В просторном зале горел камин. За огромным столом в живописном беспорядке бражничало человек сорок. По стенам дико плясали тени и хриплые пьяные голоса вызывали в памяти ассоциации ничего приятного не обещающие.

Рыбец провел меня в дальний конец стола, где на возвышении стояло большое массивное кресло, а на его сидении восседал какой-то человек в широком плаще темно-красного цвета.

Перед ним мы остановились. Очевидно, это и был Ветриб. Какое-то время он молча разглядывал меня. Я, со своей стороны, был лишен такой возможности, — ввиду отсутствия очков — и просто стоял, насколько это возможно, спокойно.

— Это и есть токовский колдун? — скорее констатировал, чем спросил человек на кресле.

— Я не кол... — сильный тычок в спину перебил меня и голос Рыбца над ухом прошипел: — Заткнись!

— Наверняка. Только не сознается. — голос показался знакомым и, подумав, я сообразил, что это, должно быть, Бокут. Что сидит рядом с возвышением, у края стола и что с ним и заговорил Ветриб, а отнюдь не со мной и не с Рыбцом.

Положение выходило дурацкое, глупее не придумаешь: все принимают меня за кого только им угодно. И совершенно не желают нисколько слушать! Оно, конечно, вроде бы смешно, но мне как-то в тот момент было совсем не до смеха!

— Но сам его вид, — продолжал Бокут, — И потом — то, что мы у него захватили. только у колдуна могут быть такие вещи!

— Да не колдун я! — я вдруг понял, что так удивило во мне крестьян и Рэру во время первого с ней разговора. И почему она спрашивала, не колдун ли я. Более того, я понял, что она имела в виду, когда сказала, что оставаться здесь мне будет небезопасно! Я хорошо это понял! — Послушайте! Я очень издалека! Там у нас все так одеваются! Я только не знаю, что-то со мной случилось — и я попал сюда, к вам! я понятия не имею, где нахожусь...

Я торопился, стараясь обратить на себя внимание — уж слишком неприятными вещами стало все оборачиваться. Мне совсем не улыбалось оказаться заподозренным в колдовстве, тем более что никогда этим не грешил.

Я даже перестал обращать внимание на Рыбца, который, что бы утихомирить, тряс и колотил меня в спину весьма изрядно. Пока он, отчаявшись, не звезданул чем-то сзади меня по голове так, что я на какое-то время совсем отключился.

Когда я пришел в себя — видимо почти сразу же — Рыбец поддерживал меня в стоячем положении за веревки а Ветриб говорил. Моего обморока судя по всему они не заметили.

— Я ничего не понимаю в этих ваших колдовских вещах, — услышал я снисходительный голос Ветриба, и на сей раз, похоже он обращался именно ко мне. — Так что ты совершенно напрасно стараешься меня запутать своими словами!

Речь его звучала почти ласково, по-доброму даже, совершенно неуместной здесь интонацией. И от этого несоответствия я почувствовал такую непроходимую глухую тоску, что сразу понял: дело безнадежно. Ой, плохо...

— Вот завтра Залиба вернется — ему ты все и расскажешь! Залиба — наш колдун. он умеет спрашивать. Ему еще никто не солгал. А Котубар ему поможет. Котубар!

С дальнего конца стола поднялась какая-то фигура и двинулась к нам. При ближайшем рассмотрении я с содроганием понял, что представлять эту гору мяса нет необходимости: род его занятий читался по внешнему виду без малейшего труда.

— Посади-ка, — обратился к нему Ветриб, — Этого... Да смотри — получше посади! До приезда Потура в замок. И смотри! Сполна спрошу, если что! Понял?

Котубар в ответ слоноподобно поклонился, ни слова не говоря. И они с Рыбцом повели меня прочь из пиршественной залы. Я шел как в бреду, автоматически переставляя ноги. Жуткая перспектива предоставленная мне в будущем почти начисто отбила у меня всяческое соображение.

* * *

ГЛАВА 2. СТЕНЫ ВЫСОКОГО ЗАМКА...

