| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Раз… Два… Двадцать две строчки.
— А сколько их на обычной странице журнала? — Дерек смотрел на нее, прищурившись. Таппенс фыркнула. За более чем полвека в полиции она могла бы нарисовать фоторобот любого стандартного бланка или журнала с закрытыми глазами, но на всякий случай проверила:
— Двадцать шесть. Боже милосердный! — миссис Бересфорд замерла на секунду, затем закрыла отмеченную ей страницу пустым листом бумаги и посчитала пустые хвостики строчек на полях, — забавно, а вот так ровно двадцать шесть, как и должно быть. Хоть здесь память меня не обманывает. Но что за…
— Вот и я уже девять лет думаю, что за.
— Девять лет? Ты хочешь сказать, что в восемьдесят первом точно та же картина? — не то чтобы она сильно удивилась: насколько Таппенс могла припомнить, мистера Поттера подбросили в дом Дурслей как раз тогда. Причем подбросили довольно странным образом, и если искать в журналах что-то необычное, то восемьдесят первый был логичным вариантом.
— Да, — подтвердил ее догадку Дерек, — и тоже осенью, начало ноября. Только там скрыты всего две строки. Можешь проверить.
— Потом. Чувствую, что тебе есть что рассказать.
Таппенс развлекалась, считая строчки, с закрывающим записи листом бумаги и без него, с ним и без него, снова и снова. Макфергюссон смотрел в окно, что-то обдумывая, затем решился.
— Я даже не буду спрашивать тебя, не боишься ли ты. Хотя я бы на твоем месте боялся. Там была… неприятная история. Но я знал тебя и Томми почти сорок лет, с того самого совещания в Лондоне. И… того, что за ним последовало. У тебя душа полицейского, как и у него. И твое любопытство сильнее твоего страха. Скажи, давно мистер Поттер прячется в саду Сэмми Кейн от своего кузена?
— Саманта говорит, что уже три недели, и что мальчик был так мил, что даже подравнял секатором края дыры в живой изгороди. Очень аккуратно, снаружи не разглядеть. И обещал не ломать гиацинты. Не словами, но вполне определенно.
— Хороший мальчик, далеко пойдет. Если никто не остановит. Меня вот остановили, — Таппенс ужаснулась. Остановить Дерека… Единственный раз, который она могла припомнить, Дерека останавливали всем Министерством Внутренних Дел, включая министра собственной персоной. И то — сыночек высокопоставленных родителей, пусть и не сел, но был вынужден оставить карьеру. Как, к слову, и министр спустя несколько лет, уже по другому поводу. И, кстати, в этом деле тоже фигурировал оставшийся без родителей маленький мальчик. И если МакФергюссона опять пришлось останавливать, да еще и с такими странностями — дело, начавшееся с обычного старушечьего обсуждения нравов молодежи начинало уже не просто пованивать, а полноценно вонять.
— Рассказывай. Твои проглоты оставили нам немного пончиков, а чай я сейчас сделаю, — Таппенс встала и шаркающей походкой поковыляла к стоящему на угловом столике электрочайнику.
— Мне тогда повезло. В тот самый год, второго ноября, когда все началось, меня вызвали на трехдневную конференцию в Лондон. Поэтому я все пропустил и остался в здравом уме. Хотя знаешь, я тоже рисковал. Пока добирался от Чаринг-Кросс до Хоум Офиса, нагляделся такого странного народа, что всерьез усомнился в своем здравомыслии. В жизни не видел так по-идиотски одетых людей.
— Поясни, пожалуйста.
— Представь себе несколько десятков пациентов Бедлама, ограбивших костюмерную Ковент-Гарден и отправившихся гулять по улице. Это будет самая верная аналогия.
— Какой-то карнавал? Ты случайно не через Сохо шел, красавчик?
