Тот, который вложила в плоть и кровь Схетты высшая.
— Ты, — сказал я, снова поворачиваясь к громаде тела Сьолвэн, — Многое открыла. Но не стала упоминать ещё одного нюанса. Даже сейчас, когда мы теоретически стоим на одной ступени, ты не намерена оставлять попыток нас использовать.
"Разумеется, не намерена. Только ты выбрал не самое удачное слово. Скорее, нам придётся учитывать друг друга в своих планах. Вот это будет точнее".
"Разница невелика. У тебя — опыт десятков тысяч лет, изощрённейший ум, неохватная Сила и превзошедший коллег зоркостью Видящий. Мы же в сравнении с тобой — дети, какими бы качествами ни завладели. Причём Схетта — твой ребёнок даже в буквальном смысле. Да, мы будем учитывать тебя в своих планах: ты нас, а мы тебя. Но этот учёт никто не назовёт симметричным!"
"Чем ты недоволен? Заложник вашего возвращения — если тебе угодно выбирать самые жёсткие формулировки — в ваших руках. Вы смело можете отправляться обратно в Энгасти, а мой конфликт с Теффором и прочими риллу продолжится без вашего участия. Не вами начато, не вам и заканчивать. И уж новый status quo я, поверьте, сумею поддержать без вашей помощи".
"Да. С помощью Манара. С помощью Лады. Так?"
"Так".
Я и Схетта переглянулись. Снова. Я улыбнулся.
— Ты знаешь, что честность твоя горчит...
— Так горек полынный мёд, — подхватила жена.
— И сердце всё чаще в груди стучит...
— ...предчувствуя наперёд...
— ...свирепую схватку за право — быть...
— ...остаться самим собой.
— Фигуры расставлены. Нечем крыть...
— ...и мы — выбираем бой!
И снова взгляд — на тушу высшей.
"Выбор без выбора. Ты жестока, Сьолвэн, как жестока жизнь. Но ты ближе к нам, чем риллу с их жестокостью, так что никуда мы не денемся. Особенно если вспомнить о моих учениках".
— Скажи мне, высшая, как мать — матери...
В "хоре" голоса моей жены вскипают смыслы, каких раньше не бывало. И я вдруг очень резко и очень чётко вспоминаю давнишний рассказ:
...происхождение и исходная точка для роста сознания значат очень много. Они — как темперамент: как бы ни менялся характер, а тип возбудимости нервной системы не изменишь. В Сообществе можно изменить генетическую основу разума, можно даже включить в эту основу неорганические контуры... но сознание, раз сформировавшись, уже не полностью зависит от носителя...
Когда-то человеческая женщина, капитан планпехов, бредила космосом. Но в ДемФеде, как и везде, впрочем, следовало выбирать, навсегда отрезая для себя альтернативы. Она выбрала мечту о небе, оставив мечту о доме и детях тихо тлеть где-то на задворках сознания.
Теффор, как бы он ни относился к "супруге", реализовал тлеющую мечту. Дом и дети — да, Сьолвэн получила и то, и другое...
И Квитаг познал на собственной шкуре смесь рассудочной ненависти высшего мага со слепой и страшной яростью женщины, дитя которой сожрали заживо. И Манар, незаконный, но любимый, получил свои Тихие Крылья — как наследие тихо тлеющей мечты о небе.
"Не я — но пусть хотя бы мой сын..."
Как мать — Матери, да, Схетта? Ты же не могла забыть прозвище высшей!
— ...выбора между борьбой и смирением на заре бытия у тебя было не больше, чем сейчас у нас с Рином. Не так ли?
"Да".
Коротко и однозначно.
— Тогда ещё один вопрос. Много ли выбора ты оставила, — не столько движение, сколько намёк на него: жест, каким приподнимают младенца, чтобы показать миру, — ему?
Ответ последовал без промедления. Не составляло труда предвидеть такой вопрос...
"Сын моей дочери — не мой сын. Спроси себя, как мать, сколько свободы ты готова ему дать. Сколько — и какой именно?"
Кажется, кривая ухмылка зазмеилась по нашим со Схеттой губам одновременно.
