— Дадим тебе денег, Матвей Иванович. От кадета твоего, Бобринского, будет тысяча рублей и от корпуса двести — вдруг понадобятся на какие-то расходы. И еще — получишь отпуск на все время лечения и дорогу с содержанием.
— Вовек буду благодарен, Ваше сиятельство, но должен сказать — не смогу расплатиться, если только часть.
— Деньги от корпуса безвозмездно — это помощь тебе. А с кадетом можешь поговорить, но вроде возврата не требует. Так, Бобринский?
Лексей не замедлил с ответом: — Так, Ваше сиятельство, не надо возврата. Лишь бы девочка выздоровела, на то деньги не жаль.
Все присутствующие расчувствовались — и дарующие и принявший дар. Бецкой обнял капитана, а тот после мальчика, глаза несчастного отца набухли от слез, но сдержался, проговорил с дрожью в голосе: — Благодарю, Бобринский, жене и дочери скажу о благодетеле — будем молиться за тебя...
О поступке Лексея вскоре прознали, многие восприняли с уважением, но находились и те, кто вслух недоумевал — как можно такие деньжищи отдать чужому человеку, да еще без возврата! А сумма действительно выглядела немалой, тот же верховой конь стоил в среднем около ста рублей — кирасирский дороже, а легкий почти вдвое дешевле. Самым же важным для мальчика стало одобрение матери-государыни, она написала ему: — ... радостно мне было узнать о твоем великодушии. Помощь достойному ветерану в постигшей его беде считаю верным и нужным делом. Я распорядилась выдать из казны нуждающемуся воину еще тысячу рублей — не может держава уступать в благородстве своему отроку...
Весной произошли два события, имевшие отношение к корпусу и к самому Лексею. Сменился генеральный директор — Бецкой ушел с этой должности, но остался в попечительском Совете, новым же назначили Андрея Яковлевича Пурпура, имевшего чин генерал-поручика. Он не стал менять порядки, установленные предшественником, разве что повел себя строже и требовательнее. Кадеты скоро почувствовали твердую руку нового директора — за те прегрешения, которые прежде прощались или отделывались воспитательной беседой, теперь ввели более суровые взыскания. Исправительные работы, внеурочные дежурства, даже специальную форму серого цвета ввели для провинившихся. Конечно, поначалу недовольства среди учащихся хватало, но постепенно свыклись и старались лишний раз не попадаться.
Другая перемена случилась с воспитателем Лексея — Осип Михайлович женился на Анастасии Соколовой, воспитаннице Бецкого (злые же языки считали ее незаконнорождённой дочерью Ивана Ивановича). Нрав супруга имела веселый и непосредственный, наверное, тем и привлекла расположение императрицы — вошла в близкий круг ее фрейлин. Лексею прежде приходилось с ней встречаться, когда в числе лучших учеников был в гостях у директора — Бецкой практиковал такую меру поощрения. Анастасия жила в том доме на правах хозяйки, устроила им чаепитие и вообще вела себя непринужденно, отчасти даже слишком говорлива. Роману тогда удалось найти с ней мысленный контакт, узнал много пикантных подробностей о придворных нравах.
Теперь Лексея все чаще приглашали в дом Бецкого, иногда на весь выходной день. Бывший директор остался его опекуном, но, как понял Роман, поводом стала другая причина, а именно женский каприз. Сама государыня и Анастасия — ее бывшая камер-фрейлина, после замужества статс-дама, — пожелали больше общения с взрослеющим мальчиком. Правда, называть сейчас его мальчиком было бы против истины — за минувший год разительно поменялся. Вытянулся, заметно окреп — уже не напоминал слабого и тихого отрока, каким он выглядел прежде. Настоящий homme beau (красавец-мужчина) — так за глаза называла Лексея шаловливая мадам Дерибас. И основания у нее к тому были — премиленькое, как у Купидона, лицо, волнистые кудри, так и манящие их погладить, а стать впору иному взрослому мужчине.