"И бледнел я на кухне разбитым лицом..."

Кромешная тьма. Холодный камень. Мертвая тишина. И твердить, что я больше не могу — никакого смысла. И биться головой о стенку — тоже. Я готов был бы зареветь, как в детстве, я даже уверен был, что мне от этого полегчает — но не получалось.

Как назло. Ой, худо мне было! Ой, плохо! Отвратительно. С т р а ш н о. Никаких иллюзий относительно допроса у меня не было и в помине. Стоило один только раз на этого Котубара посмотреть. Колдуна же они наверняка будут допрашивать с особым пристрастием.

В довершение всего связанные руки затекли, и я их уже и не чувствовал. Холодный камень не освежал — жег, как сверхнизкая температура. Скорчившись, я переползал из угла в угол, стараясь хоть где-нибудь приткнуться. Мозг пылал.

Это была почти агония. Но при всем том я продолжал ясно сознавать происходящее. Настолько ясно, что содрогался, думая о том, что меня ждет, если и впредь я не утрачу этой ясности.

Господи! Почему, за что? И ведь бессмыслица сплошная! Зачем нужно было попадать в другой мир? Что бы в нем погибнуть?! Другого-то способа, что, не было?! И что совсем уж хуже всего — у меня ведь все время так!

По жизни! Либо бессмыслица какая, либо — облом. Вот как сейчас. Шел к людям и... На тебе! Хотя так круто, конечно, не случалось, но — если подумать? — то чему удивляться? И ведь даже не поплачешься о напрасно загубленной жизни!

Поскольку ничего особенного-то в той жизни и не было. Так... Как у всех, — так же и у меня. Чему-то учился, где-то работал. А глянь поглубже, и что? Вот то-то же.

Не понимаю. Н е п о н и м а ю! Зачем я тогда в этот долбанный п е р е х о д угодил?! Должна же быть хоть какая-то справедливость на белом свете! Вот так вот сидеть и точно знать, что тебя ждет пыточный застенок! И что даже и выдать-то тебе толком никого и ничего нельзя, поскольку попросту нечего! Да пропади оно все!

Наверное, я все-таки отключился на какое-то время. Потому что, когда я открыл глаза — в камере обнаружилась крохотная отдушина. Где-то под потолком. И в нее проникал бледный рассеянный свет.

Скрипя, как старый шкаф, всеми суставами, я зачем-то поднялся и почувствовал, что веревки на мне ослабли. Потребовалось совсем немного, чтобы освободиться. Освободиться... Я беззвучно расхохотался.

Тем не менее, несмотря на всю ужасающую перспективу, я почувствовал себя почти счастливым. Только руки онемели так, что висели как плети. Зато, по крайней мере, можно было без неудобства ходить.

Что я и не преминул сделать, охая и хромая. После вчерашнего каждый мускул, казалось, болел на свой лад. После вчерашнего?... Да ведь уже день! Ерш твою! Значит, уже сегодня?...

Меня мороз продрал. Но видимо в беспамятстве я все-таки отдохнул немного: отчаяние захватило меня не так сильно, как ночью. Но все равно: стоило вспомнить этого Рыбца, или Котубара — все внутри так и сворачивалось. Чего бы я только ни дал, чтобы вновь очутиться в нашем обрыдшем мире!

Руки, вроде, начали отходить. Я все еще бродил по камере, передвигаясь в основном почти на ощупь. На ногах как-то выходило веселее. Наверное, надо было делать что-то, искать какие-то пути к спасению.

Но какие? Камера — глухой каменный мешок с железной дверью и малюсенькой отдушиной в потолке. Кинуться на них, когда придут? Ага! Один-то — на троих! Мертвым притвориться? Как граф Монте-Кристо. Еще того лучше.

Но что тогда? Что?!... Объяснить им все? Пробовал уже! Не слушают! Очки для них — колдовской, видите ли, инструмент. А я следовательно, колдун! Птица важная. И уж они постараются, что бы я выложил все, что знаю.

А что я знаю?! У меня же никакого абсолютно представления нет о том, что здесь творится! Я даже соврать-то им толком не могу!...