Горение. Тление. Гниение. А если первое, то лучше заранее смириться с шансом однажды узнать, что твой ребёнок — сгорел. Ушёл, пусть и со славой. Потому что ты его не уберёг. И права такого не имел — беречь... ведь забота старшего о младшем, перейдя предел, удушает. И наши дети, наши ученики, наши живые надежды и драгоценные шансы на самом деле не наши.
(Так я и Схетта, двое достигших вершины из неизвестно, скольких тысяч пытавшихся и не добравшихся до неё, уже никогда не попросим Сьолвэн о защите. Детство кончилось...)
Принцип свободы выбора. Принцип осознанного риска.
Ах, Экклезиаст, Экклезиаст...
— Я дам ему столько, сколько смогу, Мать. Но что делать, если окажется, что я ошиблась? Если окажется, что данного слишком мало — или слишком много?
И опять — ни малейшего промежутка меж вопросом и ответом:
"Ты знаешь ответ. Приходится смириться, жить дальше... и растить новую смену".
Девяносто тысяч лет лежали в основании сказанного, как тяжкая базальтовая плита. Как тёмное, древнее, великое и страшное надгробие. Сколько раз Мать "смирялась и жила дальше"? Скольких пережила, скольких похоронила — чтобы пытаться снова? Медленно, ощупью, шаг за шагом, оплачивая каждый выдох, каждый сантиметр на пути вверх... нет. Не только своей кровью. Свою не так жалко. А вот кровь чужая...
Говорят, на полях былых сражений трава растёт особенно густо. А если на них вырастают маки, то особенно крупные и алые.
Мы идём вперёд, потому что не идти не можем. Мы выбираем и платим. Бросаем в топку свершений всё, что подвернётся под руку: себя, своих ближних и дальних, друзей и врагов. Ради чего это всё? Ради призрачного шанса однажды остановиться и сказать: всё, пришли! Во имя мечты, во имя памяти павших, во имя тех, кто придёт нам на смену?
"Идущий за мною сильнее меня". Но минует ли его необходимость жертвовать?
Тяжко быть тобою, Сьолвэн Мать...
— Что ж, — я тряхнул головой в заранее обречённой попытке избавиться от лишних мыслей. — Будем считать, что с тобой мы поговорили. И выразили свою благодарность за всё, что ты для нас сделала. Мы не забудем о своём долге. Но как насчёт разговора с Манаром и Ладой?
"Говорите. Я удаляюсь".
Центральное тело Сьолвэн, не разворачиваясь, попятилось в сторону Древотца. А я, глядя на это, подумал, что недалёк уже момент, когда продолжающийся рост лишит её естественной подвижности уже не частично, а полностью. И ждать осталось недолго.
Теффор, это олицетворение жестокого порядка, держал супругу в форме. Не давал ей "растолстеть". Смешная, глупая, вредная даже аналогия, но никуда от неё не деться. Хоть тысячу раз повтори себе, что новые размеры её центрального тела вполне отвечают выросшей Силе и нуждам совершившего очередной рывок сознания. Если бы Сьолвэн не была так тесно привязана к магии Жизни, она не превратилась бы в... супергусеницу. А сейчас она неким парадоксальным, изнаночным образом напоминает мне Фартожа Лахсотила, перешедшего предел своей Силы — до того как я убил его, даруя шанс на новую жизнь...
Полыхнуло. Качнул реальность тихий гром. Возникли в воздухе и без спешки опустились на траву кольцевого поля две фигуры — знакомые и одновременно чужие.
Первое, что приковывало внимание — изломанный, сложно выгнутый и одновременно гармоничный ореол. Частичное воплощение Тихих Крыльев в реальности преломляло свет и само местами излучало его. Никакого буквального сравнения этого с какими бы то ни было крыльями не существовало и существовать не могло. Продолжение ауры? Нет, тоже не то. Видовой признак риллу, окружающий Манара и Ладу, ускользал от любых определений. Да, похож на колебания нагретого воздуха, на целлофановые листы, на призму жидкого хрусталя, на оптический обман, непробиваемый магический щит и ещё много на что.
