Не глядя Боня отмахнулся посохом за спину, чувствуя там другого противника. На сей раз посох застрял, и Боня повернулся посмотреть, что случилось. Оказалось, что посох вытянулся и обмотался вокруг шеи второго "шкафа". Причем оставил для шеи места раз в пять меньше, чем ей было нужно в нормальном состоянии. Фактически голова у второго воина была попросту оторвана, а он сам заваливался на бок в явно ремонтонепригодном состоянии. Боне показалось, что посох что-то довольно пропел и вернулся к своей исходной форме. Голова у падающего воина при этом развернулась на 180 градусов.
В легком обалдении Боня повернулся к оставшемуся противнику. Тот с мрачным, но решительным выражением лица сорвал с седла ближайшего коня лук и колчан и теперь как раз целился в него.
— Прекрати,— Боня срочно дорастил мановый доспех до закрытого,— ответишь на мои вопросы и сможешь уехать целым. Мне твоя жизнь не нужна.
Стрела вжикнула и отскочила от его груди. Упорный "шкаф" схватился за следующую. Боня опять перехватил посох за конец и сделал шаг к стрелку. Двигался он теперь медленно, так как твердая мана хоть и меняла форму по его желанию, но делала это отнюдь не мгновенно. Так что добраться до степного камикадзе он не успел. Над головой раздался рев и хлопанье крыльев, и на воина вместе с несчастными лошадьми сверху обрушилась Света. Горгульи и пикси тоже оказались рядом, а через минуту подбежала и Улдуз.
— Бонечка, ты цел? — крайне обеспокоенным голосом спросила Света. Спасибо, хоть больше не ревела, а говорила почти нормально, а то Боня во время ее атаки чуть не оглох.
— Да что со мной будет?— Боня сделал вид, что набить морду трем бугаям практически голыми руками для него вполне обыденное дело. — Но за заботу — большое спасибо. Знаешь, как это приятно, когда о тебе кто-то беспокоится...
Боня потянулся руками к Светиной морде и чмокнул ее в нос:
— Золото мое!— затем он повернулся к перемешанным телам лошадей и последнего воина. — Как я понимаю, поговорить с ним уже не удастся? А я надеялся узнать, кто они и кто их сюда послал...
— Ну, это я и так могу сказать,— Улдуз стояла рядом и с интересом рассматривала следы побоища. — Все трое — нукеры Барбэ-Бека, старшего сына Великого Хана Гулюка. Вон тот (она указала на первого "шкафа") был его правой рукой и начальником охраны. Все были известными богатурами. Чем это ты их так?
— Просто посохом. Они что-то хамили много и за сабли хвататься стали. Вот разговора и не получилось.
— А я и не знала, что ты так посохом умеешь драться, — удивилась Света. — Конечно, дубинка против меча часто имеет преимущество, но с тремя противниками сразу...
— Если честно, то я и сам не знал, — не стал врать Боня, подозревая, правда, что подобная "скромность" только добавит ему очков. — Наверное, они просто не ожидали, что я их сам бить начну. А может, слава у них дутая была, большого впечатления они на меня не произвели, только своим объемом.
— Ты — великий воин,— подытожила Улдуз, восторжено глядя на Боню. — Надо будет папе скорее рассказать!
— Погоди, не убегай так сразу,— тормознул ее Боня. — Надо бы решить, что с трупами делать, а также не мешало бы понять, не придут ли другие за них мстить.
— Про трупы не беспокойся, папа кого-нибудь пришлет забрать тела. Только доспехи на них лучше оставить. Тогда это будет обычный поединок поссорившихся воинов, и мстить не за что. А Барбэ-Бек осторожный, он пока не разберется, больше никого к вам присылать не будет.
— Ну и нравы тут у вас, — удивился Боня. — Трое на одного из засады напали, и это называется честным поединком?!
— Но так ты же их победил! Значит, силы были, как минимум, равны. А то, что они сами на тебя напали, означает только то, что они переоценили свои силы. За что и поплатились. Все справедливо!
