Светлейший лорд Тьмы

Феечка долго ждать не стала, сразу к Арку подлетела, поклонилась вежливо:

— Здравия желаем, Горынушка! Вот с докладом к тебе добрались, что стеночка разрушена магическая и что подарочек твой повелителю темному передан.

— Э-э-э, — протянул неопределенным образом дракон и чуть по привычке ухо не почесал.

А шкаф пузатый вдруг покраснел безбожно, заметался из строны в сторону, как будто ему вот сейчас поддадут неизвестно за что.

— Не серчай, что так долго, Горынушка, — продолжала ласково феечка. — Путь ведь не близкий. А мы, можно сказать, в самую битву попали. Йотуны так разбушевались, просто страсть...

Арк для пущей важности решил нахмуриться, из под густых зеленых бровей зыркнул с сомнением, пошлепал сапожищами огромными несуразными к трону, взобрался туда, начал гнездиться. Блин, твердо, неудобно. Как тут вообще можно сидеть?

В это время шкаф к стеночке пристроился, делает вид, что простая мебель. Надеется, что, что не заметят его. Феечка одна отдувается, рассказывает в подробностях да с картинками... Вота они со шкафом от йотуна в болоте прячутся, вот ёлку незнакомую обнимают, вот поляна с мальчишкой рыжим.

— Как есть, меч-кладенец передали, доброе слово сказали... — брызги света от трепещущих крылышек погасли, с ними пропало и изображение.

— Это хорошо, — протянул мальчишка басом. — А скажите мне лучше про Аркашку...

— Так-ть в прошлый раз уже, — вякнул шкаф удивленно.— Запамятовал что ли, Гора? У, склерозные капельки у меня есть, недорого.

— Что? — громыхнул псевдоГора, красными глазами сверкая. Феечка успокоительно ручками замахала. Мол, понимаю, пьянство и тоска вместе ходят... А уж если Морену Мореновну любить, то тут почти ни на какой дикой козе к девице не подъедешь...

— Но-но, — пожурил Арк, боясь развития ненужной беседы. — По делу давайте, поподробнее...

— Выполнила все по первому разряду, зеркало волшебное разбила, семь осколочков собрала, ведьмины проклятием приправила... Все по-честному, без обмана... До места Аркашка их доставил, ничего не подозревая. Как до повелителя дотронулся, так и получилась все.

— Что за зеркало? Что за дела?

— Сам же повелел, чтобы осколки сердце окружили и с каждым-то недоразумением ранили и жизни лишали, и по кусочкам добро заменяли. Вот первые два уже плотненько встали.

— Ну, — требуя продолжения, протянул дракон, старавшийся как можно меньше говорить лишнего. Ах, вы гады! Растопчу весом небывалым... Пожгу пламенем... Интересно, а палить Гора умеет?

— Ды, три бочонка сивухи выжрал, — покачался из стороны в сторону шкаф, а феечка мебели наглой кулачком погрозила.

— Ты не беспокойся, Гора Горыныч! Сработают со временем стеклышки, всего-то пять лепестков осталось. Смерть-то видал родительскую, предательства-то отведал, на очереди новые испытания. Никто их не проходил...

— Это как же?

— А вот как медные трубы затрубят, так и не справится с третьим осколком! Ведь нашего повелителя тьмы темные существа на руках носить готовы, а уж невесты сами набегут, захвалят, — феечка воспарила к потолку и облетела дракона веселым огоньком. — А потом, когда поймут, что толку от него никакого, бросят в одиночестве. Забудут для научения, что он без них никто. Вот и озлобится, и вонзится-то четвертое стеклышко... А тут и пятое проклятие не за горой — подозрения и недомолвки. Мир ведь такой, правду не скажет. И обманет доверчивого с великим удовольствием. Где уж тут до поэзии? Захочет бороться со злом да злом-то и обернется, шестого осколка не избежит, зрение исказит. Броня тогда вместо сердца станет, для мозаики одной лишь недостанет неприятности великой.

— Это какой же? — Арк наблюдал за феечкой, как за малюсенькой мушкой.

