— Ты меня понимаешь? — спросил Нэндру во дворе.
— С трудом, господин, — признался Жуга.
— Кто ещё поймёт?
— Да все, господин, — удивился Жуга. Они тут разные говоры слышали.
— В седле держаться умеешь? — задал новый странный вопрос хозяин.
— Умею, господин, — ответил мальчишка. Умел-то он умел, да не в таких, как у пришлых. И, правду сказать, не очень-то он умел.
— Что ещё умеешь?
— За конями ходить, господин.
Этому-то он выучился, когда девчонка проклятая от дядьки отстала! Далеко ему до Мантюра, но всё ж таки теперь дядька на него не ругался.
— Тогда поди и присмотри, как твой отец наших коней устроил. Присмотри, чего не хватает — сделай. Обманешь — шкуру спущу.
— Как скажешь, господин, — согласился мальчишка. Это он уже слышал много раз. То дух вышибу, то шкуру спущу, то вообще пальцы на кусочки порежу, брр! Все они грозятся. Тут главное в оба глядеть и ждать. Рано или поздно все они куда-нибудь да из жизни Жуги уходили.
— Брысь... Катлюс.
Уже к вечеру Жуга разузнал, что Кабан с чужаками вроде как договорился. Он им — кров, стол, вина дорогого, баб ласковых, а они ему... да ничего почти. Только и того, что дома жечь в их поселении-то не стали. Ходили гордые, сытые, наглые... Кабан-то, оказывается, на закат послал не за подмогой, а за припасами. Пока Жуга спал, пришёл малый караван, привёз еды разной, вина привёз, люди-то по домам тутошним разошлись — отдохнуть. Потом-то обратно убрались, гостить не стали. А чужаки и не думали платить-то. Это Кабан им приплачивал. А то ещё баловаться начнут. На селище, к которому на полудень день-два пути пешему, налетели. Жугу с собой не брали, он и радовался. Говорили, жуть там что творилось. А чего им тут надобно-то, пришлые не рассказывали. Вопросы только задавали странные. Детей, бывало, поймают, сгонят куда-нибудь кучей и давай спрашивать. Не слышали ли писка тонкого да не было ли болезни какой. Жуга-то сразу понял, к чему они. Девчонка-то рассказывала, что за писк и откуда болезнь. Про вамипиров спрашивали. Чудищ тех с клыками. И ведь баба-то та пришлая тоже те же вопросы задавала. Не она ли навела? И про бабу спрашивали. И про отрока того надменного тоже. И не раз, не два спрашивали. То забудут, а то опять за ребятами охотятся.
Сирвеле проговорилась. Трусиха. Девчонка совсем, ещё в отроческие года не вошла. Бабы про неё говорили — трудно мужа искать будет. Не то чтоб дурна собой, но какая-то она вечно перекошенная. Рот скривит да и пойдёт. И проболталась. Видела, мол. Был тут. Страшный! Всё глазами-то зыркал. Только пропал он, господин, как есть пропал.
Нэндру как услышал, к Кабану пошёл. Что ж ты, мол, хозяин дорогой, обманываешь? Кабан лицо удивлённое сделал да и ответил, так, мол, и так, был тут отрок. Знатный да гордый. Колдун? Может, и колдун. Пошёл на болото, рисовал там что-то да и утоп. Ему, видать, лучше знать было, что на болоте делать. Как это — не упредили? Да нешто можно знатному-то человеку слово поперёк сказать?..
Нэндру Кабана выслушал с лицом суровым, да отослал от себя взмахом руки. Жуга аж испугался. Не тот был человек Кабан, чтобы его эдак-то отсылали. А как Кабан ушёл, хлопнул себя Нэндру по коленям, да и расхохотался. Поделом, сказал, сопляку. Думал вперёд всех выслужиться.
Жугу-то редко от себя отпускали. То подать чего, то принести, то одеться помочь. А то вдруг возьмут да посадят верхом на коня — в жизни таких громадин Жуга не видывал! — и хохочут, когда конь Жугу-то сбросит. Ещё плетью добавят — учись, щенок! Крепче держись! Или палку дадут в руки и заставят махать. И тоже хохочут, если Жуга с непривычки по себе-то палкой врежет. Весело им. Еды только вволю дают. И то под стол, ровно собаке какой. А то пнут, бывает, и тоже смеются.