Боня был сильно удивлен такой трактовкой "справедливости", но спорить не стал.
— А лошадей мы можем забрать? — уточнил он. — Все-таки мясо, чем на охоту тащиться, лучше это оприходовать.
— Наверное, можно. Богатуры были не бедные, когда их дня через три хоронить будут, на поминках и так много скота забьют. Так что кони эти врядли кому понадобятся, да и за три дня мясо вполне и протухнуть может. Так что — забирайте, — разрешила Улдуз.
Так и сделали. Света против конины явно ничего не имела, а горгульи оживленно стали вспоминать различные рецепты. Так что соседний с шатром контур зала быстро превратился в разделочную и кухню...
Глава 19. Хранители традиций
Ночь Боня провел, вспоминая все, что он когда-либо слышал или читал о кочевниках, а также разрабатывая стратегию и тактику своего поведения в Улуг Улусе. Ложиться он не стал. Собственно, он был совсем не против затащить в постель Свету (если облик сменит, конечно). После нападения богатуров Барбэ-Бека в крови бурлил адреналин, да и просто обнять, а еще лучше — поцеловать и потискать подругу ему всегда нравилось, но не рискнул. Не потому, что боялся ночного нападения, просто на Свету после полета и прочих событий напал жор. Всех трех коней она схарчила, практически, в одиночку. Ну, горгульи по паре стейков на Бонином артефакте-"примусе" себе зажарили, Боню одним угостили, пикси немного шашлыка поклевали. На всех, если и больше килограмма мяса пошло, то совсем немного. Остальное, между прочим, больше тонны, умяла дракона, вместе с костями и шкурой. На шкуры, правда, попытались претендовать горгульи (для технических нужд), но как-то неактивно. Во-первых, от Светиных когтей шкуры были сильно попорчены, а, во-вторых, горгульям явно хотелось спать, и было лень возиться. Вот Света и осуществила "безотходное потребление". В результате живот, а если называть вещи своими именами сообразно моменту, то брюхо, у нее раздулось столь сильно, что Боня мысленно представил себе, как подруга будет выглядеть, обернувшись человеком, и просто побоялся просить ее об этом. В результате лежал и предавался размышлениям в гордом одиночестве.
Ничего особо интересного Боня не надумал. Ясно, что раз брат Великого Хана в шаманы пошел, то основной культ здесь — шамаизм и почитание духов предков. Но наследник уже другой религии придерживается. Судя по всему — у Хумов заимствованной. То, что наследник, ради самоутверждения, фронду затеял, это понятно. Религия для этого повод наиболее подходящий. Хотя и непонятно, при чем здесь Хумы? Алы гораздо ближе по соседству. Потом уже — имперцы. Монголы, когда ислам принимали, сидели на землях мулульман-булгар. Но тут на этих землях орки жили еще и пять тысяч лет назад. Так что сами и являются местным населением. Рабов набрали? Так у скотоводов рабство особого развития никогда не получало. Да и с эксплуатацией ханами простого народа всегда было не очень ясно. В смысле, а была ли эта эксплуатация вообще. Помнится, в советское время ученые-историки по этому поводу никак к единому мнению прийти не могли. Пастуху, что десять баранов пасти, что тысячу — почти едино. А своих десять баранов все равно пасти нужно. Так что подчинение ханам оставалось только на уровне воинской дисциплины и уважения к старшим.
Так откуда же новая религия взяться могла? Через жен что ли? А ведь возможно! У кочевников среди беков и ханов всегда многоженство в ходу было. Алы или имперцы из аристократов своих дочерей в гаремы не отдадут. Религия не позволит. Монголам, правда, отдавали, но те весь мир к ногтю прижали, там уж не до формальностей было. А здесь так, только набегами балуются. Причем обе стороны, наверное. Так что в гаремы женщины из Алов могут только в наложницы попасть, как военная добыча. А вот Хумы сами многоженство практикуют, вполне могли какую-нибудь царевну Великому Хану сосватать. Чем не мать для наследника? И получается, что фронда сына, на самом деле, бабий заговор.
