Внезапный шум встряхнул меня. Вода всколыхнулась и разошлась изломанными кругами. Я увидел уродливое темное пятно, и не сразу понял, что это человек. Кто-то с шумом бросился в воду и сейчас про-плывал надо мной. Словно пробудившись ото сна, я не сразу понял, что движения пловца вдруг стали вя-лыми и асинхронными. Он уже не плыл, а медленно погружался на дно.

Я ринулся навстречу и увидел пьяные, ничего не соображавшие глаза. Мужик тонет, но ничего не может сделать. Пропащая душа. О таких и говорила Анфиса.

Я быстро сотворил заклятье, схватил мужика за волосы и потащил за собой. Не на дно, а на по-верхность. Выглянул. Его пьяные дружки ничего не замечали, разливая еще по одной на зеленой травке набережной. Вынести на берег? А как объяснить, откуда я взялся? На таком солнце моя защита утечет как вода меж пальцев. К тому же я голый, а там женщины...

— Помогите! Тону! — истошно закричал я, высунув голову утопленника из воды. Компания вспо-лошилась.

— Эй, Гриша, ты чего? — неуверенно спросил один из мужиков, явно не торопясь на помощь.

— Тону, идиоты!! — еще пронзительнее заорал я и заболтал его безвольными руками. На этот раз проняло. Сразу двое бросились в реку, подплыли к Грише и потащили на берег, я же камнем ушел на дно.

Нет мне покоя!

Перепаханное грейдером дно стало другим, воронка, в которой любил сидеть Архип, исчезла. Это место изменилось, а ведь я почти привык к нему. Старый утопленник перебрался в район Новой Голландии, взяв с меня слово никому об этом не говорить. Пусть думают, что погиб. Зачем ему это надо, я не знал, чув-ствовал, правда, что неспроста. И ладно, у меня своих проблем хватает.

Срок, данный водяным, истекает. Я должен притащить 'живую душу' — или расстаться с тем, что осталось вместо жизни.

Я не хочу этого делать. И не стану. Правда, сказать об этом Слизню в лицо у меня кишка тонка. Я признаюсь в этом без всякого стыда. С детства привык быть честным перед самим собой. Так проще жить. Всегда знаешь, на что ты способен, а на что нет.

Я боюсь и ненавижу Слизня, понимая, что мне с ним не справиться, и что закона на него нет, кроме закона силы. И что? Просто ничего не делать, забиться в щелочку и прятаться до конца своих дней. По-стыдно и низменно? Пусть. Но быть разорванным на части и сожранным толпой ублюдочных монстров тоже не собираюсь. Гордо идти на плаху — не для меня. Пусть лучше пристрелят при попытке к бегству. Я не герой, не Матросов и не Спартак. Я Слизня боюсь до дрожи. И Упыря боюсь.

Что же делать? В Неву не сунуться, а на суше дожидается Темный. Можно найти какой-нибудь во-доем и поселиться, как Архип, если только нет там какой-нибудь своей нечисти. Или жить дома в ванне. Как же все это глупо! Глупо и ничтожно. Суррогатная жизнь. Но ведь лучше, чем смерть, правда?

Я задумчиво вертел в руках безжалостно вырванную грейдером водоросль. Вот так, росла себе, никого не трогала, пока не явился он. Она колыхалась, изгибалась, цеплялась корнями за грунт, но ее вы-рвали вместе с грунтом. А сдвинуться с места выше ее сил... Чертов замкнутый круг!

— Андре-ей, — пропела за спиной Анфиса. Помяни черта — и он тут как тут.

— Я знала, что ты здесь, — русалка села рядом со мной на дно, неожиданно, по-пуритански со-мкнув коленки и обхватив их руками. — Архип пропал. Ты, наверно, искал его?

— Искал.

— Недавно здесь машина проходила, дно чистила. Наверно, его и убила. Старый он был, не успел убежать, наверно...

Я посмотрел на русалку. Если бы не слова спасенного мной утопленника, Анфисе поверил бы са-мый суровый прокурор, не говоря уже обо мне. Задумчивое, чуть печальное лицо, ясный и кроткий взгляд, ровный, без предательской дрожи, голос.

— Что ж, все бывает, — ее голос изменился, приобретя обычные силу и страсть. — Да черт с ним, он свое пожил! Мне тебя жаль, Андрюша, ведь тебе один только день остался.