А потом сели на коней да поскакали себе на закат. Жуга уж думал — заели их оборотни! Дней пять их не было. Вернулись — все ахнули. Каждый шкуру привёз волчью-то. Понятно, с кого они их поснимали. Кабан как увидел, зубами скрипнул да к себе ушёл.
— Глава третья. Побоище
Потом Кабан к Нэндру вечером пришёл. Нэндру бабу-то выгнал, не Валму, Валма ему надоела давно, он теперь с Йомелеле спал, и с пальцев у него ещё один перстень исчез. Бабу выгнал, а Жуге позволил остаться и то и дело пинал носком сапога эдак легонько. Мол, слушай, щенок, да на ус мотай. Когда вырастет.
Кабан принёс опять вина и снова Нэндру велел, чтобы сначала Жуга попробовал, потом Кабан и только потом сам чужак выпил. Не верил, небось. То-то со своего стола всегда Жугу кормил. Жуга всё пытался понять, но Кабан сложно говорил, не разберёшь. А чужак — ничего, вроде как схватывал смысл-то. Они друг к другу уже попривыкли, понимали языки-то друг у друга, на смеси между собой говорили. Ну, Кабан сперва всё расспрашивал. Про лес, про дорогу и даже про ёлки, которые на пути встречались. Какие, мол, прямо стояли и не было ли изогнутых, а вот ещё видел ли Нэндру дерево с раздвоенной верхушкой? А чужак всё сапогом Жугу тыкал и отвечал, посмеиваясь. Потом Жуге ещё налили, он отполз тихонечко на рогожу. А Кабан дальше что-то спрашивал. Наутро у Жуги голова болела, а чужаку хоть бы что было. И вроде ничего не случилось потом, только его всё больше на коня сажали и больнее лупили, когда он оземь-то ударялся.
Попривыкнув к чужакам, Жуга научился их разбирать. Раньше-то все на одно лицо казались. Тёмные, страшные, с усами вислыми. А тут присмотрелся. Какие постарше, какие и помоложе. Были и вовсе молодые, едва возмужавшие, у них и усы были покороче, и одежда попроще и они ходили за чужими конями, прислуживали старшим воинам и никогда первыми не брались за ложку за общим столом. Вид у них при этом был всё равно ужасно гордый, мол, пусть они среди товарищей-то младшие, а людей простых ну точно знатнее.
Вот эти младшие-то за коней принялись, кормили их да чистили, да сбрую проверяли. Что старое — в грязь выкидывали, у Кабана новое требовали. А он — ничего, кряхтел да доставал откуда-то. И откуда у него столько всего было припрятано, уму непостижимо. Даже мечи новые некоторым воинам справил. А что это да к чему — никто не сказал, пока Нэндру не растолкал Жугу до рассвета. Одевайся, мол, щенок. Поедешь с нами. И ещё одёжу какую-то подпнул, мол, это натягивай. Оказалось — рубашка толстая, кучей стежков прошитая. Жуга такие только издалека видал.
— Куда, господин? — спросонья не понял мальчишка.
— На закат, — пояснил хозяин недовольно. — Ступай во двор, коня приведи мне да сходи за своим конём.
— К-каким к-конём? — испугался Жуга.
— Клячу какую-то твой отец выделил. Если ты на добром коне не держишься, куда тебя девать?
— А... — попытался что-то сказать Жуга, но Нэндру замахнулся для затрещины и мальчишка поспешил выскочить за дверь.
Завтрак им подали, а потом все сели верхом, Жуге тоже пришлось влезть... один из лучших коней-то дядькиных! Но и правда посмирнее, чем чужие-то лошади. Стремена пришлось подтянуть повыше, все опять смеялись. Особенно когда он только с колоды в седло-то влез, с земли-то не допрыгнул. И какой-то из младших воинов ещё вручил Жуге копьё, щит да лук да дротики. Помог к седлу привязать, как держать показал, на Нэндру кивнул. Мол, его это, не потеряй, если голова дорога. Жуга и опомниться не успел! Это его в поход взяли! Во всамделишный поход! Да зачем же? Он и нож-то вот только на днях получил и то потому что Кабану его приукрасить захотелось. А никто и не удивлялся даже. Кабан подошёл к нему, знак благословляющий сделал. Ровно сына провожает. Потом к Нэндру подошёл и парой слов перекинулся. Жуга вдруг понял. Кабан этот поход затеял! А его вроде как сына посылает, что без обману тут всё! Ох, и хитрый Кабан! Ему хорошо! Сгинут чужаки — вот радости будет, избавился! Жугу-то не жалко вовсе! А если вернутся, так, небось, и на этот случай Кабан что-нибудь да придумает.