Соврать? Я остановился. В этом был какой-то смысл. Только вот какой? Объявить себя действительно колдуном, наплести с три короба и запугать их всех? Так опять же, не знаю, что плести.

Не янки, чай, при дворе короля Артура. Тогда что же? Что? Обещать им золотые горы? Но, опять же, чем таким я могу их заинтересовать, если ничего про здешнюю жизнь не знаю?

Проклятье! Проклятье и проклятье! Ну что тут можно придумать?! Опять повторяется все, как в нашем мире! Только теперь гораздо хуже. Оказывается, без бетонных городов, дорог и электричества недостает еще и безопасности!

Не слишком ли большая плата за первозданные тишину и покой?... Стоп! Я вдруг понял, что у меня есть предложить этим средневековым троглодитам! Чем их заинтересовать! Да ведь я же для них должен быть самым настоящим кладом!

Ведь худо-бедно, а я как-никак в двадцатом веке родился и — в школу ходил! Кое-чего — знаю! А здесь — глубоко допромышленная эпоха! Технологии самые примитивные!

Огнестрельного оружия у них нет, это совершенно точно. И если я обещаю им сделать порох!... А я его сделаю!!... То тогда... тогда... Ну, быть того не может, чтобы это их не заинтересовало!

Придется, правда, потерпеть немного, сначала, когда эти идиоты явятся. Но — ничего! Потерплю! Сдамся на милость. Покаюсь. Умолять буду, если потребуется, кричать, начальство требовать.

Служить поклянусь верой и правдой! Объясню, что вчера еще не понимал ничего — да так ведь оно и было! — а теперь подумал и сообразил! В конце концов, выяснить, что я не имею никакого отношения к замку — проще простого!

Меня же видела вся деревня — как я из леса выходил! Как я раньше-то не сообразил! Ну, теперь уже легче... Теперь эти недоумки должны будут поверить — не все же там такая мразь, как Рыбец и Котубар!

Этот ихний колдун, да и этот — как его? — Потур? — должны же иметь какие-то головы на плечах?

Я приободрился и принялся вновь расхаживать по своему узилищу. Эйфория малость поулеглась. Произошло это не без помощи моих собственных рук: онемение начало проходить.

Словно миллионы иголок вдруг впились в меня разом. Охая, я начал массировать непослушные мышцы, а вместе с болью вернулась и память о вчерашнем дне. И снова заныли отбитые места, и я со страхом подумал о встрече с Рыбцом и Котубаром.

Да еще с колдуном, который умеет с п р а ш и в а т ь... Попробуй, убеди их в чем-нибудь! Точнее — разубеди. Они же втемяшили себе в башку, что я колдун. Холод подвальных камней снова добрался до моей спины.

До сих пор ни одного человека здесь не удалось заставить выслушать меня. Поверят ли теперь? Ох, не знаю! А не поверят... Я только поежился. Спокойно, спокойно.

Что уж теперь-то? Сейчас я, по крайней мере, знаю, что делать собрался: иду поступать к ним на службу. Прошедшей ночью куда хуже было! Так что жди и терпи — а там посмотрим!

Глаза мои постепенно приспособились к темноте, и я смог получше разглядеть свою конуру. Она оказалась квадратная и довольно большая. В стенах торчали грубые металлические кольца с ржавыми цепями.

У стены, под отдушиной, размещалось что-то вроде широкой каменной лежанки, жидко присыпанной истлевшей соломой. Впечатление было такое, что помещением лет сто не пользовались.

А может и действительно, не пользовались. Камера располагалась в самом низу замкового подвала и Котубар наверняка посадил меня сюда специально. Ему же велено было запереть меня понадежней! Ублюдок...

Разглядывая мерзкую даже на вид лежанку, на которую и лечь-то представлялось сомнительно, я заметил в перепревшем ворохе что-то белое. Череп, не иначе. Не без дрожи разворошил труху...

И не поверил своим глазам.

