Гарри Поттер и Три Пожилых Леди

— Вы действительно так считаете?

Все трое задумались. Насчет атлантов они не были уверены, это было действительно давно, но вот насчет римлян все они, даже не получившая классического образования американка мисс Стрит, могли держать пари с хорошими шансами.

— Вы знаете, дамы, — миссис Кейн тоже с интересом наблюдала за чаинками, — я не могу припомнить ни одного случая, подтверждающего, гм, неоднозначную репутацию мистера Поттера, однако… могу сказать, что имя помянутого мистера Поттера вызывает какие-то неприятные ассоциации. Такое впечатление, что какие-то связанные с ним факты все время ускользают из памяти, и это страшно, страшно раздражает. И чтобы избежать этого неприятного ощущения, проще принять общепринятую точку зрения.

— О. — богатство английского языка в разговоре между людьми одного круга столь всеобъемлюще, что одна-единственная буква (или один-единственный звук) в состоянии передать целую гамму мыслей. Особенно если этот звук издают одновременно два и более представителя этого круга.

Первая мысль — «Да, миссис Кейн, нам знакомо это неприятное ощущение. Нам даже кажется, что мы сами испытали что-то подобное и именно в связи с мистером Поттером».

Вторая мысль — «Даже странно, что мы до сих пор не обращали на это внимания или не придавали этому значения, хотя это, судя по всему, напрямую коснулось нас самих».

Третья мысль — «К сожалению, хотя мы и полностью согласны с Вами, мы не можем поддержать Вашу точку зрения никакой новой информацией».

Четвертая мысль — «Это стоит обдумать. Да, это действительно стоит обдумать и, возможно, поискать каких-либо подтверждений или опровержений этой гипотезы».

Пятая мысль — «Мы вернемся к этому разговору позже, обязательно вернемся. Возможно, на нашей следующей встрече?».

— Благодарю за гостеприимство, Саманта, — вследствие небританского воспитания мисс Стрит всегда была несколько прямолинейной, — это было действительно интересно.

— Спасибо за комплимент, Делла. Дамы, как насчет собраться здесь же ровно через неделю? Возможно, нам удастся с пользой провести время? И да, обещаю — в следующий раз я поищу кофе. Я не умею его заваривать, но… — скромность, по крайней мере, в разговоре, всегда являлась неотъемлемой чертой истинной леди, тем более пожилой.

— Ах, оставьте, Саманта. Мы, — мисс Стрит не была чужда самоиронии, качества, которое также весьма приветствовалось, — тоже не умеем его варить, причем до такой степени, что попытка выпить кофе где-нибудь в Турции вызывает у нас столь же странные чувства, что и попытка подумать о хулиганстве мистера Поттера. То есть мы понимаем, что это кофе, черт возьми, да это все знают, но все наше существо протестует против этого. Так что подойдет любая бурда хоть сколько-нибудь коричневого цвета.

— Не клевещите на себя, Делла. Я пробовала Ваш кофе на прошлой благотворительной ярмарке, и он был вполне неплох, насколько я могу судить. Итак, ровно через неделю здесь же? — миссис Кейн с трудом встала и взялась за чайник, давая понять, что несмотря на крайне интересную беседу и полученное в процессе оной удовольствие, сегодняшнее заседание Клуба объявляется закрытым.

Когда миссис Бересфорд и мисс Стрит попрощались и вышли, миссис Кейн убрала сервиз и, прежде чем уйти в комнаты и закрыть дверь, негромко произнесла в пространство:

— Мистер Поттер, когда будете выбираться обратно через щель в живой изгороди, постарайтесь не сломать гиацинты. Впрочем, когда будете пробираться сюда вновь — тоже.

Ответное шуршание было утвердительным.