— Как какого? Ох, Гора! ЛЮБВИ! Кто не знает чувства ответного, кто бьется, как рыбка золотая, об лёд, тот мрачен бывает и горд. Вот где ловушка последняя, самая сильная и самая древняя!

-Ах, вы! Ах, я! — взрычал дракон, с места-то вскакивая, да пытаясь лапой феечку поймать и задавить. — Вот я вам... вот задам!

— Белая горячка, — шкаф быстрыми кривыми ножками поскакал к выходу, пока псевдоГора косолапо качался и пытался не упасть. — Тикай, Виктория! А то еще запалит нас, нафиг!

— Я ему запалю! Я тебе запалю! — феечка начала палочкой волшебной стучать по макушке Горе. — А ну, прекратить пьяную истерику по Морене! Не время теперь! Ты куда камень повелителя спрятал? Ну? Мы так не договаривались...

Дальше происходила то ли потасовка, то ли бег с препятствиями. Точно Арк не помнил, но, отмахиваясь от настырной темной крылуньи, бедняга получал то молнию жгучую, то укусы пчелиные. "Ах так", — решил он, и потянул с места алмазный трон. Так появилась поговорка про топор и комара. Раз — дал по стене. Раз — попал в потолок. Феечке все не в прок! Она летает, дразнится... Потом вообще в двери вылетела и была такова. Пущай лучше Гора остынет, а то нехорошо получается. У лестницы фею шкаф ожидал с волнением.

— Ну что, так и не отошел? — спросил он, поскрипывая и посапывая. — Ишь, как ЛЮБОВЬ его самого разобрала! Прям ни слова не говори!

— Да нет, — хмыкнула феечка, — что тут другое, но что, никак не пойму! А ты, дурачина, чуть не выболтал про меч! Чего раскраснелся, зашугался?

— Так ведь...

— Смотри, скажешь про розу защитную, уничтожу, и не посмотрю, что веселый!

— Скажешь тут с вами! Интриганы кругом одни...

36

И ведь верно, интриганских наклонностей у темных сил не счесть — они и бизнес легко налаживают, и на иглу удовольствий иноземных подсаживают. В их крови ген такой есть — "потребление" называется. Люди на него испокон веку легко покупаются, все истинные ценности отбрасывают, ложь за правду принимают. Бегают за счастьем мимолетным, а про настоящие чувства забывают. А вот эти настоящие-то чувства в людях тогда тоску и депрессию вызывают. Но и тут темные придумали машину расчудесную — психотерапию. Ежовые рукавицы! Люди, отбросьте от себя общество черное! Посмотрите на мир без очков розово-черных. Вы ж не эмо какие! Соображать должны. А то вон черная ведьма наша тоже на себе трёхнулась. Решила дочурку загубить, пока новоиспеченный Горыныч в делах небесных разбирался. И все так задумала, что кому-нибудь рассказать страшно.

И осуществила бы убийство, если бы не в сказке жила.

Вота, значится, черной-черной ночью, когда луна не светит, когда звездочки не горят, когда этак пятница, тринадцатое, пробралась Забава по коридорам к двери дочери, прихватив с собой ведерце воды, чтобы Огонек поганый затушить навеки. Встала под дверью, прислушалась к дыханию дочери. Тихо, еле дышит... Раскалился амулет докрасна, кожу жечь начал. Но ничего, потерпит.

Ногтем длинным, красным в замке механизму активировала. Раз — и отомкнулась дверь-то! Зашла тихонечко. Глядит и видит — лежит ее Арысь на кровати, калачиком свернувшись, и сны цветные смотрит, а рядышком зверек-огонек чуть поблескивает. Видать, тоже за день утомился.

Шагнула к кровати, на секундочку остановилась, еще шажочек сделала. Не будет девчонки проклятой, опять все любить ее, Забаву, станут, красотой ее восхищаться, подарки делать, на отдых возить и вообще, вдруг Гора Горыныч внимание свое переключит да во дворец к себе заберет! Колючая зависть укусила сердечко маленькое и злобное. Всклокоченные волосы зашевелились ядовитыми пауками, тело медузой жгучей обернулось. Не отнимешь благосостояние и шоппинг, не воспользуешься моим богатством и силой, конкурентка малолетняя!