Дальше они сперва на закат ехали, Жуга ещё заметил — ровно поменьше их, чем было. Только вертеться никто не дал, ближайший воин оплеуху отвесил. У Кабана, что ли, остались? А потом им навстречу попались... Хорэту, Сэнду и... имён остальных Жуга не знал, они его к себе не подпускали, этих-то чудом запомнил. Пятеро, словом. Что-то Нэндру сказали, тот кивнул и они поехали дальше. Жуга думал — три дня будут ехать! А они куда-то свернули... и тропинку-то ту поди заметь, а там кусты примять и видно — три лошади в ряд проходит! С перепугу у мальчишки заболел живот. Он знал, что западнее от поселения людских селищ не было. Это они к оборотням едут! Прямо в пасти! Жуга заоглядывался... да куда тут сбежишь? Вокруг все чужие и кто бы ему позволил дёру-то дать. А они — ничего. Разве только немного внимательнее стали да напряглись как-то. А потом вой раздался. Жугин конь чуть не понёс от воя-то эдакого. И понёс бы, если бы вокруг других не было. А у них — ничего лошади. Только ушами задёргали. Глухие, что ли? А потом ещё вой, подальше. И поближе. Точно — к драке готовятся.
— Страшно, щенок? — спросил молодой воин, тот, который помог Жуге хозяйское оружие к седлу приторочить. Как же его... Кэрту. Жуга кивнул. С перепугу-то язык проглотил и врать не подумал. — Ничего, пройдёт. Ты только с коня не свались, затопчем.
Жуга закивал головой и вцепился крепче в луку седла. Уздечку-то ему в руки не дали, привязали к коню, который впереди шёл. Не доверяли, значит. Он и сам не знал, можно ли ему доверять, удержал бы он лошадь, к примеру? Тут бы самому не свалиться.
Впереди раздался залихватский свист.
Потом кто-то взвыл и совсем рядом в чей-то щит вонзился дротик. Жуга совсем струхнул. Вокруг расхохотались, обменялись непонятными словами. В кусты, из которых был брошен дротик, полетела стрела.
— Никого, — сказал Хорэту. — Сбежали, трусы.
Они подъехали к поляне, на которой высился тын. Обычный тын, как в любом селище, разве что здесь вроде как поменьше, и домов, по крышам судя, тоже не так много. И ворота такие тоже знакомы, с звериными головами на столбах, только покрепче, чем обычно в селищах. Это Жугу не удивило. Он знал, что оборотни полжизни проводят в человечьем облике, хоть землю и не пашут, но в остальном такие же люди с виду. И даже боги у них те же самые, только они не матери Кабанихе молятся, а матери Волчице. И то понятно, коли ты волк, так и молись волкам. Было невозможно думать, что сейчас кто-то разрушит мирную тишину этого места... Хоть, по совести, не такая уж мирная. Смолкли птицы, даже лес попритих, а из-за частокола то и дело разносились лающие голоса. Вроде слова знакомые, да поди различи их. Близко к частоколу никто покуда не приближался и из-за него тоже никто не показывался.
Часть воинов спешилась. Жуга свалился с седла, но этого никто, кажется, не заметил. С трудом встал на подгибающиеся с перепугу ноги. Нэндру что-то говорил, воины кивали и отходили в стороны, уступая товарищам место возле главного. Надевали шлемы. Жуге кто-то протянул тоже, с двумя толстыми валяными шапками, чтобы с головы не свалился. Пока он путался пальцами (со страху дрожали руки) в завязках, кто-то успел срубить несколько молодых деревьев и одно потолще. На плечо мальчика опустилась тяжёлая рука.
— Твоё место — за моей спиной, — сказал Нэндру без привычной издёвки. — Что я скажу — подавай сразу. Вперёд не суйся. Убьют, ранят — пеняй на себя.
