Я - Риддл

— И почему же? — выражение лица Малфоя сменяется презрением. — Что же послужило причиной?

— Вы убивали, мистер Малфой? Или хотя бы видели смерть? — холодно спрашиваю у ученика.

— М... Нет, — он ерзает, ощущая неловкость. — А причем здесь это?

— При том, что мой отец не в игрушки играл всю прошлую войну, — обрываю резко. — Я не только Мастер Боевой Магии, но и квалифицированный целитель. Именно потому, что я не горела желанием лишать других людей жизни, я сменила факультет в девятом классе... это по-вашему на пятом курсе. И именно поэтому я не присоединилась к отцу в его войне.

— Вы боитесь крови? — фыркает еще одна девушка, блондинка.

— Нет, не боюсь, — смотрю на нее холодным взглядом, от чего блондинка теряется. — Я просто не хочу этого делать.

— Но почему? — губы Малфоя искривлены.

— Мистер Малфой, вы жаждете гулять под дождем?

— Нет, но причем здесь...

— Вы, возможно, его боитесь?

— Нет!

— Тогда почему?

— Эм... Я просто не люблю дождь!

— Вот и ваш ответ, — удовлетворенно киваю. — Я убивала, как и многие другие волшебники. На дуэли, в самозащите. Но я не горю желанием делать это специально. Война — это не то, что меня прельщает. Я — Риддл. Но я — не мой отец.

Это — не то, что они хотят услышать. Но это то, что им нужно. Это те слова, которые заставят их думать в верном направлении.

* * *

Слизеринцы-четверокурсники даются мне тяжело. Они уже достаточно взрослые, чтобы задавать вопросы.

И не стоит забывать, что родители некоторых учеников Хогвартса поддерживали моего отца.

На ужине вяло ковыряю тарелку с тушеной фасолью. Аппетита нет совершенно. Оглядываю зал, замечаю настороженный взгляд мальчика в очках за гриффиндорским столом. Смотрю ему в глаза ответным взглядом, от чего мальчишка дергается и хватается за голову, словно у него внезапный приступ мигрени. Рядом сидящая девочка с растрепанными волосами начинает его тормошить, но мне это перестает быть интересным, и я возвращаюсь к еде.

Вернувшись к себе после ужина, намереваюсь почитать, но в камине вспыхивает зеленое пламя, в котором появляется голова Дамблдора.

— Анна, зайдите, пожалуйста, ко мне. Можете пройти камином.

— Tvoyu mat', — говорю затихшему огню.

Так всегда.

Вздыхаю и выползаю из мягкого кресла. Кидаю щепотку дымолетного порошка в камин и четко произношу: "Кабинет директора!"

Спустя секунду я уже шагаю на пол напротив Дамблдора.

— Присаживайтесь, Анна, — директор подвигает ко мне блюдо с мармеладом. — И... я бы хотел вас кое с кем познакомить.

Рядом фыркают. Я поворачиваю голову и вижу профессора Снейпа.

— Нет, Анна, — добродушно улыбается Дамблдор. — Не с ним... А вот с ним...

В этот момент в дверь раздается стук, и появляется взлохмаченный мальчик в круглых очках. Тот самый мальчик, который хватался за голову за ужином.

— Анна, это Гарри Поттер.

Снейп за моим плечом фыркает еще раз. Гарри Поттер смотрит на меня открытыми, но настороженными глазами. Сквозь очки с отрицательными диоптриями они кажутся меньше, чем на самом деле.

— Приятно познакомиться, мистер Поттер, — дружелюбно говорю притихшему мальчику.

— А...

Снейп уже не фыркает, а откровенно хрюкает.

— Вы все такой же...

— Северус! — укоризненно произносит Дамблдор, расправляя на своем лице густые брови. — Уймись!

Поттер кидает неприязненный взгляд в сторону профессора зельеварения, затем переводит взгляд на меня.

— У мистера Поттера бывают кошмары, связанные с Вольдемортом, — медленно говорит Дамблдор, когда я вглядываюсь в шрам на лбу мальчика. — Это — след от той самой Авады.

Когда мои глаза натыкаются на взгляд Поттера, он резко дергается, как тогда, за ужином, и прижимает руку к шраму.