Передо мной оказался толстый пакет размером с книгу примерно. Но самое невероятное заключалось в том, что пакет этот был из газетной бумаги! Из газеты!! Я схватил его и моментально разорвал.

Внутри лежал еще один пакет, из непромокаемой пропарафиненной бумаги. Остро резанул ноздри неестественный, такой родной здесь, запах смазки. Уже догадываясь, что там может быть, я с бьющимся сердцем развернул и его.

В руках у меня оказался, непроницаемо чернея воронением, стандартный армейский "макаров" и три запасных обоймы к нему.

* * *

Время шло. Слабый свет из отдушины не нарушал тишины. Я, наверное, минут пять стоял совершенно столбом, полностью забыв, кто я, что, где и почему. И тупо рассматривал пистолет.

Потом вспомнил тушенку первой ночью. Фляжку с бренди, другие консервы, которые потом появлялись еще несколько раз. Вспомнил — и понял, что ничего не понимаю. Как есть ничего.

Как совершенно не мог понять, почему однажды в лесу вместо консервов объявился мятный вафельный торт, который я терпеть не могу. Правда, тогда я умял его за милую душу. Сигареты, опять же, спички... А один раз какая-то пижонская зажигалка в виде перстня появилась!

Э! Вспомнив про сигареты со спичками, я тут же припомнил, что и то и другое — при мне. Меня ведь не обыскивали — забрали только очки! А вспомнив про сигареты, я понял, что зверски хочу курить, просто помираю!

Прижав бумагу с пистолетом к груди, я одной рукой с необычайной ловкостью и виртуозностью вытащил сигареты и спички и закурил, присев на каменный край лежанки.

Сосредоточенно затянулся, стараясь устроиться поудобнее. И тут же от неожиданности вскочил. Потому что мне показалось, будто я сел задом на патрон от "макарова", выкатившийся из обоймы!

Бред, конечно. Ничего ниоткуда выкатиться не могло. Просто что-то лежало там же, где и пакет, на краю лежанки. Посветив спичкой, я вгляделся и обнаружил, что это — перстень. Тот самый.

В меру массивная печатка. Вроде из серебра. Украшенная двумя змейками. Я хорошо успел рассмотреть его прошлый раз. Я щелкнул крышечкой-печаткой. Вспыхнул язычок пламени.

Ну, спасибо за заботу! Я прикурил и повертел изделие в руках. Совершенно невозможно было определить, лежало ли оно тут раньше или же только что сейчас появилось. Интересно, что это может значить?

Ну, а мне-то что? Я опомнился. Хмыкнул. Подумав, кинул находку в самый дальний угол лежанки. Вот только перстней мне сейчас и не достает — для полного-то счастья!

Пусть уж валяется, где валялся. Но вопросов у меня, похоже, прибавилось. К тому длинному списку, что успел уже набраться здесь. И что интересно — все без единого на них ответа! Прямо кроссворд какой-то...

Я уселся обратно на лежанку и долго так курил, стараясь хоть немного разобраться. Увы! Вся эта история выглядела совершенно невероятной! Одно только то, как я попал сюда...

Даже у меня, человека кое-что читавшего об этом и, в принципе, теоретически, допускавшего подобные вещи — до сих пор в голове не укладывалось. А ведь я убедился на собственной, можно сказать, шкуре!

А тут еще и эти фокусы с вещами. Слов нет — без консервов я бы в тайге не выжил, это факт. Но это уже вторая невероятность, в то время когда и одной было бы за глаза достаточно.

Два таких явления вместе — это уже невероятность третья! Что же я — бермудский треугольник? Или молебкинская зона?! Самый обыкновенный человек. Даже и ни с чем таким особо и не сталкивался раньше.

И вдруг! Трах-Бах!... И ни с того ни с сего — вот, сюда! В какую флюктуацию я умудрился вляпаться? В руки каких сил угодил? И причем где — в двух шагах от собственного дома!

Обхохотаться можно...

Впрочем, кое-какие соображения у меня, вообще-то, имелись. Догадка, вернее. Но зато она объясняла все основные непонятности разом. Заменяя, правда, их другой. Но зато одной!