— Ты-то откуда знаешь?

— Все это знают, — русалка оторвалась от дна и приблизилась. — Знаешь, что будет, если волю Слизня не выполнить?

— Разорвет? Как Дарью?

— Нет. Не разорвет, если я того не пожелаю, — ее ладонь коснулась моего лица. Я не отстранился, и Анфиса приняла это за добрый знак. — Слизень меня слушает. Ничего он тебе не сделает...

— Если... — поймав паузу, продолжил я. Давай уж, говори.

— Он даст тебе еще один срок. А там я что-нибудь придумаю. Если не хочешь топить — я это сде-лаю! А ты скажешь, что сам утопил. Согласен?

— Нет, — ответил я. — Не собираюсь никого топить, и не нужно мне таких одолжений.

Анфиса замолчала. Не знаю, что творилось у нее в душе, не знаю, была ли у нее душа, но в этот момент я почувствовал, как в ней что-то изменилось.

— Нет, Слизень не убьет тебя за это. Не убьет, даже если я не заступлюсь... Не такой уж он и страшный, как кажется... Но, коли узнает, что ты живую душу из воды вытащил — тогда разорвет!

Я вздрогнул. Анфиса улыбнулась:

— Не бойся, кто видел это — никому не расскажет. Никто не знает, что ты спас живого. Теперь ты видишь, как я тебя люблю!

Я растерялся, не зная, что и сказать.

— Ведь все равно ты никуда не денешься, Андрей. Судьба у тебя такая. Пропал ты для людей — так живи здесь, со мной. Не нужен тебе никто, и ты людям не нужен — тебе разве Архип не говорил? А ему не веришь, так всякий тебе это скажет. Живым до нас дела нет, и если любил ты кого прежде — забудь. Не пойдет она за тобой на смерть, а если пойдет, то возненавидит тебя за это! Поэтому забудь землю — и не возвращайся туда никогда. Я стану твоей, а со временем мы и на Слизня управу найдем, сами рекой править станем!

Она держала мои руки и говорила так убедительно, что я не мог, не смел ей возразить. Может, сно-ва магия? Соглашаясь разумом, я спинным мозгом чувствовал, что никогда не пойду на то, что она предла-гает. Нечто внутри было сильнее и логики, и магии.

— Я не хочу ничего, Анфиса! Не хочу жить здесь, как ты не понимаешь! Да лучше сдохнуть, чем жить, как вы! — сорвался я.

— Что ж ты тогда Слизня боишься?

Вопрос бил наповал.

— Потому что я надеюсь. У меня есть еще время!

Анфиса рассмеялась:

— Какое время? Ты мертв — назад пути нет! А был бы путь — все бы о нем знали! Или у тебя зна-комый Иисус есть?

Анфиса хохотала, и ее звонкий смех засыпал надежду тяжелыми, горькими камнями.

— Я никогда не сделаю того, что ты хочешь... Я никогда этого не сделаю! — проговорил я. Я хотел произнести это твердо... получилось не слишком уверенно. Анфиса вскинулась:

— Дурак! А что тебе остается?

— Пошла ты!

Я отвернулся и поплыл прочь, но Анфиса быстро нагнала. Схватила за руку:

— Куда ты?

Я вырвался. Пусть преследует. Я выйду на берег, и она отстанет. И вдруг почувствовал, как вода сжимается, охватывая упругими путами. Колдовство! Но Архип учил не зря: я произнес нужные слова, рас-сеивая ворожбу Анфисы. В первый раз она пыталась удержать меня силой — и лишь сильнее я хотел бе-жать от нее.

Я услышал досадливый вздох. Что, не так легко взять?

— Стой! Ты не уйдешь к ней! — крикнула русалка.

Посмотрим. Я выплыл под мостом у Мельничного ручья и, прошептав слова, вылез из воды. Где-то наверху шумят проносящиеся по улице машины, слышатся звуки огромного города. Мои ступни ощущали траву, землю и мелкие камешки высокого склона. Земля под мостом была нечиста и изгажена мусором, но я с упоением ступал по ней — так опостылела мне вода.

— Ты вернешься, или умрешь там!

Здесь, в нише под балками, была спрятана одежда и ключи от квартиры. Видя, что вокруг никого нет, я снял заклятье и быстро оделся. Анфиса провожала взглядом, не выходя из воды. Ее тело уже не мани-ло — отталкивало близостью к чуждому мне миру, ее красота была ложью, ее жизнь — не жизнью, а суще-ствованием белковых тел...