* * *

Разумеется, мистер Гарри Поттер и не думал ломать гиацинты. Просто когда ты сначала прыгаешь через не такую уж и низкую оградку, а затем резко прячешься в кусты заросшего садика дома Аткинсов, причем делаешь это до того, как погоня тоже переберется через заборчик, это, как правило, вызывает небольшую дрожь в конечностях. Так что, пробираясь через незаметный лаз в изгороди дома миссис Кейн, очень трудно ничего случайно не зацепить.

Возможно, не нервничай Гарри столь сильно, он был бы аккуратнее, но веселая и захватывающая игра «Поймай Гарри» была веселой только для команды преследователей. А вот для команды убегающих, состоящей из одного-единственного Гарри, она была в основном захватывающей.

Этим летом Гарри должно было исполниться десять лет, и почти девять из них он жил в доме своих родственников: тети Петуньи Дурсль, ее мужа Вернона Дурсля и их сына Дадли Дурсля. И жизнь его вряд ли можно было назвать счастливой.

Разумеется, любой ребенок, чьи родители погибли в автокатастрофе (по крайней мере, так говорила Гарри о его папе и маме тетя Петунья) будет не очень счастливым только из-за этого. Папа есть папа, а мама есть мама, и заменить их не могут никакие сколь угодно близкие родственники, даже если они очень стараются. А уж если эти самые родственники и не стараются заменить родителей…

Дурсли не старались.

Во-первых, Гарри жил в чулане. В маленьком темном чулане под лестницей. И не потому, что в доме не хватало места: его кузен Дадли занимал сразу две спальни на втором этаже. Впрочем, Гарри не считал это чем-то необычным или неправильным: и учительница, и социальные работники (Гарри как-то видел одного, точнее, одну леди пасторского вида), и полицейские сначала удивлялись такому и даже возмущались, грозя принять какие-то меры, но затем очень быстро забывали об этом, и никаких мер, разумеется, не принимали. То есть, это было не очень хорошо, но вполне объяснимо: в конце концов, Дадли был родным сыном Дурслей, а Гарри нет. Поэтому Гарри не жаловался, это же было нормально.

Во-вторых, Гарри иногда не кормили. То есть не всегда не кормили, а только если он в чем-нибудь провинился. Провинялся Гарри часто: в конце концов, он не родной сын тети Петуньи, и должен отрабатывать деньги, которые по доброте душевной тратят на него Дурсли. И он должен быть им благодарен и доказывать свою благодарность делом: работать в саду, мыть полы и посуду, помогать на кухне. А если он помогал плохо, вполне закономерно, что тетя оставляла его без ужина. И поскольку учителя и соседи, узнав об этом, тоже, предварительно повозмущавшись, все забывали — это тоже было правильным. Разумеется, Дадли в еде никто не ограничивал, и это тоже было нормально.

В-третьих, Гарри всегда ходил в старой одежде кузена. И это тоже было обычным делом: и учителя в школе, и соседи по городку иногда спрашивали у мальчика, неужели дядя и тетя не могут купить ему одежду по росту, и некоторые даже задавали этот вопрос не один раз. Но потом тоже забывали об этом. Тем более, что вещей у Дадли было много, рос он быстро, особенно в ширину, и в результате кузен не успевал износить их до дыр, так что одежда мальчика была пусть и на несколько размеров больше, чем нужно, но вполне еще добротной, можно сказать — нормальной.

В-четвертых… Впрочем, Гарри легко мог бы перечислить и «в-пятых», и «в-шестых» и далее, но не видел в этом особого смысла. Но если все вокруг считают все эти «во-» и «в» нормальным… Да, все это было нормальным.

Ненормальным был он сам. Гарри узнал об этом очень рано, дядя и тетя называли его этим словом сколько он помнил себя. Временами ему казалось, что его зовут именно так, а имя «Гарри» он получил только когда пошел в школу. Разумеется, дядя и тетя были правы. Ведь нормальные мальчики живут с родителями, а не в чулане. Нормальные мальчики дружат с другими детьми и за ними не гоняются по всему городку кузены с приятелями. И вряд ли нормальные мальчики прячутся в чужих садах.