Для Романа не стали тайной помыслы супруги Осипа Михайловича — решила устроить себе забаву с невинным юнцом, причем с ведома императрицы. Та, наверное, не увидела в том ничего плохого для своего сына, даже к лучшему, если он начнет познавать любовную науку с опытной наставницей. Да и Роман не стал вмешиваться — пусть у Лексея будет свой опыт общения с прекрасным полом, тут, наверное, советчики не нужны. Лишь усмехался про себя, видя нехитрые приемы соблазнения, которые предпринимала Анастасия — искала повод для уединения, томно вела беседу, откровенно показывала прелести в глубоком декольте. Лексей же реально западал на соблазнительницу — смущался и краснел при виде нечаянно обнажившейся ножки или груди, даже дыхание у него перехватывало, а сердце билось как после изрядной тренировки.
В начале лета прошли публичные экзамены у среднего и старших отделений. Кроме корпусного начальства и попечительского Совета на них присутствовали высшие чины — члены Сената, главы коллегий, сама императрица. Весь предыдущий месяц кадеты готовились — заучивали вопросы и ответы, перечитывали книги и конспекты, повторяли с учителями какие-то темы. Первым провели экзамен в отделении Лексея — каждый ученик на глазах гостей брал со стола билет с вопросом, громко зачитывал его, тут же отвечал и так по всем экзаменуемым предметам. Комиссия под председательством генерального директора оценивала ответы в баллах, подбивала сумму для каждого кадета и называла лучших. В их число попал и Лексей, получил из рук Пурпура похвальную грамоту и подарок — только что изданную книгу Даниэля Дефо 'Робинзон Крузо'.
Императрица в Шляхетском кадетском корпусе
Пока кадеты стояли в строю перед началом экзамена и слушали напутственную речь директора, Роман всматривался в сидевшую среди гостей императрицу. Видел ее впервые вживую, если так можно выразиться, сравнивал впечатление с той, что была изображена на картинах. Разница заметная — Екатерина в реальности не такая уж величественная, да и красотой не блещет. С виду обычная баба, располневшая на русских харчах, выглядит на все свои сорок семь, если не больше. Но отдавал ей должное уважение — держала империю в своих руках крепко и управляла умело, неспроста назвали Великой. Заметил, как она искала в строю Лексея, а потом не раз смотрела за ним. А когда тот отвечал на вопросы — вся напряглась и следила безотрывно. Успеху же сына явно обрадовалась — то было видно по ее довольной улыбке.
После недельного перерыва вновь начались занятия, но уже в следующем классе. Для Лексея он последний в среднем отделении, через год перейдет в старшее. Вернее, одно из них, в нем обучались кадеты от 15 до 18 лет. Для тех, кто постарше — от 18 до 21 года, — выпускное отделение, такой расклад по возрасту предписан уставом корпуса. Самое важное, что отличало два старших отделения от других — раздельное обучение по военному и гражданскому назначению. Кадетов-военных готовили к службе в пехотных подразделениях, артиллерии и кавалерии, выпускались офицерами — подпоручиками, а лучшие — поручиками. Гражданские же предназначались для ведомств в губерниях и уездах, ведения строительных и прочих работ.
Учащиеся имели право выбора между двумя этими направлениями и именно в том классе, в каком сейчас Лексей, до его окончания должны были определиться. Сам же юнец и прежде не сомневался в том, кем стать — только офицером! Для того старался в минувший год, шел на жертвы — не спал лишний час, изнурял себя тяжкими тренировками, усердно учился всяким наукам и премудростям. Конечно, не без помощи — а в начале и принуждения, — негаданного наставника, с которым уже сроднился и верил больше, чем себе. Впрочем, Лексей, не обижался тогда, понимал — это нужно ему самому, зато сейчас любовался собой — как по делам, так и внешне, глядя на себя в зеркало.