— Вряд ли. Хэллоуин уже прошел, а эти «парады гордости», — суперинтендант сплюнул, — были тогда еще не в моде. Старые добрые деньки. Плюс совы. Представляешь, Таппенс — не голуби, не вороны — сраные совы. Летали среди бела дня. Одна нагадила мне прямо на шляпу, на лету, не хуже «Юнкерса». А эти психи в идиотских плащах почти поголовно были пьяны и лезли целоваться. Одна девочка в платье века так семнадцатого была очень ничего. Клянусь, на ней было не меньше трех юбок и не меньше трижды трех причин их все задрать! Твердые девять из десяти, у меня аж дыхание перехватило.
— И о каком риске ты говоришь? Неужели перспектива поцеловать симпатичную девчонку так тебя испугала? Или годы, наконец, тебя догнали? Вроде не похоже…
— Я испугался, не сошел ли я с ума. Это было необычно и странно. Но по крайней мере весело, — Дерек зажевал пончик, воспоминание о странно одетой девице явно было не из неприятных, — я уж предвкушал, как мы с парнями будем обсуждать эти истории за пивом в пятницу. Но в среду я вернулся. И обнаружил Джима Бейкера сидящим в кабинете и тупо смотрящим в стену.
— Я не помню его.
— Правильно, ты переехала к нам из Саутгемптона только через год. Джим был отличным парнем, я планировал повысить его. Хрентам. Он не помнил ничего за три прошедших дня. Ни одной чертовой секунды. Просто сидел и смотрел в стену. Весь городок шептался о чем-то странном, а мой констебль не мог сказать ни слова о том, что произошло.
— Ты разозлился?
— Не то слово. Поначалу. Пойми — весь городок переполнен слухами. Вот-вот разразится паника. А мой констебль сидит и смотрит в стену. И нет ни одной бумажки, ни одной записи о том, чем он занимался эти три дня. Потом я понял, что дело нечисто. Попытался откатить все назад и отмазать Джима. Но было уже поздно — рапорт ушел наверх. Приехали психологи.
— Боже мой…
— Вот-вот. Ты же знаешь эскулапов. Приказ, медкомиссия — и нате вам, Джима признали негодным для работы. И эти их бумажки уже не пропадали, в отличие от записей в этом журнале. Я рвал волосы во всех местах, до которых мог дотянуться, но они снова отрастали, — МакФергюссон с кривой ухмылкой снова взъерошил шевелюру, — а Джима отстранили навсегда.
— Где он сейчас? Ты с ним виделся? — интересно, можно ли допросить потерявшего память свидетеля? Вернее, допросить-то можно, но будет ли толк? Она подумает об этом чуть позже.
— Переехал в Уокинг. На выходное пособие, которое я ему пробил, арендовал гараж, потом выкупил, расширился… Он всегда любил машины. Ребята у него чинятся. А я вот ни разу не был там — стыдно смотреть Джиму в глаза.
— Но ты все же начал копать?
— Да. Но практически впустую. Ни одной записки. Ни одного документа. Ни одной зацепки кроме этой вот долбанутой страницы в журнале. Такое впечатление, что кто-то аккуратно перерыл все бумаги и вынес все, что имело отношение к работе Джима. А, да. Еще было два звонка с нашего коммутатора куда-то в Девон. Я не уверен, что их сделал именно Джим, но больше некому. Спрашивал всех, никто не признался. И номера, по которому звонили, нет в справочнике.
— А журнал?
— Я так и не смог прочесть эти строки. По-всякому пытался — с лупой, в зеркале, скашивал глаза… Их просто нет. Будто мозг отказывается их видеть. Я послал журнал в центральную лабораторию, приложив рапорт. Через неделю приехала какая-то шишка, вернула журнал, приказала не заниматься ерундой. Дескать это не твоего ума дело. Бляха, мои люди, а тем более мои ошибки — это всегда дело моего гребанного ума! Я делал запросы, в том числе по тому девонскому номеру — как в ватную стену. Эти гребаные игры гребаного правительства не стоят ни мизинца моих людей, Таппенс!