Хорошо, что миссис Кейн не сердится на него за это. И, разумеется, он сделает все, чтобы она не рассердилась в будущем. Он будет очень осторожен и больше не сломает ни одного гиацинта.

Проклятое Дитя

По опыту работы в адвокатской конторе, точнее — по опыту работы секретаршей в адвокатской конторе, мисс Делла Стрит твердо усвоила несколько вещей. Одной из таких вещей было простое правило: бумаги (а равно иные вещественные доказательства, также именуемые в просторечии уликами) врут намного реже и намного хуже, чем живые люди (люди мертвые, как правило, молчаливы и от этого врут столь же неумело и столь же редко, как и бумаги с уликами). И да, ни те, ни другие не умеют целенаправленно издеваться над детективом (или адвокатом, грань между этими профессиями иногда весьма эфемерна, особенно в случае с мисс Стрит и ее покойным боссом, обожавшим сложные уголовные дела). А вот с живыми свидетелями такое случается сплошь и рядом.

Так что в понедельник утром, заступив на свою добровольную вахту в отделе опеки над несовершеннолетними в Кингстоне-над-Темзой, где и располагались официальные учреждения графства, мисс Стрит, быстро переделав все текущие дела, отправилась в архив. Архивная пыль всегда вызывала у нее ностальгию с легким оттенком горечи — слишком много воспоминаний было связано с бумагами там, в прошлой жизни. Однако она же могла подарить разменявшей восьмой десяток женщине иллюзию молодости. А может, и не иллюзию — пальцы вновь становились цепкими и подвижными, привычные боли в суставах куда-то уходили, а глаза резво скользили по обложкам дел, безошибочно выцепляя нужное.

Собственно, нужное нашлось очень быстро — папки с делами находящихся под опекой детей были расставлены строго по алфавиту, к чему мисс Стрит сама в свое время приложила руку. Дело мистера Гарри Поттера, проживавшего в Литтл-Уингинге, графство Суррей, у своей тетки со стороны матери миссис Петуньи Дурсль и ее мужа Вернона Дурсля было несколько толще, чем у обычного беспроблемного ребенка, живущего у родственников, но значительно тоньше, чем полагалось десятилетнему хулигану. Потому что жизненный путь хулигана, как правило, сопровождают десятки полицейских рапортов, заявлений в отделы по работе с трудными подростками и иные свидетельства творимых бесчинств.

Судя по репутации мистера Поттера, его папка должна была к настоящему моменту сравняться своей толщиной с томом Британики или иным подобным академическим трудом, но Делла наблюдала лишь легкую припухлость вместилища документов. Мисс Стрит отмечала такие несообразности машинально — в конце концов, это было одной из причин, по которым молодая секретарша стала младшим партнером своего босса. О других причинах вспоминать было слишком больно, так что — не сейчас.

Пожилая леди с облегчением уселась на выделенное ей место в углу и открыла папку. Первые несколько десятков страниц были посвящены героическим попыткам как миссис Дурсль, так и полностью поддерживающих ее властей графства получить все документы, необходимые для установления опеки над подброшеным прямо под дверь сыном покойной сестры.

Далее следовали отчеты инспектора о регулярных проверках условий, в которых рос мальчик. И, наконец — ведомости выплат опекунских пособий от властей графства: сначала по сто сорок восемь, а с восемьдесят девятого года — по сто шестьдесят два фунта в месяц (в отделе опеки ходили слухи об очередном повышении в следующем году, но достойных доверия подтверждений этим слухам пока не было). Стандартные четыре с небольшим фунта недельного пособия на ребенка проходили по другому ведомству, но, будучи немного знакомой с мистером и миссис Дурсль, Делла не сомневалась, что с получением и этих денег все тоже в полном порядке.