Я стал взбираться по насыпи, и услышал вослед:

— Вернись, Андрей, я не хочу, чтобы ты умер! Упырь охотится за тобой!

Я остановился.

— Откуда ты знаешь?

Анфиса стояла в воде, не решаясь идти за мной.

— Знаю. Он убьет тебя!

Ха. Думает: напугает Упырем, и я останусь в Неве, боясь и носа из реки высунуть. Только тогда я и стану настоящим мертвецом.

— Знаешь, говорят: жизнь — опасная штука. Я не думал, что и смерть тоже... Прощай. Привет Слизню. И передай, что я больше не его слуга, а он — не мой хозяин.

Отвернувшись от русалки, я вскарабкался по берегу наверх. Преодолеть пять метров крутого скло-на было нетрудно, но я чувствовал не тяжесть подъема, а тяжесть своего решения. С каждым шагом я отда-лялся от реки, моей защиты, и бывшего покровителя Слизня. Отныне я свободен... и беззащитен. Я один. Я сам по себе, и это, черт возьми, здорово!

Я прошел по мосту, глядя на мутную воду. Анфисы там уже не было. Да, пожалуй, я не смог бы ска-зать свое решение в лицо Слизню, но это и неважно. Жизнь — не театральное действо, что бы там не гово-рил Шекспир, красивых поз и монологов в ней мало. И то, что я сделал, равнозначно плевку промеж глаз водяному владыке. Я все-таки не трус. Да, я не трус, я труп, невесело подумалось мне.

Другой, быть может, скорее бы принял правила игры и использовал новые способности на полную катушку, но я не такой. Можно назвать это стержнем, можно инерцией, но что-то сидит во мне, что-то внут-ри не дает смириться с тем, что я вижу и чувствую, став живым мертвецом. Этот мир живет по своим прави-лам, но я не желаю играть по ним.

Ночь длилась медленно и жутко. Я почти не спал, прислушиваясь к каждому звуку, без конца пил, а в скользящих по стенам теням мерещились посланники Слизня. От дневной удали не осталось следа, ночь высосала остатки мужества, и шелест проносящихся мимо дома машин напоминал шипение рассерженных и готовых ужалить змей. Стыдясь своей трусости, я дождался, пока соседи уснут, и тщательно закрутил краны на кухне и в ванной, чтобы речные твари не просочились сквозь них. Я даже не мог вспомнить, сколь-ко дней мне осталось до сороковин, и эта мысль не вызвала во мне беспокойства. Когда я стану таким, как они, думалось мне, может, и их ненависть ко мне исчезнет?

И еще я думал о Юле. Как открыться, и стоит ли? И как примет она мои сумасшедшие слова? Я пы-тался представить ее на моем месте, но быстро понял, что стремлюсь угодить и подстроиться под радужный хэппи-энд, на самом деле все будет совершенно иначе. И дурацкие мысли о том, что Юлька станет безутеш-но горевать по мне и никогда не выйдет замуж. Что я, как персонаж из известного фильма, стану оберегать ее от потусторонних сил и полтергейстом выстукивать признания в любви... Все это заслонила самоуверен-ная улыбка Анфисы и слова: '...ты никуда не денешься, Андрей, судьба у тебя такая...'

Ненавижу слово 'судьба'! Всегда его ненавидел. Есть в нем что-то рабское. И корень от слова 'суд' — словно тебя осудили, даже если не знаешь, за что. Ах, да, ведь все мы от рождения грешны! Так, кажется, попы говорят? И получается, что тянем мы судьбу от младенчества до смерти, и рожденный быть повешенным — не утонет... Вот черт.

Внезапным спасением стал звонок. Звонил Костя, проверить, как там у меня и что.

— Костик! — сказал я с внезапно нахлынувшим чувством. — Костя! Давай сегодня в клуб пойдем, а?! Хочется мне. Очень.

— Не вопрос, — ответил друг. — Когда встречаемся?

— Только у меня денег нет, — презирая себя, сказал я. Вот займу у него — а как отдам, если скоро в призрак превращусь? Надо что-то придумать, может, со дна какую-нибудь древность поднять?

— Не парься, придумаю что-нибудь.

— Спасибо, Костя.

Я повесил трубку, чувствуя, как в груди потеплело от чувств. Есть ведь на свете люди!