Время шло своим чередом в ставшем привычным порядке, но однажды произошло событие, доставившее Лексею некоторые проблемы. В конце августа, в самый канун праздника Успения, Осип Михайлович поручил ему подменить своего коллегу во втором младшем отделении. Иногда подобное случалось — если кому-то из воспитателей требовалось ненадолго отлучаться, то оставляли присматривать за детьми кадетов постарше. Правилами такое не разрешалось, но все же происходило и именно Лексею досталось в этот раз надзирать за малышами — как-то он уже справлялся с подобным делом.
Прошел установленный срок, уже наступило время обеда, а штатный воспитатель все не возвращался. Пришлось Лексею самому выстраивать детей и вести в столовую. Уже подходили к входу в нее, как неожиданно откуда-то сбоку выскочил один из подсобных рабочих и понесся прямо в строй малышей. Лексей краем глаза заметил опасность и среагировал на нее — бросился навстречу. В последний момент сгруппировался и, как учил на тренировках дядя Рома, подставил плечо, а потом с разворота бросил напавшего в сторону. Сила удара была такой, что оба не удержались на ногах и упали, только юноша сразу соскочил, а подсобник остался лежать.
Все произошло в считанные секунды, дети даже не успели понять и не напугались. Лексей завел их в столовую, усадил на свои места и находился рядом с ними, пока они не поели. Только потом заявился воспитатель и отпустил подростка, тот вернулся в свой класс. А через час за ним пришел корпусной полицмейстер, обвинил в нанесении тяжких телесных повреждений работнему человеку и заточил в карцер на время расследования. Оказывается, пострадавший получил сильные ушибы, его отнесли в лазарет и лекарь определил у него травму внутренних органов, опасную для жизни. Когда стали выяснять, что случилось с бедолагой, кто-то из рабочих донес на Лексея — именно тот учинил нападение.
Глава 3
Лексей рассказал полицмейстеру о происшедшей возле столовой сшибке все как было, не скрывая и не выгораживая себя. Тот выслушал молча, не перебивая, после долгого раздумья промолвил:
— Возможно, ты говоришь правду — это выяснить нетрудно. Но если даже и так, все равно вина твоя есть, человек ведь пострадал, может и помереть — упаси боже! И еще, Бобринский, учти, что твое дело с тяжким последствием, поэтому будет разбирать не корпус, а суд городского магистрата. Не стоит выносить сор из избы — предлагаю тебе не оговаривать воспитателя и не упоминать о детях. А я постараюсь предпринять все, чтобы облегчить твою участь — представим в суде как по неосторожности, тогда можно обойтись штрафом и выплатой пострадавшему пособия. Да и не будем настаивать на отчислении из корпуса. Согласен?
Роман не вмешивался в происходящий разговор — Лексей сказал все правильно, да и поступил так, как и он сам, будь на его месте. Не останови того лося, просто снес бы детей, да не одного! А последствия — что уж тут поделать, не повезло. Предложение полицмейстера в какой-мере имело смысл — не стоило втягивать в дело других, тем более, что есть с их стороны дисциплинарное нарушение и может обернуться не только против них, но и руководства корпуса, допустившего халатность. С другой стороны, выставлять себя виновным, пусть даже по неосторожности, также казалось не лучшим выходом — в послужном списке Лексея будет значиться обвинительное судебное решение, что непременно скажется на карьере.
Обдумав возможные варианты, Роман решил дать совет подопечному — тот же все еще сомневался, не знал как ему быть:
— Лексей, придется согласиться, иначе все обернутся против тебя и станет только хуже. А так обойдешься денежным вычетом, да в гвардию, наверное, не попадешь. Но то не беда, добьешься признания и почестей честной службой в боевом подразделении, а не парадном, как в гвардии.