— Так он реагировал на первом курсе, — спокойно продолжает Дамблдор. — Когда Вольдеморт пытался возродиться, вселившись в Квирелла.

— Я слышала об этой истории, — киваю. — Возможно, у мистера Поттера такая реакция, потому что я — его потомок.

— Мистер Поттер, скажите, какие именно кошмары у вас бывают? — дружелюбно говорит директор. — Профессор Риддл может помочь в этом.

Я? Помочь? Хм, Дамблдор оригинален. Ставит перед фактом. Ну, ладно. Попробую сделать хоть что-нибудь.

Мальчик сразу съеживается и словно делается меньше.

— Да так, ничего серьезного...

— Мистер Поттер, — сцепляю пальцы рук перед собой на коленях, вздыхаю. — Вольдеморт — величайший Темный маг, который убил ваших родителей, я понимаю. Вы боитесь говорить при мне, потому что я его дочь?

— Нет, — Поттер дергается, поднимает на меня глаза, но я отвожу взгляд, чтобы мальчику не стало снова больно. — Не поэтому... Просто... Ну, я справлюсь. Они бывают иногда...

— То, что вы это переносите, не значит, что так и должно быть. Мистер Поттер. Я бы хотела забрать ваши кошмары, если бы могла, — закусываю губу. — Тем не менее, они могут содержать важную информацию. Пожалуйста, скажите, что вы видите.

— Я...

— Поттер, не мямлите, словно клубкопуха жуете! — не выдерживает Снейп. — Вас в детстве говорить не научили?

— Северус! — рявкает директор властным голосом так, что даже я вздрагиваю. — Замолчи, Мерлина ради! А то сам заткну!

Снейп выдыхает. На секунду мне кажется, что в спину сейчас прилетит струя пламени, но все обходится. А Гарри Поттер вообще замолкает.

— Ну, мистер Поттер? — подбадриваю его.

— Ну... Я видел какую-то комнату. И двух людей. Один из них — Петтигрю, второго не знаю. Они... Они стояли рядом с креслом, а в кресле сидело какое-то чудовище... И змея. Огромная змея там была еще. Потом пришел какой-то старик с фонарем, и то чудовище убило его Авадой.

Закрываю глаза, стискиваю зубы.

— Процесс воскрешения запущен. Он... он собирается вернуться. Прости, Гарри.

— Анна, вы знаете, как это все должно случиться? — голос Дамблдора напряжен.

Качаю головой.

— Нет, увы. Отец не настолько обучил меня Темной Магии, чтобы я знала подробности. Но это явно не фантазия, поскольку мальчик видел электрический фонарь. Он чистокровный, у него дома вряд ли пользовались подобной вещью...

— Я вырос с магглами, — перебивает меня Поттер недовольным голосом. — Я знаю, что такое электричество.

— О, даже так... — потираю переносицу. — Простите, мистер Поттер. Тогда... Вы знаете, что мой отец владеет змеиным языком?

Дамблдор кивает, кивает и Поттер.

— Я тоже... умею на нем говорить, — вдруг признается мальчик. — Но... что все это значит...

— Влияние Вольдеморта здесь однозначно прослеживается, — впиваюсь ногтями в ладонь. — Но насколько это реальное видение... Надо найти то, что совершенно неожиданно. То, что не может представить мистер Поттер. Тогда это покажет, реально ли было видение или нет. Я полагала, что этим является электрический фонарик, но мистер Поттер его видел раньше... Может быть, незнакомец? Вы хорошо разглядели его лицо, мистер Поттер? Вы уверены, что не видели его раньше?

Мальчик вдруг теряется.

— Я вспомнил... Я... видел его на чемпионате. Он... запустил в небо Темную Метку... Простите...

— Значит, это все-таки не реальные события, — облегченно вздыхаю. — Слава Мерлину.

Дамблдор кивает.

— Спасибо, Гарри, ты нам очень помог. Если у тебя повторится что-то подобное, то приходи ко мне или профессору Снейпу, чтобы он дал тебе зелье.

Гарри Поттер благодарит директора, прощается с нами и выходит.

— Анна, вы точно уверены, что это просто кошмар?