Не знаю, чего вдруг меня так потянуло клубиться. Не скажу, что я такой уж завсегдатай. Может, сказалось длительное одиночество и общение со всякими уродами, но теперь мне хотелось быть среди лю-дей, видеть лица, а не хари, слушать музыку, а не тягостную подводную глушь, веселиться и не думать о страшном будущем. Эх, гулять, так гулять, и пропади все пропадом!

Клуб встретил привычным шумом, сотканным из музыки, топота танцпола и людского гула. Здесь надо кричать, чтобы услышать друг друга, и держаться вместе, чтобы танцующие не растащили в стороны, и вы не потерялись во вспыхивающем огнями полумраке.

— Пошли, вон там наши тусуются! — крикнул мне Костик, и мы пошли.

В одном из углов столики были сдвинуты, и сидела довольно внушительная компания. Здесь были многие, кого я знал по институту: Ник, Алекс, Наташка и Леська. А Юльки не было. Были незнакомые парни и девчонки, но я их часто видел в этом клубе и, не зная имен, кивнул им, как добрым знакомым. Любой из них сейчас был мне роднее подводных знакомцев.

— Здорово, Энди! — крикнул Ник. — Как дела? Работаешь?

— Пока нет, — ответил я.

— Из морга ушел? — ухмыльнулся Ник.

Какого морга? О чем он? Нехорошее предчувствие склизким шаром подкатило к горлу. Не мигая, я впился в его глаза. Приятель лыбился и простодушно глазел в ответ. И я вдруг вспомнил, как давно шутил, говоря, что работаю в морге... В каждой шутке есть только доля шутки. Надо бы помнить, а то люблю по-шутить.

— Ушел, — наконец выдавил я. Ник, улыбнувшись, кивнул и отстал. Мы выпили пива. Я сидел, тупо рассматривая попки танцующих девиц. Веселья не было. Может, потому, что не было Юльки?

— Скучно что-то, — сказал я сидевшему рядом Алексу. К этому моменту многие наши пошли тан-цевать, оставив на столах тучу пустых бокалов. Алекс танцевать не любил.

— Значит, мало выпил, — сказал он, подливая мне пива. — Давай.

Мы чокнулись бокалами и выпили.

— Слушай, тебе плейер нужен, недорого?

Я покачал головой.

— А мобила? Костик говорил, ты свою потерял.

— У меня денег нет.

— На клуб-то нашлись, — недоверчиво улыбнулся Алекс. Вот натура: вечно что-то продает-покупает. Барахольщик. Но своих не накалывает. Если предлагает, то вещь нормальная. Только мне сейчас не до мобил и плейеров. Я так ему и сказал.

— Возьми авансом, я тебе верю, деньги потом отдашь, — не унимался Алекс.

— Тебе не приходило в голову, что жизнь может кончиться очень быстро?

Он удивленно глянул:

— И что?

— Это я у тебя спрашиваю: и что? Что ты делать будешь?

— В каком смысле 'что делать'? Умру — так умру. Все мы когда-нибудь умрем... — глубокомыс-ленно изрек Алекс, отхлебывая пиво.

— Нет, не все, — не согласился я.

— Нет, все.

— Не все!

— У тебя что, кто-то умер? — догадался Алекс.

— У меня... кто-то... умер, — согласился я, кивнув наблюдавшему за мной Костику отяжелевшей головой, и слегка подмигнул. Конспирация, братан!

— Тогда помянуть надо! — приятель сорвался из-за стола и быстро вернулся, держа в руках две рюмки с водкой. — Давай.

— Андрей, тебе хватит, не чувствуешь, что ли? — Костя дернул за рукав, но я отмахнулся:

— Помянуть надо! Понял, кого?

Мы выпили. Костик вздохнул, поднялся и исчез в толпе танцующих. А мне плевать! Помянули. Да упокоится моя душа, в натуре!

Ребята натанцевались и вернулись. Стол зашумел, засмеялся, застучал бокалами. Я смотрел на них, и думал: почему утонул я, а не кто-то другой? Не Алекс, не Ник? Что бы делали они на моем месте? Любила бы их Анфиса? Выполнили бы волю Водяного? И сквозь завесу пивных паров пробилась простая мысль: надо рассказать им о жизни и смерти, о том, как надо жить и почему. Немедленно, потому что не знают они, что в любой момент может стать поздно...