На второй день сидения в карцере Лексея вызвали к директору. Под конвоем унтер-офицера прошел в приемную, после минутного ожидания его завели в кабинет Пурпура. Там, кроме хозяина, увидел Бецкого, его строгий взгляд и нахмуренные брови, казалось, сулили провинившемуся юнцу лишь неприятности. Начал разговор глава корпуса:
— Обстоятельства твоего дела нам известны, Бобринский. Похвально, что сберег детей от увечья, но и вины с тебя не снимаю — допустил излишнюю силу для пресечения. Вижу, что юноша ты крепкий, наверное, не уступишь тем, кто гораздо старше. Потому должен соизмерять силушку, чтобы не навредить другим! Пока у битого тобой человека жизнь еще держится, но лекарь не дает твердой надежды, что он поправится. В лучшем случае останется калекой, а о худшем и говорить не буду — молись, чтобы оно не случилось.
Прервался ненадолго, как бы давая возможность обвиняемому понять серьезность своего проступка, потом продолжил:
— Учитывая твое прежнее поведение и усердие в науках, корпус будет ходатайствовать о смягчении наказания, а как решит суд — утверждать не стану. До заседания магистрата по твоему делу останешься под арестом, да и нам спокойнее — как бы еще чего-нибудь не натворил!
После высказался Бецкой:
— Не ожидал от тебя такого злодейства, Бобринский! Считал достойным примера, ценил твое рвение и благие поступки, а теперь... Вот скажи — как с тобой быть?
Пришлось Лексею, все это время стоявшему с покаянным видом, отвечать почтенным особам:
— Виноват, Ваше сиятельство. Не было у меня умысла причинить вред тому ... — после короткой заминки продолжил — ... человеку, но в страхе за детей применил всю имевшуюся силу. В том мой просчет, готов понести любое наказание, каким бы оно ни было!
По-видимому, ответ юноши потворил преклонному вельможе, Бецкой уже более мягким голосом продолжил:
— Вижу, что раскаиваешься в своем деянии. Могу надеяться, что накрепко усвоил полученный урок и впредь поведешь достойно, не давая повода для упрека!
На таком пафосе закончил свою речь, а потом, повернувшись к директору, проговорил негромко:
— Я закончил с Бобринским, Андрей Яковлевич, можно его отпустить.
Роман видел, что двое важных особ ломали комедию перед юнцом, по-видимому, в воспитательных целях. Да и Лексей тоже о том догадывался, судя по его поднявшемуся настроению, но принимал подобающий в данной ситуации вид. Похоже, что дело потихоньку прикроют или ограничатся минимальным наказанием даже при неблагоприятном исходе с пострадавшим. Наверняка предприняли свои меры с вероятной поддержкой государыни, чтобы не испортить жизнь юному кадету, к тому же вызывавшему у них симпатию. В последующем так и случилось, правда, Лексею пришлось еще неделю посидеть в заточении — очевидно, в тех же целях. Потом выпустили, объявив — дело закрыто, пострадавший признал себя виновным в случившемся с ним.
Прошло еще какое-то время, постепенно забылись те неприятные дни, когда Лексей сидел в заточении, переживал о случившемся инциденте и возможных неблагоприятных для него последствиях. К тому же пострадавший пошел на поправку, через месяц вновь трудился в хозяйственном блоке. Не держал зла на кадета — по-видимому, сказалось выданное начальством солидное пособие на излечение. А от учащихся Лексею выпала новая слава, его благородный — по их мнению, — поступок добавил еще больше уважения. Возобновились приглашения в дом Бецкого, свидания с очаровательной хозяйкой и однажды случилось то, что должно было когда-то — юноша потерял невинность.
Как-то получилось, что они с Анастасией остались одни — Осип Михайлович находился на службе, а Бецкого вызвали в Академию художеств, почетным шефом которой являлся. Позвала в свой будуар показать нечто интересное из коллекции статуэток, а там без какого-либо стыда обняла юношу и впилась ему в губы. Тот вначале оторопел, стоял, не решаясь даже шевельнуться, потом не выдержал вспыхнувшего возбуждения, сам обхватил нежное тело. Дальше происходило как в чудесном сне — не верил в реальность того блаженства, что дала ему прекрасная дама. Не помнил, как они обнаженные оказались в постели, но тот волшебный миг, когда проник в горячее лоно, наверное, не забудет никогда.