— Я никогда ни в чем не уверена, господин директор, — сжимаю левую ладонь правой рукой. — Но многие признаки указывают, что это именно не реальность. Два знакомых человека, один из которых выпустил Метку на чемпионате, поэтому ничего удивительного, что лицо его оказалось в кошмаре рядом с тем чудовищем. Откуда взялся второй...

— Второй — сторонник Вольдеморта, Анна, — говорит Дамблдор уставшим голосом. — Он выдал родителей Поттера вашему отцу.

— А... — понимающе киваю. — Значит, становится понятно, откуда взялся второй... Змея — скорее всего, указание на парселтанг. Хотя это может быть и указанием на саму змею. Когда я видела отца последний раз, он уже таскался с этой огромной то ли коброй, то ли гадюкой.

— Нагини, — вдруг говорит Снейп. — Лорд звал ее Нагини.

— А Поттер про нее знает? — интересуюсь у коллеги.

— Знает, — кивает хмурый зельевар.

— Ну вот. Со змеей тоже все ясно. А облик чудовища в кресле... Возможно, это подсознательное видение Вольдеморта — неким жутким существом. Несомненно, часть силы моего отца передалась мальчику. Воплощением этой части является шрам. Поэтому видения, связанные с Вольдемортом, настолько реалистичны. Я подумаю, как можно убрать из него чужеродное...

— Не стоит, Анна, — перебивает меня Дамблдор. — По некоторым сведениям, именно эта сила поможет противостоять Вольдеморту.

— А... — укладываю в голове новые сведения. — Хорошо, директор. Я понимаю. Но я попробую понять, как можно ослабить ее влияние на сознание мальчика. Ведь эти кошмары... неприятны ему.

— А вот это будет лучше, — довольно щурится старик, поглаживая бороду. — Если ты поможешь Северусу с зельем...

— Мне не нужна помощь, — резко возражает Снейп. — Я справлюсь.

— Профессор, — перебиваю его мягко. — Никто не ставит под сомнение ваше мастерство. Но... вдруг вам понадобится что-то, что есть только у меня...

— У меня есть все, — отрезает зельевар. — Я справлюсь.

— Я кровь от крови его и плоть от плоти его, профессор, — щурюсь. — Этого у вас нет.

Снейп замирает на полушаге с открытым ртом. Опомнившись, захлопывает челюсть со стуком и впивается в меня таким взглядом, что я тут же ощущаю себя разделываемой на части тушкой.

— Поттер реагирует на меня, как и на Квирелла, одержимого духом моего отца, — терпеливо продолжаю. — Но я не одержима. Подумайте, может быть, моя кровь позволит хоть как-то ослабить влияние силы Вольдеморта на Гарри Поттера.

— Отлично, значит, все решено, — восторженно заключает Дамблдор. — На сегодня, пожалуй, все! Спасибо всем.

Улыбаюсь, выхожу за дверь и направляюсь к себе в комнаты.

И уже ближе к развилке меня догоняет Снейп.

— Профессор Риддл, — слышу за спиной его голос. Останавливаюсь, оборачиваюсь. Ситуация до боли напоминает позавчерашнюю, но сейчас в его глазах нет той ярости.

— Профессор Снейп.

— Северус... если позволите, — смотрит он на меня странным взглядом.

— Анна, — отвечаю той же любезностью. — Чем обязана?

— Вы действительно готовы дать свою кровь для зелья?

— Если это ослабит кошмары этого ребенка, то да.

— А если... для другого?

— Для чего — "другого"? — скрещиваю руки на груди. — Для оборотного зелья? Так для этого кровь не нужна.

— Для другого... ребенка?

— Для другого ребенка? — непонимающе хмурюсь. — Если моя кровь может спасти другого ребенка, то почему бы и нет?

— Значит, вы готовы помогать ему не потому, что это Мальчик-Который-Выжил? — иронично спрашивает Снейп, и я внезапно все понимаю.

— Ах, нет, — смеюсь, — Северус, вы все никак не можете перестать ассоциировать меня с моим отцом. Нет, отнюдь. Я, как и любой целитель, готова помогать тем, кто в этом нуждается. И кто это будет, мне неважно. Я не судья, чтобы решать чужие судьбы.