Достала из кармана туесок, решительно остановилась перед кроватью и начала диллемой мучаться — сперва воду плеснуть на Огонька или душить начать? Пока размышляла, совсем запуталась: коли залить поганого товарища, Рысюня проснется, а ежели душить начать, проснется помощничек и на помощь бросится да еще подмогу призовет. Вот ведь незадача, вот ведь препятствие.

А тут раз — и глаза у дочки открылись. Смотрят серым небом в самую душу. Неживые, пугающие... А лицо белое, словно ластиком его подтерли... Поближе-то склонилась Забава. Вниз на веревочке покатился раскаленный амулет, силу дающий, закачался качельками на шейке... Нет, дыхания и не могло быть. Кукла в кровати лежит. Только осознать это ведьма черная успела, как подскочил Огонек, засиял ярко, сжег вокруг амулета веревочку-то. И, кривляясь и приплясывая, поглотил его в пламени.

— Ах ты, мерзавец! — Забава со злости руки протянула навстречу всполохам оранжево-синим, обожглась, взвыла. — Отдай! Отдай! Не твоя силушка!

— Бе, какие мы злые! — поскакал по шкафам и полочкам Огонек. — Попалась! Попалась! Нету у тебя больше власти... Сама себя наказала, только и этого еще мало будет...

Ведьма черная слов тратить не стала, ведерко все по стенам расплескала в надежде в поганца попасть. Только бесполезно. А тут еще Черномор с Вальдемаром из разных углов выплыли и белые ручки скрутили у Забавы за спиной. Колдун старый в колпаке ночном на дело пошел и в длинном черном балахоне, а альв — в черном же облегающем наряде из тонкой кожи.

— Давно подозревали, что ты совсем сбрендила, — заявил папенька. — Ничего, завтра выясним, зачем это ты Рысюню извести решила... Не посмотрю, что дочка родная. Потеря для меня будет не большая. Сколько лет твои причуды терплю!

— Точно! — поддакнул Вальдемар Вальдемарович. — Нервную систему нам испортила, так теперь за крошку драгоценную взялась.

— Ах так! — совершенно не чувствуя своей вины, заявила Забава. Головой мотая и извиваясь всем телом, она пыталась освободиться. — Вы еще за меня перед Мореной ответите, я вообще имею право на половину терема и государства. Я требую! Нет, я немедленно требую раздела имущества и разъезда!

— Имущества ей захотелось! — в голос зловеще засмеялись Черномор и Вальдемар. — А насчет Морены, так мы быстро судик соорудим, чтоб разобраться, что с тобой делать!

— Нету такого закона, чтобы свободную личность в собственному дому вязать, — Забава ноги подогнула и теперь висела между двумя разъяренными родственниками. Борода и усы у Черномора наэлектризовались и торчали во все стороны, а у альва вообще волосы поднялись перпендикулярно к голове, а лицо приобрело фиолетовый оттенок.

— Ага! Поговори у нас еще...

И они втолкнули черную ведьму в какую-то комнату, где за столом сидел известный на всю округу врач-психолог Куропаткин. Куропаткин из себя был птицей важной, науку психологии учил с рождения, а потому сразу обнаружил у Забавы все признаки психического расстройства от владения магическими искусствами и приобретенными или подаренными волшебными примочечками. Ага, а представьте, коли таковые людям в руки попадут? Они ж вообще голову потеряют незамедлительно.

— Ну-с, больная, — жирная куропатка вскочила на стол и склонила голову набок, как это делают все сильно обеспокоенные душевным равновесием пациента врачи. И внезапно принялась за сеанс гипноза. — Убийство пытались совершить родного дитяти? Теперь вот должен я вынести решение, подсудны ли вы по нашему, так сказать, темному законодательству.

Забава глаза круглые сделала и поняла, что должна прямо вот сейчас про все свои горести рассказать прекраснейшей птице. Как ребенок ей платья портит, как соль в чай сыплет, как Вальдемара Вальдемаровича от супружеских обязанностей отваживает. А вы как думаете? Кому мы наши болячки доверяем? Правильно, духовным лицам и родственникам... Особливо когда власти лишаемся.