В общем, так было бы логично. Хотя информации и недостаточно, надо будет Улдуз или ее папу спросить.
Оставалось понять, чем это грозит самому Боне. Обращения "колдунишка" и "неверная собака" ему не понравились. Что-то плохо у Хумов с веротерпимостью, и ярлыки слишком быстро вешают. Попытаться с ними поладить? С Имперцами же получилось. Хотя, нет, с Хумами не выйдет. У них, поди, обрезание делать придется. А у Бони, после божественного апгрейда организма, все же назад за полчаса отрастет. Так что, каждый день обрезание делать? А лучше и утром, и вечером? Нафиг, нафиг! Перебьются! Лучше уж наследника поменять, на кого-нибудь, кто больше старые традиции уважает. А что, надо будет и такую возможность исследовать.
С язычниками, небось, легче поладить будет. Вон, Улдуз Боню вообще чуть в верховное божество не записала. Отказываться пришлось. Может, зря поскромничал?... В общем, папу Сартек-Муалима надо прощупать поосновательнее. И по возможности — подружиться. Да и дочка у него симпатичная...
Тут Боня сам себя одернул. Ну вот, всего три дня без секса, а уже на посторонних девочек засматриваться начал. Совсем со Светой избаловался. А если у подруги, например, месячные? Сразу про нее забыть и по бабам? Неправильно это. Хотя тут Боня сообразил, что у Светы за все время их совместной жизни месячных ни разу и не было. Какая-то совсем своя у драконов физиология. Впрочем, они же, вообще, яйцекладущие... На сем Боня решил про себя жевание этой темы прекратить, а то такого нафантазирует, что сам испугается. Но со Светой как-нибудь поговорить надо будет, пусть просветит.
Покончив с рассуждениями, Боня стал потихоньку выбираться из шатра, но на полдороге запнулся и вернулся за своими ПП и электрошокером. С ними завернул в секцию пикси. Гвардейцы сделали в своей части шатра высокий стол на две трети территории, на котором тремя прямоугольниками (по эскадронам) расставили маленькие индивидуальные палатки. И две будочки для дежурных с обеих концов лагеря. Получилось что-то вроде кукольного поселка. Боня аж умилился.
Прижав палец к губам (мол, не надо "Подъем!" кричать), Боня поманил к себе часовых. Тихим шепотом объяснил им, какую форму он хотел бы придать своим артефактам. Шокер пикси дорастили до прямоугольной палочки, в которой золотая пластинка составляла одну из сторон. ПП так и сделали в виде большого пистолета без приклада (в отличие от ПП самих пикси). Пустоты Ботя заполнил твердой маной, сделав свое оружие независящим от плотности маны вокруг. Ну и кобуры-чехольчики с ремешками для крепления к поясу попросил сделать. После чего поблагодарил пикси за службу, пожал двумя пальцами руки и вышел из шатра, еле протиснувшись мимо вольготно развалившейся Светы.
Шокер и ПП висели на поясе, в руке был посох, поверх одежды столько твердой маны понавешено, что невольно радуешься ее невесомости, на сей раз на прогулку Боня вышел тяжеловооруженным лунатиком. Только луны не было, но Боня ее и не рассчитывал встретить, понимал, что на Земле осталась.
Ночь еще была в полной своей силе, но уже подумывала, не пора ли закончиться. Боня не спеша побрел к месту давешнего боя. То относительно целое здание ему тогда так и не удалось осмотреть. Снова прошел вдоль глухой стены и повернул за угол. Сразу возникло ощущение дежавю. Там опять стояли бугаи-богатуры, сжимая в руках рукоятки сабель. Целая толпа. Точнее, целых две толпы друг напротив друга. Боню они, похоже, и не заметили.
На Боню навалилась какая-то странная лихость.
— О чем молчим, мужики?! — весело спросил он, зажигая над головой шарик света и беря на изготовку в левую руку посох, а в правую ПП. От избытка чувств маны он в шарик влил столько, что засиял он ярче фотовспышки, только постоянно. Хорошо, догадался его не перед свом лицом зажечь, а чуть сзади, самого Боню в результате не слепило.