Сами документы, как и ожидалось, были аккуратно подшиты, и на беглый или неопытный взгляд выглядели вполне респектабельно. Но взгляд был цепким и опытным, так что мисс Стрит не только обнаружила странности, но и разделила их на две группы — странности маленькие и странности большие.

Маленькие странности опытная секретарша встречала и раньше, хотя в такой концентрации — довольно редко.

Для начала, первый же документ — рапорт местного констебля о ребенке, подброшенном под дверь, без каких-либо документов, кроме записки с просьбой позаботиться о племяннике — был вполне естественен для девятнадцатого века, но для века двадцатого был уже несколько экстравагантен в своей старомодности. К слову, сам документ, приложенный к делу, был вполне в стиле этой старомодной экстравагантности — если Делла что-то понимала в древностях, написан он был не на бумаге, а на самом настоящем пергаменте, который должен был стоить кучу денег. Да и манера письма наводила мысли скорее о гусином пере, чем о шариковой ручке

Во-вторых, практически отсутствовали ссылки на документы из других архивов — например, решение судьи округа о признании умершими родителей Гарри — Джеймса Поттера и Лили Поттер, урожденной Эванс, казалось, было взято из воздуха. Решил и все. Ни ссылок на полицейские протоколы, ни отчета коронера — ни-че-го. Даже упоминание об автокатастрофе, в которой, со слов миссис Дурсль, погибли ее непутевая сестра и ее не менее непутевый муж, отсутствовало. Это тоже было бы нормальным лет сто пятьдесят назад, но в конце двадцатого века выглядело несколько необычным.

В-третьих, практически все отчеты инспектора (точнее, двух разных инспекторов, сначала миссис О`Лири, а с недавних пор миссис Причер) по результатам контрольных визитов к опекаемому были словно написаны под копирку, и Делла была готова съесть свою шикарную кожаную шляпу (игравшую главным образом роль положенного каждой Пожилой Леди эпатажного элемента, вроде выкрашенных в сиреневый цвет волос), если этим «отчетам» предшествовали реальные визиты в Литтл-Уингинг.

В-четвертых, за все десять лет к делу подшили одно-единственное медицинское заключение, сделанное сразу после излишне романтической истории с подбрасыванием ребенка под дверь: несмотря на проведенную на крыльце дома тети холодную ноябрьскую ночь мальчик здоров, за исключением кровоточащего шрама на лбу. Больше ни единой бумажки от медиков не было. Подумаешь, эка невидаль — шрам и шрам. Кровоточит и кровоточит. Видимо, кровоточить перестал — это же прекрасно, какой смысл тратить на такую мелочь время медицинского персонала и бумагу?

В общем, все эти странности вполне объяснялись ленью, халатностью и нелюбопытностью всех причастных, начиная от рядового инспектора и заканчивая судьей. Такое встречается, и, увы, чаще, чем хотелось бы. Вот только Делла была знакома и с делами других проблемных детей — и те же самые инспектора и полицейские не демонстрировали подобной лени в других случаях. С другой стороны, все ее — их — предыдущие расследования, как правило, заканчивались судом. А для суда подобных аргументов было бы явно недостаточно.

Так что, не будь у мисс Стрит за плечами полувека работы с бумагами, она убрала бы папку на стеллажи и отправилась бы домой, тем более, что ехать предстояло не менее часа. Однако, прислушавшись к себе, Делла внезапно осознала несообразность, засевшую где-то в дальнем уголке мозга: полученный объем информации решительно не соответствовал толщине папки, даже несмотря на липовые отчеты инспекторов. Процентов пятьдесят страниц не оставили ни малейшего следа в памяти. Мисс Стрит тяжело вздохнула: придется потратить несколько часов на изучение каждой страницы, если не каждой буквы, а значит, возвращаться в Литтл-Уингинг придется либо в пробках, либо по темноте, либо и то и другое одновременно.