— Думаешь, это правительство? — вот это расстроило Таппенс по-настоящему, как только речь заходит о больших кабинетах, в лучшем случае жди неприятностей, а в худшем — беды.
— А кто еще? Откуда еще могла взяться эта гребанная лощеная шишка с золотым значком, одетая как лорд и глядящая на меня как на дерьмо?! Кто еще может зажать честного полицейского в угол, Таппенс? И какое гребаное отношение ко всем этим бляхиным играм может иметь этот мелкий звиздюк Поттер?!
— Не то чтобы я уже выжила из ума, Дерек, но не мог бы ты объяснить, почему ты приплел мальчишку к этому делу во втором случае? — разумеется, Поттер просто не мог не всплыть. Таппенс не удивилась — они с Дереком всегда мыслили одинаково.
— Ага, то есть, по первому вопросов нет? — Дерек тоже знал о синхронности их мыслей, еще бы, через столько-то лет.
— Разумеется. Литтл-Уингинг слишком мал, чтобы две произошедшие почти одновременно странности не были бы связаны между собой. Я про подбрасывание Поттера Дурслям и потерю памяти у твоего констебля. И кстати. Давай для простоты считать, что странностей три. Я про этот твой карнавал с совами и девушку-девять-из-десяти.
— Заметано, Таппенс. Добавляю, — суперинтендант взъерошил совершенно седую, но все еще пышную шевелюру, — Так вот, во втором случае эта жирная скотина Вернон в первую же неделю ноября — сразу после того, как появились пропавшие строчки — спустил на ремонт своего дома не меньше трех тысяч фунтов. Один только Джек Голуэй из Гилфорда поднял на замене всех стекол в халупе Дурслей пять с хвостиком сотен. Снова две странности подряд. Ну, хотя бы без сов.
— А ты говоришь, тебя остановили, — еще бы, по описанию шишка с золотым значком на министра никак не тянула.
— Ххе. Если даже мне запретили предпринимать какие-то официальные действия, никто не помешает мне иногда опрокинуть стаканчик-другой с хорошими парнями. Или поболтать с прекрасной леди, которая не связана субординацией, но обожает совать свой прелестный носик во все щелки.
— Не во все, Дерек, только в самые интересные. И в те, что касаются меня лично. Глянь сюда. В ноябре Присцилла уехала к племяннице в Лондон, и я дежурила на коммутаторе всю первую неделю ноября. То есть эти два пропавших звонка — мои. А я их не помню. И знаешь, я что-то не верю во внезапный старческий склероз.
— Я тоже. Умники в медицинском управлении говорят, что если ты грузишь свой мозг делами до самой старости, склероз практически исключен. Н-да. Если это стало твоим личным делом, я не хочу оказаться на месте этих ублюдков, кем бы они ни были.
— Моя память мне слишком дорога, Дерек. На самом деле, она — это и есть я. И если кто-то покушается на меня… В первую очередь, я хотела бы понять, как не подставиться под такие вот приступы склероза. А уже потом отомстить за те, что не удалось предотвратить.
— Ну что ж. Если желаешь знать мое мнение…
— Разумеется, желаю. Совет от разбирающегося в своем деле джентльмена не будет лишним ни для одной леди.
— Так вот, первый фактор риска — любые официальные активности вокруг дома Дурслей или мелкого Поттера. Поэтому — никаких рапортов, исков и петиций. Все на мягких лапах, — тут Дерек задумался и снова взъерошил шевелюру, — Не уверен, кстати, что это имеет значение, но у моих бобби есть странное суеверие: увидеть у дома Дурслей эту старую кошелку мисс Фигг — не к добру. Никаких фактов, но…
— Эта безумная кошатница? Отсюда твои ассоциации с мягкими лапами? — мисс Фигг была одной из самых выдающихся сплетниц городка. Причем, если можно так выразиться — пассивных сплетниц, ее уши трудились намного больше ее языка.
— Да. Парни не могут сказать ничего определенного, но если видят мисс Фигг у дома Дурслей, сразу вспоминают о делах в другом конце городка.