— В общем так, — через два часа вымотанный беседой и сексуальностью пациентки доктор Куропаткин, отличник магической психиатрии, выскочил в коридор и зыркнул на нервически расхаживающих взад-вперед Вальдемара Вальдемаровича и Черномора Черноморыча. — С вас пять корзин яблок молодильных, десять сундуков золота неразменного и большая бочка бражки без дна.

— Чего? — выкатили глаза колдун и альв. — Это просто... просто грабеж!

— Да, грабеж! — заявил Куропаткин. — А вы поживите, как мы, простые птицы, и поймете тогда, сколько для нас что в вашем темном государстве стоит. Тем более что яблоки в этом сезоне не уродились еще, золото — вообще для вас любимая и единственная в одном лице, а уж выпить мы все любим.

— Ладно уже, сделаем, — вздохнул Черномор, надеясь сундуков пять все ж выбить и в казну возвернуть. — Диагноз поставили?

— Не сомневайтесь! — птица забила крыльями. — Только сперва уж оплата, а потом остальные рекомендации. А то с вами, шизиками, свяжешься, птичий рай позабудешь, станешь инновациями всякими заниматься и царем себя мнить.

— На что это вы намекаете? — рявкнул, краснея, Черномор и шапочку ночную с головы сорвал. — Я колдун в сто первом поколении! Я царь!

Вальдемар прыснул в ладошку.

— А еще случаи бывают, что некоторые эльфами рядятся и по буграм бегают толпами, ролевыми играми занимаясь и считая, что это настоящая реальность. Сражаются друг с другом за всякие там награды по красоте... — посмотрела на альва птица с пристрастием.

Теперь уж Черномор заржал, а Вальдемар Вальдемарович от гнева задрожал:

— Да гнать надо этого горе-врачевателя! Он же в нас ничегошеньки не понимает...

— Точно-точно, — закивала птица, — ничегошеньки! А еще бывают, встретятся-то все сумасшедшие, и целые государства создают!

— Спокойно, — колдун остановил зятя от безобразничества, иначе бы куропатка давно бы лишилась перьев. — Нам еще диагноз треба, — и он позвал колдунишек, чтобы те потрудились и доставили все, что доктор затребовал. Все это время альв то пытался птицу пнуть, то за шею подушить, но доктор Куропаткин на все действия альва реагировал стоически и даже успел Вальдемару прописать специальные капельки от излишней гламурности.

Когда же награду принесли, птица важно раскланялась, двери распахнулись, и в коридор ввалилась толпа куропаток, которые в один момент растащили и яблоки, и золото, и бочку уволокли.

— А вы как думали? — спросил Куропаткин. — У птиц семьи большие. Им кушать тоже хочется... Но к делу, господа хорошие! — он сделал реверанс, захлопал крылышками. — У вашей Забавы комплекс нереализованного замужества и полное отсутствие истинной любви в жизни. Нужно ей этак с семью-десятью мужчинками в брак вступить, семью дружную организовать. Ну, там, танцы ночные до упаду, сексу побольше и шоколаду. И позабудет про всякие пакости... Особливо теперь, без амулета, что ей действия все диктовал. Ведь знаете, как это происходит, баловали девочку, игрушки дарили, ни в чем не отказывали, а она вот себя самой лучшей вообразила... — птица ненадолго задумалась, походила вразвалочку, — и обзавидовалась вся!

— Ты нам просто скажи, нормальная она или притворяется великой черной ведьмой? — сжал губы альв горделиво. — Про все ее заморочки с гаремами мужскими я и так знаком. Нам судить ее требуется. А ты тут за наши же денежки пургу гонишь!

— Простите, за мои! — поправил Черномор неласково. — И нечего на дочку пенять, коли у самого рожа крива.

— На себя в зеркало посмотри, сморчок старый! Ты мне еще и Рысюню попортишь, вырастишь извращенку какую!

Тут уж драка началась. Колдун огненными шарами кидается, Вальдемар молниями отвечает, носятся по терему, прям места себе не находят, чтобы удобнее было помутузить друг другу морды... Доктор Куропаткин сверху скандирует: