Весна веры

Матвей кивнул и принялся одеваться. За себя он не боялся совершенно, и оружие брать не собирался. Зачем?

Хотела б тора его кинуть — просто уехала бы. С детьми. И с кого он что требовать станет?

Когда Матвей появился на пороге трактира, в овчинном полушубке, наброшенном поверх рубахи и штанов, Яна только головой покачала.

— Замерзнете.

— В возке?

— Ну... ладно, садитесь.

Возок был хорош! Императора в таком возить — не прогадаешь. Яна уселась напротив, вытащила из-под сиденья тяжеленный котуль, и подвинула поближе к Матвею.

— Делим?

— Тора, вы...

— Я. Матвей, вы уж позаботьтесь, пожалуйста, о собаках? Они-то не виноваты, что хозяева сволочами оказались.

Жом Матвей подумал, что все торы того... с придурью. Ну да ладно, с него не убудет.

— Позабочусь.

Пристрелю, ежели что. Или отравлю.

— Вот вам мешок. Подойдет?

Яна протянула мужчине чуть ли не наволочку с подушки. Но жом Матвей не привередничал, особенно, когда в нее горстями посыпались монеты. Полновесные, золотые, серебряные...

Сколько уж там получилось?

Много. И ассигнации, и какие-то бумаги, и украшения... вот тут он волевым мужским решением все отдал торе. Пусть ее. Он свое еще в доме возьмет... сейчас и пойдет, вот!

Ему уж столько отвалилось, что грех жаловаться. При том, что он палец о палец не ударил, ногу не поднял. А слова... а что — слова? Мало ли кто и что насплетничает?

Наконец, раздел имущества был закончен.

— Тора, вам с собой ничего не дать в дорогу?

— Спасибо, жом Матвей. Я уже запаслась. Берегите себя, близких берегите, деньги не показывайте. Продукты прячьте подальше... страшные времена идут.

Жом Матвей в этом и не сомневался.

Распрощались они вполне дружески, Яна его даже в щеку поцеловала, на удачу. И возок уехал, управляемые не слишком умелой рукой. Ну да кони смирные, умные, оно видно. Не вывернут в канаву.

Жом Матвей кряхтя потащил куль в дом. А там и подвал, в потайную ухоронку. И одеваться принялся — пойдет посмотрит, что там в доме у Поганца. Сам пойдет, вот, сани возьмет...

Ежели страшные времена идут, так никакой припас лишним не окажется.

Жом вышел на улицу, осенил себя знамением, и быстро пошел в нужном направлении.

И показалось ему, что ли?

Словно женский смех раздался издали. Холодный такой, чистый, звонкий, как ледышки падают с большой высоты... а по шее мороз пробежал.

Жуть — жуткая!

Но не отступать же? И жом Матвей решительно зашагал, куда надобно...

* * *

Яна была счастлива.

Пусть пока еще плохо она управляла экипажем.

Пусть пока у нее были определенные сложности.

Но когда она подкатила к крыльцу, когда Топыч, Гошка, Мишка и Машка кинулись, пища от восторга, загружаться в возок и потащили заранее собранные вещи...

Наконец-то они покидают Синедольск!

А что ей придется сложно... ну так и что же? Она уже один раз умерла, так что и жалеть себя не стоит.

Где-то недоест, где-то недоспит, а Гошку она больше не подведет.

Яна оглядела детей, которые поудобнее устраивались в возке, и собирались досыпать, улыбнулась — и тронулась с места.

И кони полетели.

Прочь из города, по тракту, в вихре поземки...

Хорошо, что никто их не видел. Не то почудилось бы...

Да не бывает такого, правда же! Не бывает!

Чтобы за каретой летели белые призрачные волки, а над ней парила громадная полярная сова? Чушь это! Не бывает такого!

Волки б коней напугали до истерики, а сове тут и подавно делать нечего! Чушь и блажь!

Яна их тоже не видела. Но чудилось ей иногда... нечто.

Хелла?

А кто ж еще?

А и ладно! Спасибо тебе, богиня! Ты мне шанс дала, а дальше я и сама постараюсь ушами его не прохлопать!

Спасибо тебе, Хелла...

* * *

Яна пытать и убивать женщину побрезговала. А вот жом Матвей, после того, как увидел комнатку в подвале — нет. В тот же подвал и тело оттащил.

Его Сонюшка тут упокоилась, вот и этой стерве поделом!

Говорят, чтобы человек упокоился с миром, его могилу надо кровью врага полить. Вот... так оно и получится.

Покойтесь с миром, бедолажные...

И расспросил, и душу отвел, и...

Лишний раз он убедился, что Яна — тора высокородная! Это ж надо! Тайник в доме — пропустила! В подвале — еще два! И тоже пропустила!

Ну да ладно, он все выгреб в свою пользу. И решил, что коли тора завернет в Синедольск, он ей честь по чести половину отдаст. Ежели не придется потратить...

Коли времена наступают страшные, так и никто не угадает, на что тратить придется.

А ежели не придется им свидеться, так жом Матвей честь по чести сделает. Десятерых сирот вырастит, вот как Всевышний видит! Так и сочтутся...

А забегая вперед... так и не пришлось им увидеться. И в Синедольск Яна не возвращалась.

Слово свое трактирщик сдержал, и сирот жом Матвей таки вырастил. Пятерых мальчиков и пятерых девочек. Подобрал, к делу пристроил, в люди вывел... жениться так и не женился, бобылем докуковал, но детей у него было десятеро, внуков под пятьдесят, и рыдали о нем, когда срок пришел, вполне искренне. И в молитвах поминали — тоже, и фамилию его носили...

Все не зря было.

Не пропали кровавые деньги, удалось Матвею их отмыть. Он с того особняка за два дня столько вывез... муравьи бы от зависти плакали, когда б могли!

И собак тоже забрал. Так и прижились, и все смутное время двор охраняли, и потом еще... хорошие кобели.

Единственное, о чем жом Матвей жалел до конца дней своих — что тору Яну не повидал. Но молился за нее исправно, и коптилочки в храме ставил, и нескольких внучек Янами назвали, а там и правнучек... а что там за тора была?

Откуда взялась?

Кто ж ответит... смутное это было время, страшное, темное. И заначка, вытащенная Матвеем из закромов негодяя, помогла и ему прожить, и родным его, и сиротам, и на соседей осталось, помочь, по-человечески...

А уж правильно оно, грешно ли...

Нет ответа. Тут судья — память человеческая, а в ней жома Матвея не один десяток человек поминал добрым словом.

Глава 2

Травы ли, ветром склоненные...

То струилось ли море колоса?

Или женские вились волосы?

Свободные герцогства.

На работу, как на праздник? Бросьте, такого не бывает?

Бывает. Ида не шла — почти танцевала по улице. Легкая, светлая, даже себе она казалась наполненной каким-то удивительным сиянием. И глаза улыбались, и губы словно ожидали поцелуя... так легко было на душе!

Ах, как легко все в жизни, когда ты молода, красива, когда ты... влюблена?

Да.

В Станислава?

И снова — да, да, ДА!!!

Ида была счастлива настолько, что даже Полкан это понимал. И радовался вместе с хозяйкой, словно щенок. То кувыркался, то прыгал, то просился играть...

Вот и больница.

Разве важно, что Стас пока еще не признался ей в любви? Разве важно, что пока они таятся друг от друга? Пока еще не сказано ни единого слова, но как выразительны бывают взгляды! Жесты!

Случайное соприкосновение рук, случайный взгляд — или НЕ случайный?

Ида любила, и понимала, что любима. А что пока ничего не сказано — разве это важно? В Герцогства медленными шагами приходила весна, и все в душе девушки откликалось, встречая ее.

Весна!

Любовь!!!

Ладно, пока еще не совсем весна, но считается, что после зимнего солнцеворота как раз на весну и поворачивает. А значит, почти, почти...

Позади остались праздники, которые не получилось как следует отметить. Это у обычных людей в Солнцеворот гуляния, веселье, радость и смех. А у врачей?

Дежурства.

Причем, каторжные, потому как везут покалеченных, везут много, везут пьяных...

А каково справляться с пьяным бугаем? Ох, тяжко было бы без Полкана... ты ж моя собачья радость! И просто — радость!

Ида улыбалась, входя в дверь отделения. А вот она сейчас потихоньку поговорит со Стасом, она специально пришла чуточку пораньше. Когда его дежурство почти закончилось, и скоро уходить...

Но пять минут у них, наверное, будет?

Где тут комната для врачей? Ида потихоньку подошла, положила руку на ручку двери, и...

— Что ты нашел в этой соплячке?

— Не отвлекайся, работай...

В комнате был Стас.

Ее Стас.

Он облокотился на стол, и штаны у него были спущены, а перед ним на коленях стояла Леона. И судя по движениям...

Иду замутило. Впрочем, двое прелюбодеев стояли к ней боком, а потому девушку пока и не увидели.

Светловолосая головка ритмично двигалась, Стас запустил пальцы ей в волосы и застонал, а потом дернулся раз, второй...

Гадость!!!

Леона отвалилась от него, словно насосавшаяся пиявка, облизнулась...

— Правда, Стас! Почему ты терпишь эту соплячку? Выгони ее наконец!

— У нее есть деньги.

— И что?

— И мне не приходится выколачивать из начальства каждый медяк. Хотя до тебя ей далеко.

— А ты ее уже...

Ида медленно отступила на шаг.

Потом еще и еще...

А что тут не понять? Все понятно... и это у них не в первый раз, и кто тут соплячка — тоже ясно, а любовь...

Любовь?!

Да о какой любви тут может идти речь!? Смешно даже... разве что к деньгам... мог оценить. Ида молчала и не хвасталась, но Стас видел, что о деньгах она не думает. И верно, то одного в отделении не хватало, то второго, Ида докупала, думала, для больных, а он...

Гнида!!!

Другого слова у девушки не было. Она медленно, контролируя каждый свой шаг, прошла через отделение обратно, толкнула дверь...

Куда теперь?

Экипажа у нее нет. А пешком...

Под руку сунулся холодный мокрый нос. Умный Полкан оценил состояние своей хозяйки, и подтолкнул ее. Совсем чуть-чуть...

Ида сделала шаг, второй — и оказалась в кладовке со швабрами и тряпками уборщицы. Что ж, это кстати, здесь все равно никого не будет еще пару часов. И можно...

Ида сунула кулак в рот, чтобы не завыть на всю лечебницу, но сползти на пол не успела. Ее подхватили чьи-то сильные руки.

— Простите, тора...

* * *

Жом Ураган в кладовке оказался по самой прозаической причине.

Курить хотелось...

Смешно? Да вы хоть представляете, как это?! Когда все тело скручивает без табака! До судорог, до недостойной отвратительной истерики, которую совершенно нельзя закатывать, но курить ХОЧЕТСЯ!!!

А вы пробовали курить в палате?

Вот побивание рыцаря Освобождения тряпкой как-то... жом Ураган даже слова такого подобрать не мог, но был уверен, что 'тряпкой по харе' — это глубоко неправильно. Жаль, медперсонал в этом убедить не получалось, последняя сестра милосердия (где только оно находится, это милосердие!?) вообще ему клизму пообещала, если в палате хоть запах учует!

И Ураган был уверен — сделает.

А доползти до улицы на сломанной ноге? Да еще в самую ледяную погоду? Чтобы вторая нога прибавилась к первой? Нет, нереально...

Какие еще варианты? Остается только кое-как разведанная кладовка.

Там можно вытащить из кармана жуткой больничной пижамы портсигар (контрабанда), извлечь папиросу (смертный грех!!!) и наконец получить дозу любимого яда. Не так уж много слабостей было у Рыцаря Освобождения, но хороший табак...

Пусть две-три папиросы в день, не больше, но обязательно! И хорошие! Настоящие! Не эрзац, в котором только резаного лопуха не хватает, а табак из колоний, как и положено...

И тут...

Не успел он докурить, как в ЕГО личную кладовку вваливается какая-то девчонка... да Ураган чуть папиросу не проглотил с испуга! Эээ... от неожиданности. А так он совершенно не испугался, правда-правда.

— Ой...

Девушка дернулась в руках Урагана и затихла. Только всхлипывала, еле слышно.

— Вы кто? — тихо спросил жом.

— Ида... А вы?

— Константин, — признался Ураган. По имени к нему уж сколько лет никто не обращался, все партийная кличка. Но в больницу по кличкам не принимают, разве что ты — пес Полкан.

— Аррррррр...

— Ой, — вырвалось у Рыцаря Освобождения.

Вот теперь настала очередь жома Урагана нервничать.

Поймите правильно, так он собак не боялся, даже больших. Особенно больших.

Но не в темной кладовке. Не с девушкой. И кто там знает, что замкнет в голове у этой дворняги? Решит, что его хозяйку обижают, и...

Жома потянуло прикрыться. Резко. Лучше чем-нибудь металлическим. Непрокусываемым. Типа пояса верности для мужчин.

— Полкан, лежать. Все хорошо.

Голос девушки намекал на обратное, но Костя решил подождать немного. Успеет он еще, разберется.

— Я могу вам чем-то помочь, тора?

Он наконец вспомнил и имя, и лицо, и голос...

Его личный ангел. Жаль только, что она так редко заходила в палаты. Как объяснила одна из медсестер, Ида — личная операционная медсестра самого доктора Рагальского! Вот лично ЕГО!

Так что облизнись, жом, и свободен! И если будешь распускать руки, тебе сломают вторую ногу.

Ураган не внял бы предупреждению, но нога, зараза, болела вовсе уж невыносимо. Даже сюда доползти и то было немалым подвигом. Вот потом, когда он придет в себя...

Зацепила?

Он даже самому себе боялся в этом признаться. И мысленно пилил себя.

Ну куда ты лезешь, старый козел!? Девочке лет шестнадцать, не больше, ей двадцатилетнего нужно, такого же юного, легкого, счастливого, а не тебя... у вас же разница вдвое...

Не помогало. Сломанная нога отрезвляла намного больше.

А вот теперь... грех было бы не сориентироваться, а уж тупостью жом не страдал.

Ида всхлипнула еще раз. И еще...

— Тора, вас кто-то обидел? Давайте я его пристрелю?

Ураган тут же обругал себя за дурацкое предложение, но...

— Яна говорила так же.

— Яна?

— Моя сестра. Старшая.

— Она говорила правильно, — утвердил жом.

— А я...

Всхлипы наконец превратились в рыдание, и жом притянул к себе девушку. А про себя отметил, что обращение 'тора' ей более, чем привычно.

Тора, не жама.

И как с этим жить дальше?

* * *

Долго Ида себе расклеиваться не позволила. Минут десять — и довольно. Яна вспомнилась, потом еще мать, Аделина Шеллес-Альденская. Она смотрела прищуренными голубыми глазами, вскидывала голову и надменно пожимала плечами.

Кто-то смел не оценить дарованное ему судьбой счастье? Радуйтесь, дитя мое, что разобрались вовремя, идиоты нам не нужны.

Еще и Полкан сопел рядом. И мужчина, который обнимал Иду... от него пахло почти так же, как от отца. Петер Воронов тоже любил хороший табак, хотя курил редко.

— Тор Константин? — тихо позвала Ида.

— Жом Константин, к вашим услугам.

Ладно. Был он некогда тором. Но ни к чему сейчас вспоминать ту фамилию и ту семью. Только имя и осталось.

— Жом Константин, я вас знаю?

— Знаете. Я тот счастливец, что сломал ногу.

— Счастливец?

— Иначе я не знал бы вас.

Ида помолчала пару минут. Подумала.

— Жом Константин, я благодарна вам за участие. Надеюсь, этот случай останется между нами?

— Конечно...

И в этот момент чьи-то руки дернули дверцу кладовки.

— Ида?

Стас уже был вполне подтянут, застегнут на все пуговицы и очарователен. И не скажешь, что минут десять назад...