Молчать "мужики" не перестали, но буквально за секунду все оказались на конях и слаженно рванули с места в карьер, каждая из групп в свою сторону. Боня даже удивился, все-таки нормальный человек после включения такой иллюминации должен полностью ослепнуть, а на богатуров свет как будто и не подействовал. Или они на ощупь и на автомате в седла взлетали? Хотя нет, все-таки подействовало. Вон, двое чуть в стенку не въехали. Кони-то в последний момент отвернули, а вот всадников коленями и боками о препятствие вытерли без милосердия. Но из седел те не вылетели и ломанули дальше в ночь наравне с остальными.
Боня выключил свет и уселся прямо на землю, прислонившись к стене. Что же он видел? Две группы степняков, явно не из одной команды, подъехали посмотреть место, где он разбирался с нукерами Барбэ-Бека. И стали "играть в гляделки" друг с другом. Относительно него, видимо, у обеих групп инструкции были одни и те же. Уж больно слажено они смылись. Когда удирали, показалось, что у одной из групп плащи были одного цвета. Кажется, зеленого... или хаки... при таком освещении точно не разберешь. В другой, вроде, единой формы не было. А вот были ли те, Барбэ-Бековские, богатуры в плащах, Боня не помнил. Кажется, они вовсе без плащей были, но могли их и на седлах оставить. Все-таки "шкафы" драться собирались, а плащи движения сковывают.
В общем, ясно, что дело темное...
Сохранившееся здание Боня осматривать так и не пошел. Настроения уже не было. Тем более, начало светать и вокруг пестрой юрты, которую Боня выделил еще при прилете, началось какое-то оживление. Откуда-то появилось с десяток степняков в пестрых халатах, и все они уселись в ряд на границе старого нового города лицом к восходу. Из юрты выскочила девушка, судя по фигуре — Улдуз (да, точно, Улдуз, — Боня невольно заулыбался) с кувшином подмышкой и стопкой пиал в руках. Она быстро обежала всех сидящих, вручая каждому с поклоном пиалу и что-то наливая в нее из кувшина. Затем из юрты вышел еще один степняк в пестром халате и со здоровым барабаном в руках. Судя по важной поступи и тому, что все остальные пестрохалатники ему поклонились (правда, не вставая при этом), Боня решил, что это и был Хан Сартек-Муалим. Ему Улдуз тоже подала пиалу, но уже стоя на коленях.
— Строго у них тут с воспитанием молодежи, — подумал Боня. — Или это только девушек касается?
Барабан в руках у Сартека был с полметра диаметром и около метра длиной (или высотой?). Судя по блеску боковой поверхности, она была вся покрыта позолотой (а то и просто сделана из золота, издалека не проверишь). Ремней для подвешивания барабана заметно не было, но вертел его в руках Сартек вполне непринужденно. Повернувшись на восход, он стал выстукивать какой-то неспешный ритм, слегка пританцовывая. Остальные, включая Улдуз, вытащили из-за пазухи по паре напоминавших по форме булавы погремушек и стали с их помощью поддерживать ритм.
Сартак затянул довольно высоким голосом заунывную мелодию. Сначала тихо, потом все громче и громче, но слов Боня все равно разобрать не смог. Остальные стали ему подпевать, а Улдуз вышла вперед и стала танцевать. Мелодия была медленной, ее движения тоже были по большей части неспешны, иногда напоминая Боне какую-то кату из восточной гимнастики. Хотя и резких взмахов, наклонов и поворотов тоже хватало.
— Так вот каким спортом Улдуз занимается, — отметил про себя Боня. — Смесь художественной гимнастики с шейпингом и восточными единоборствами. Может свою школу открывать. В Америке, наверняка, неплохие деньги зарабатывать смогла бы. Там бабы чем только не занимаются, ради красивой фигуры, только без толку, после гамбургеров-то.