— Хм. Если память мне снова не изменяет, дом мисс Фигг — единственный во всем городке, помимо дома Дурслей, где Гарри хоть иногда бывает. Ты знаешь, когда эти твари вывозят своего жирдяя на море в Плимут, они сбрасывают приемыша именно ей. И кстати… Она появилась в городке, дай бог памяти, не позже Рождества того же года. Восемьдесят первого.
— Вот как. И знаешь, Таппенс… У нас все знают про всех, но… я не помню, откуда она взялась, и не знаю, на какие деньги живет. Черт, да я ни разу не видел ее в банке, — Дерек опять взлохматил шевелюру и заходил из угла в угол. Похоже, скоро старого мистера Симмса из местного Ллойдса ждет небольшая дружеская попойка, сохрани Господи его печень. МакФергюссон остановился и хитро спросил:
— Кстати, Таппенс. О Дурслях. Как я понял, Делла Стрит утром уехала в Отдел Опеки? Может, стоит поговорить с ней? Знаешь ли, если бы не эти странности и не эта шишка, я мог бы писать рапорты о ненадлежащем обращении с пацаном каждый день. И уж поверь, доказуха бы была стопроцентной и вполне достаточной для полноценного отдыха Вернона с Петуньей в гостинице Ее Величества года так на два — на три. Даже если слухи о побоях окажутся всего лишь слухами. Может…
— От тебя ничего не скроешь, Дерек. Она именно там и мы ждем результатов. И тогда решим, что делать. Но готова поставить сто фунтов против пенни, что странности со строчками есть и там. Иначе в твоих обращениях просто не было бы нужды. Я работала с Отделом по проблемным подросткам в Саутгемптоне, я знаю. Но сейчас я хотела бы услышать чуть больше предупреждений.
— Не светитесь там всей компанией, Таппенс. Неофициальный, но хоть сколько-нибудь массовый интерес к вопросу также представляется мне опасным.
— Учтем. На мягких лапах, Дерек, на мягких лапах.
— И лучше бы не проявлять публично симпатию к этому мелкому источнику проблем. Впрочем, думаю, что на очередном заседании вашего девчачьего клуба миссис Кейн расскажет что-нибудь о миссис Аддерли. Она бывшая коллега Саманты, учительница в классе Дурсля и Поттера. Одно время она пыталась помочь мальчику хотя бы нормально учиться. Потом перестала.
— Да, подождем еще и доклада Сэмми. Это все?
— Пока да.
— Спасибо, Дерек, мы будем осторожны. Теперь мне нужны твои советы, что делать, если этой осторожности будет недостаточно.
— Ведите дневники. Точнее, ведите записи — и не храните их дома. Отсылайте их кому-то, кому вы доверяете. И временами изучайте их. Не думаю, что эти гипнотизеры способны что-то сделать с бумажкой, лежащей где-то в сотне-другой миль.
— Отличный совет, Дерек. Обязательно ему последую. Уж извини, имени контакта я тебе не скажу, ты узнаешь о деталях, только если что-то случится. И кстати, чтобы увеличить шансы на то, что этого «чего-то» не случится… ты помнишь, в каком году мы с Томми пошли в полицию?
— В сороковом. Я тогда валялся в госпитале, поскольку не смог унести свою задницу из Дюнкерка одним кусочком, врачам пришлось сшивать ее. Поперек.
— О. Так вот, ты же помнишь это время. Бомбежки, налеты, немецкие парашютисты…
— Да уж… Время было то еще.
— Я была тогда совсем соплюшкой, и кое-что, знаешь ли, впечаталось в мозги на всю жизнь. Черт, да я своими руками пристрелила одного сигнальщика джерри около локатора в Дувре, лично. И потом блевала полдня. А вот сейчас мне не дает покоя один вопрос: что быстрее — мой указательный палец или гипноз (или что там есть у этих ублюдков) — если, разумеется, до этого дойдет.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