— Ваш отец думал иначе.

В животе становится тяжело.

— Я не мой отец! — бросаю резко. — Я еще и дочь Елизаветы Романовой, замечательного колдомедика, племянницы расстрелянного русского царя Николая Романова. На счету у моей матери сотни спасенных жизней. Она Вторую Мировую прошла, и войну с Гриндевальдом. Ей до самой смерти письма мешками шли, как от магов, так и от магглов. И я имею диплом Сестры-Целителя. Пожалуйста, не надо больше укорять меня в том, что я не поступаю, как мой отец. Вы разумный и взрослый человек, и знаете, где что, иначе бы не тут стояли, а в Азкабане сидели.

Снейп краснеет, словно школьник, слушая мою отповедь.

— Простите, — вдруг говорит он тихо. — Я... Я...

— Все хорошо, Северус, — вздыхаю. — Вы не первый и не последний, кто видит только моего отца. Впрочем, в Союзе во мне часто видели мою мать... Я привыкла.

— Анна...

— Северус, идите отдыхать, — уставшим голосом говорю коллеге. — Выпейте на ночь чего-нибудь... успокаивающего. Или алкогольного. Не терзайте ни меня, ни себя, пожалуйста.

Снейп кивает, как школьник, наткнувшийся на декана после отбоя, и шагает в сторону своих комнат. Мантия висит за спиной, как плащ.

Пару секунд смотрю вслед Северусу, затем разворачиваюсь и плетусь к себе.

* * *

К сожалению, беседа с директором сбила все мои планы на вечер. Я надеялась немного почитать из "Истории Хогвартса" и отдохнуть, а затем заняться приготовлениями к уроку. Завтра у меня должны быть четверокурсники Гриффиндора, первокурсники Когтеврана и старший, седьмой курс Слизерина. И, по всей видимости, Слизерин будет для меня самым трудным, поскольку очень многие ученики являются детьми бывших Пожирателей Смерти. И настроение на факультете соответствующее.

На Гриффиндоре, в принципе, не легче. Многие семьи пострадали в войне. Если у Когтеврана и Пуффендуя хватает ума и характера вести себя тихо, то Гриффиндор готов разорвать виноватого, только укажи.

И тут я. Красная тряпка для быка.

А война будет. Отец не успокоится, пока не вернет себя обратно.

Произношу заклинание, и четыре пера подскакивают, готовые повторять каждое мое движение. Разворачиваю чистые листы пергамента, ставлю на них перья. Надо и Гриффиндору выдать чертежи моей палочковой кобуры. Особенно, если на нем учится Гарри Поттер.

* * *

Утро начинается, как и обыкновенно в этом Хогвартсе. Душ, затем завтрак, затем занятие.

Четвертый курс Гриффиндора излучает самые разные чувства. Многие смотрят с любопытством. Рыжий парень, в котором я узнаю Рона Уизли, одаряет меня таким хмурым взглядом, каким смотрят только на злейших врагов. Лохматая девочка, которую я заприметила на одном из ужинов, когда она беспокоилась о Поттере, смотрит на меня оценивающе, словно на книгу. И, разумеется, сам Гарри Поттер.

Он четверокурсник? Значит, ему четырнадцать. Выглядит младше.

— Здравствуйте, класс, — сажусь на свой любимый стол. — У одного из курсов вашего факультета была уже Защита. Полагаю, ваши друзья поделились с вами тем, что узнали на уроке, поэтому вопросов быть не должно. Но если они все-таки есть, задавайте их сейчас, чтобы расставить все точки над "i" сразу.

Однако желающих спрашивать не находится. Когда я уже собираюсь перейти к объяснениям, до меня доносится четкое бормотание Уизли.

— Действительно проклятый предмет. Сперва сам Тот-Кого-Нельзя-Называть, теперь его дочка... Что потом? Его жена?

Спрыгиваю резко, так что полы мантии взметываются в воздух.

— Мистер Уизли, я слышу в вашем голосе вопрос. Или нет?

Рыжик краснеет, поняв, что его бормотание стало не только достоянием одноклассников, но и моим.

— Да нет, это я так...

— Значит, я могу расценить это как намеренное оскорбление?