А говорит ли это сходство что-либо о сути Тихих Крыльев? Нет, не говорит.
— Рин, бродяга! Схетта! Вы вернулись!
Когда-то, проснувшись в "родильном бассейне" и услышав голос Сьолвэн, я был поражён тем, сколько в его шлейфе магии. Так вот: голос Манара в этом плане побивал высшую с огромным отрывом. Пожалуй, простой смертный на моём месте оказался бы счастливчиком, если б отделался кровавой испариной по всему телу и трещинами в костях. Мог бы и умереть на месте.
А ведь Манар просто слегка повысил тон от радости...
Могущество впечатляет. Куда там Мифрилу, "мальчику-мажору"! В энергетике риллу Хуммедо и полноценным собратьям мало уступят... могущество — да.
А вот контроль над ним — увы, не особо впечатляет.
Лада выскользнула из объятий Тихих Крыльев. И я замер, заворожённый её пластикой — снова, как когда-то в недрах туши Квитага, во время и сразу после обряда Обретения. Лада двигалась, как танцевала, танцевала, как жила и дышала, а жила и дышала — как колдовала. Ей не досталось большого могущества, как Манару. Зато гармония пребывала с ней всечасно.
И совершенная нагота её не оскорбляла взор. Более того: далеко не сразу доходила до сознания. Хилла, сроднившаяся с Тихими Ладонями, нуждалась в дополнительных покровах не больше, чем дикий зверь... или, лучше сказать, не больше, чем божество природных сил.
Объятия Лады предназначались в равной мере всем троим: мне, Схетте и младенцу. Как она сумела поделить дружеское тепло с такой безупречной точностью, не имея дополнительных рук и не обладая способностью растягиваться, как резина? Но сумела ведь. Хотя меня и Схетту разделяли полтора шага. Очередное мимолётное чудо, сотворённое с небрежностью истинного мастера...
— И вам всех благ, трансцендентные вы мои, — хмыкнул я. — Несказанно рад снова видеть вас... и потому не стану об этом говорить.
— Ты приблизился к цельности, — объявила Лада. — А ты, — взгляд, предназначенный Схетте, — приблизилась к множественности. Вы с Рином — хорошая пара.
— Как и вы с Манаром, не так ли?
— О, у нас всё иначе.
Отвечая, риллу понизил голос и многократно убавил давление своей мощи.
Я высоко оценил то, что он не решился подойти ближе. А ещё запоздало испугался за сына... зря. На руках у мамы-высшей ему даже осколки власти риллу, вплавленные в звуки манарова голоса, не стали угрозой.
Да что там — младенец даже не проснулся!
— У нас... иначе, — хрустальным эхом откликнулась Лада, отодвигаясь.
Моё сердце пропустило удар.
— Ты что, до сих пор?..
— Да, Рин. Я бесплодна.
— Но ведь Сьолвэн...
— Даже высшие маги не всесильны, — а вот эти слова Манара прозвучали глухо. — К тому же этот... изъян имеет не чисто физическую природу. У истинно бессмертных всегда так. А потом, после обретения Тихих Ладоней...
— Но хотя бы надежда у тебя есть? — тихо спросила Схетта.
Лада повела плечами — как волну по речной глади покатила, только изящней:
— Да. Если я смогу исцелить себя, бесплодие останется в прошлом. Вот только, кроме меня самой, никто не сумеет помочь. Здесь требуется такой уровень териваи, что... но оставим это. Скажи лучше, Схетта, ты уже открыла его имя?
Я хмыкнул — мысленно. Совсем мы зашились, однако, если вопрос об имени для моего сына всплыл только теперь...
23
К вопросу о вопросе. Лада воспользовалась наиболее точным, по её мнению, глаголом. И значение его находилось существенно ближе не к слову "назвала", а именно к слову "открыла". С таким же оттенком, как, например, в выражении "Джеймс Кук открыл Гавайские острова".
Схетта, не ответив, посмотрела на меня. А я понял её безо всякого ламуо.
И ушёл в транс.