Он забрал копьё и щит, громко свистнул. Одни воины принялись стрелять зажжёнными стрелами, другие занялись воротами, третьи обходили тын, держа наготове свежие шесты. Кто-то усадил Жугу обратно на лошадь, дал в руки поводья. Дальше Жуга плохо запомнил. Сначала он вцеплялся в поводья руками, а ногами как мог сжимал бока лошади. Потом выбили ворота. Потом пришлось направлять коня за Нэндру, который пустил своего в обход тына. Потом он остался один и с трудом перелез сам через тын, а ведь ему остались ещё колчан и дротики! Кто-то ему шест, наверное, дал. Внутри было страшно. Одни оборотни были в человечьем облике и отчаянно сражались, другие — в волчьем, матёрые крупные, пасти оскаленные... а пришлым-то воинам хоть бы что. Визжали женщины. Разносился детский рёв. Горели стены домов, дымился тын, который защитники лесного селища успели погасить. То там, то сям лежали изрубленные оборотни. Мужчины, женщины... Нэндру бросил через плечо слово, которое, Жуга знал, означает "дротики". После этого стало некогда смотреть по сторонам. Он и не смотрел, только держался за спиной у хозяина, чуть правее, старался не отставать, а то ведь заедят его тут. Старался делать, что говорят. Слова чужой речи были понятны как родные — некогда думать, некогда ошибаться. Один раз Нэндру вдруг не глядя ухватил его за плечо и дёрнул в сторону, а потом себе за спину и ударил вперёд копьём. Жуга вдруг понял, что хозяин спас ему жизнь, но и над этим раздумывать было некогда. Нос заполнил запах крови, чада, человеческих внутренностей, во рту скопилась горькая слюна.
А потом всё закончилось. Стих шум, смолкли Нэндру вдруг подтолкнул Жугу вперёд и указал на землю перед собой. Там в предсмертных муках корчился мальчишка одного с Жугой возраста. В руках он сжимал топорик весь в зазубринах и сколах.
— Добей, — приказал хозяин.
Жуга сглотнул, но лицо Нэндру выражало такую мрачную решимость, что спорить мальчик не осмелился. Скажешь что, а тебя самого тут рядышком положат. Может даже добивать не станут, так дохни. Жуга сжал покрепче дротик и ударил что было сил. Видать, удачно попал, в сердце. Брызнула кровь, маленького оборотня скрутила последняя судорога. Всё было кончено. Хозяин хлопнул Жугу по плечу, да так, что мальчишка рухнул на землю.
— Чисто ударил, — похвалил Нэндру. — Толк будет.
Жуга посмотрел на мёртвое тело у своих ног и с трудом встал на четвереньки. Желудок мучительно сжимало. Там-то его и вырвало, прямо на тело убитого оборотня.
Воины осматривали захваченное селище, добивая встреченных оборотней. Они не делали разницы между мужчинами, женщинами и детьми. И то сказать, женщины сражались наравне с мужчинами, бросаясь на захватчиков с большей яростью и сноровкой, чем их мужья и братья. Это не спасло селище. Среди захватчиков раненых было мало. Оружие лесных жителей не пробивало их железной брони. Немногие раны наскоро перевязывались тряпками. Жугу спасло то, что он держался за хозяином. Из разговоров он понял, что часть оборотней всё-таки ушла — подземными норами, входы в которые воины сейчас нашли и на всякий случай поспешили засыпать.
А потом приехал Кабан. Один, на простой лошади, даже похуже, чем Жуге выделил. Огляделся, покачал головой, подошёл к Нэндру.
— Видишь, всё без обмана, — сказал Кабан. Нэндру засмеялся.
— Сам не поехал, — презрительно произнёс он.
— Каждый своё дело должен делать, — отозвался Кабан. Он заглянул в ближайший амбар. Тот стоял нетронутым — защитники селища не пытались оборонять амбары, они защищали только дома, в которых остались их дети. Перешёл к другому, поцокал языком, потом вернулся к Нэндру. Тот кивнул. Жуга вяло удивился, чего это они, но Кабан вдруг громко свистнул, а потом два раза ухнул ночной птицей. В ответ раздался такой же сигнал. Вскоре в разорённое селище выехали незнакомые мужики с телегами. Они покосились на Кабана, потом на захвативших селище воинов, а потом прямо пошли к амбарам и принялись грузить найденное там добро на телеги. Между собой они общались короткими рыкающими словами. Жуга присмотрелся к тому, что они вытаскивали, и аж ахнул! Он-то думал!.. Дома тут простые, люди просто одевались, а в амбарах... там и пушнина, и сукно, и мешки какие-то, и чаши драгоценные... где-то просыпался — просыпался, как будто лишний! — янтарь. Бочонки, похоже, с мёдом, кожи, рога, камни разные... Кабан подошёл к мужикам, сунул мешочек с чем-то тяжёлым, погрозил пальцем, потом повернулся к Жуге.
