-за крови.... Почему раны Фиро истекли живой кровью? Это точно проделки старого Кагиры с его вечными идеями о воскрешении. Проклятый старик! Но почему Фиро? Почему он?" — нервно теребя в пальцах застежку плаща, думал Ану.
Решив проветриться, он вышел из палатки. Перед входом, прикованный цепью к раскидистому старому дубу, сидел Широ. Его горло сжимал ошейник-удавка, сшитый из толстой, подбитой серебряными шипами кожи. Мертвец был неподвижен, лишь иногда его упертые в землю пальцы изгибались, как когти, и судорожно скребли твердь. Тяжелая цепь тянула голову вниз, заставляя сутулиться так, что хребет шел на излом. Белые волосы свалялись и приобрели грязно-рыжий оттенок, какой бывает у нездоровой собаки светлой масти. Глаза альбиноса затянула плотная белая пленка, окаймленная налетом желтого гноя. Цепь была необходимой мерой. Непослушание следовало пресечь, а неоспоримого зачинщика драки наказать.
Выйдя из палатки, Ану бросил на мертвеца тревожный взгляд. На миг ему показалось даже, что на безразличном, пустом лице Широ мелькнуло выражение искренней обиды. Пройдя мимо альбиноса, некромант поймал себя на том, что испытывает неприятный озноб, чувствуя, как вперились ему в спину влажные, невидящие глаза. "Что будет, если он решит напасть на меня?" — непроизвольно мелькнула предательская мысль, случайной птицей пробившаяся сквозь ментальный заслон. Словно в ответ, снизу вверх по позвоночнику прошла волна страха, щекоча шею и поднимая дыбом волосы на затылке. "Нельзя даже думать об этом!" — изничтожая лишние эмоции, мотнул головой Ану и дважды стукнул себя ладонью по виску.
Сунув руку в карман, он вынул оттуда сложенное в несколько раз письмо, развернул, задумчиво глядя на ликийскую гербовую печать, венчающую аккуратные буквы, перечитал: "Господин некромант, я снова прошу вас оказать мне посильную помощь в нашем общем деле. Для расследования мне необходим острый нюх ваших верных слуг. Как вы поняли, я напал на след, и не могу позволить себе потерять его. Франц Аро."
"Верные слуги..." — тоскливо ухмыльнулся Ану, убирая листок обратно в карман. "Пожалуй, стоит отправить к нему Фиро" — решил про себя некромант, понимая, что справиться с двумя непокорными мертвецами в настоящий момент он не в силах.
Вернувшись в свой шатер, он плотно подвязал скрывающий вход полог, зажег свечу, сел за наспех сколоченный походный стол и написал ответ: "Господин сыщик, я отправляю к вам Фиро, думаю, его чутья будет вполне достаточно. Ану."
* * *
Лес нависал над рекой, цепляясь корнями за прибрежную кручу, высокий, темный. Ели, обросшие понизу белыми бородами мха, тянули к дороге колючие ветви, тщетно пытаясь коснуться путников. По дороге ездили нечасто. Две неровные колеи местами поросли травой, а местами заполнились водой, в которой плескались орды головастиков и водяных жуков.
— Долго ее идти? — спросила Таша, обращаясь к своей спутнице.
— Через ручей, и там, за поворотом, — обнадежила ее Лона, путающаяся в длинном шерстяном плаще своей матери, — там берег пологий, река расширяется в большой омут, а у берега, как настил, остатки мельницы — несколько столбов и часть пола. Сама увидишь...
Они преодолели звонкий лесной ручей, осторожно ступая по двум еловым стволам, перекинутым над стремниной. Миновав поворот, увидели, что дорога пошла под уклон, а лес расступился, открываясь широкой поляной, окаймленной изгибом реки. У самого берега действительно виднелись черные смоленые бревна и остатки грубых досок.