...магия имён. Nomen est omen. "Как вы яхту назовёте..." Суеверия — или всё же реальность? Перед моим взором поплыли тысячи теней будущего, отдалённого и не очень, отличающиеся в основном тем, какие имена в этих версиях реальности носил наш сын. Имён было много, очень много — и спустя время, потребовавшееся для сбора статистики, я уже мог утверждать, что имена действительно влияют на судьбу отмеченного ими. Вывести чёткие и ясные законы этого влияния не представлялось возможным, но сам факт воздействия, что называется, налицо.
Ради любопытства я более подробно проследил за тенями, в которых назвал ребёнка Александром, и обнаружил повышенную склонность Саш к яркой, но насильственно прерываемой жизни. В сравнении с ними Валерии оказались более мягкими, склонными к созерцательности и целительству, а Петры — жёсткими, практичными, но опасно прямолинейными. Значение имени даже не всегда оказывалось известно ребёнку. Для возникновения отличий в судьбах, кажется, вполне хватало моего понимания, что означает то или иное имя.
А потом мне попалась линия судьбы, на которой ребёнок словно попадал со своим именем в резонанс. В иных вариантах будущего он регулярно заводил (или ему давали) прозвища. В этом, найденном едва ли не случайно, такая тенденция почти исчезла. Более того: имя словно вобрало в себя некий потенциал, сделавшись нарицательным. Точнее, сын сделал его таковым. Когда из потенциального будущего в очередной раз донеслась вариация на тему: "В честь кого назвали? Ну как же, в честь старшего сына Рина Бродяги!" — я понял, что определился.
— Нарекаю тебя — Тимур!
И тени будущего, в которых звучали иные имена, растаяли с тихим шелестом, похожим на звук сгорающей бумаги.
"А неплохо. Даже в паспорте было бы не стыдно записать: Тимур Евгеньевич Искрин".
Манар наблюдал, заворожённый. Похоже, что учитель отнёсся к решению задачи со всей серьёзностью. При помощи Тихих Крыльев можно было ощутить могучий неравномерный ток. Это Рин Бродяга работал с тонкими компонентами времени, делая что-то запредельно сложное. Даже если бы после обретения Крыльев Манару пришло на ум взглянуть на учителя сверху вниз (как же: я — риллу, а он?) — после наблюдения за выбирающим имя подобные мысли исчезли бы без следа.
Тихие Крылья, конечно, есть Тихие Крылья, но повторить действия Рина младший сын Сьолвэн и Теффора не сумел бы. Да какое там "повторить", если он не мог в полной мере даже ощутить, чем занят учитель! Слова "высшая магия" ничего не объясняли, скорее дразня любопытство, чем даруя ясность.
— Схетта, Лада, — шепнул молодой риллу. — Вы понимаете, что он делает?
— Открывает имя своего сына, — сообщила хилла без раздумий.
— Я — не понимаю. Я знаю.
— И?
— Мой муж называет это просмотром теней вероятности. Он глядит в будущее. Вот только странно, что он ушёл так глубоко и надолго...
— Не самое простое дело — открытие имени, — заметила Лада. — Особенно если оно так велико и тяжело, как у вашего ребёнка.
Тут ток Силы, используемой Рином, резко изменился. Он открыл глаза, посмотрел на младенца, спящего у Схетты на руках, и произнёс:
— Нарекаю тебя — Тимур!
А Манар в очередной раз восхитился чутьём Лады. Действительно, сильное имя открыл Рин: и великое, и тяжёлое. Впрочем, у таких-то родителей сын обычным смертным не будет, это с самого начала яснее ясного. А его имя... по самой грани чувств, по краю рваных образов...
Отблески пламени на стали. Дрожь земли, сотрясаемой великанскими шагами. Движение смутных, но явно мощных Сил. Едкий грозовой аромат...
Тимур, сын Рина и Схетты?
Звучит гордо!
Ситуация в домене Теффор к моменту нашего возвращения едва-едва приняла черты стабильности. В своё время триумфальное возвращение из Квитага оказалось внезапным, как удар грома, и позволило партии Сьолвэн явочным порядком добиться ряда уступок.
