История классической попаданки. Завершено.

А когда выговорился, уселся напротив Земной и уставился на девушку, словно первый раз увидел.

— Поговорим? — Аня заглянула в желтые змеиные глаза.

Ящер обреченно кивнул.

— Я не знаю, почему ваши старейшины решили, что мне нужна сидел... наблюдатель. Язык за зубами я держать научилась еще в школе, и вредить самой себе у меня нет никаких резонов.

Дракон непонимающе воззрился на Аню.

— Язык мой — враг мой, — пояснила девушка. — А вас за что наказали?

— Никто не наказывал дали задание. — Аня выразила недоверие сказанному посредством хмыканья. — За то, что я не такой, как все.

Настала очередь девушки вопросительно глядеть.

— Я амагичен.

"Так вот откуда то сожаление во взгляде. Родственные души", — сложив два плюс два, выдали мозги.

— От вас избавились. — Аня подвела черту. — Плохо, когда свои же и отказываются. Или, может, вы думаете выслужиться перед ними?

У дракона запрыгал кадык, лицо превратилось в каменную маску.

— Ну, что ж, милости прошу до нашего шалашу — в компанию обманутых, брошенных и не таких, как все. Как ваше имя?

— Пусть будет Гард.

Аня пожала плечами — не все сразу.

В ближайшей деревеньке удалось раздобыть захудалый тулуп и пуховую косынку, вызвав покупкой немалое удивление. Обратная дорога не высекла даже малую искру энтузиазма, в сравнении с незабываемым полетом на красном драконе. И все потому, что сильнейший напор ветра постоянно норовил стянуть с головы косынку, высушивал губы и не позволял открыть глаза. Путникам приходилось делать остановки, чтобы передохнуть и напиться. Просторов Кельтии парочка достигла уже в полной темноте далеко за полночь.

Аня в очередной раз предложила остановиться на постоялом дворе, Гард в очередной раз проигнорировал просьбу девушки. Ну, и как с этим бороться? Прыгать? Так высоко ж! Бить? Так ведь каменный, гад! Аня уже было смирилась с положением жертвы, как вдруг дракон дернулся всем телом, взревел и встал на дыбы, Аню рвануло назад, руки не удержались, соскользнули с шипов, и девушка стала стремительно падать в бездну.

Свист ветра в ушах перекрывал собственный крик, жизнь мелькала яркими картинками перед глазами, холод снаружи, холод внутри, паника, перехватывающая дыхание, и яростное желание жить — все смешалось в миксере свистопляски. В какой-то момент мозги выдали финальный аккорд, Аня расслабилась и отрешилась от мира. Тем более стал неожиданностью удар в бок: падающий дракон обнаружил пропажу, отсек боль в крыле и понесся наперерез падающей девушке. Взлететь сил уже не было и горе-путешественники слишком быстро планировали к земле. Аня снова ожила, обнаружив себя зажатой между передними лапами и шеей змея. Однако радость была прервана хлестким ударом ветки по лицу — дракон падал. И падал в лес. Планировал над деревьями, снижался, цепляя все больше и больше верхушек. Ветки били девушку по лицу, по рукам, которыми она пыталась закрыться, по болтающимся в воздухе ногам. Аня закричала.

Дракон попытался взмахнуть крыльями, но вышло только хуже: боль ударила ящера, тот сжался в комок, пару раз кувыркнулся и траектория падения стала во сто крат круче. Аня оставалась прижатой к брюху ящера, который, как метеор летел к земле сквозь ельник вперед спиной, оставляя за собой длинный коридор из обломанных веток и поваленных деревьев.

Удар об землю выбил из обоих дух. Последнее, что Аня увидела, перед тем, как провалиться в темноту, было звездное небо, разрисованное неумелым и подвыпившим художником.

Земной снился сон: Аня снова убегала от преследователей, скакала по поляне в поисках зарослей папоротника и все никак не могла найти. Снова сидела на поваленном бревне и чувствовала запах корицы, исходящий от господина в маске. Запах манил, обещал покой и уют, был полным и законченным, не предвещал беды, но и не сулил приключений. А Ане хотелось бешенной скачки или стремительности полета. Полета... Полета... Аня уже летала, совсем недавно... И падала.

Тело непроизвольно дернулось, сметая видения и с силой надавливая на голову. Девушка застонала.

— Все хорошо, хорошо, — кто-то засуетился у изголовья, положил холодную ладошку на лоб. — Уже все хорошо.

— Где... — Аня попыталась заговорить — слова налипли на язык жесткой коркой.

— Дома. Аня, ты дома.

— Мама?

— Нет, не мама. Это я...

И снова пустота. А затем колючий подбородок от мочки уха и до плеча поцарапал кожу. И сильные руки сдавили грудь в объятиях. Аня пыталась открыть глаза, обернуться, чтобы посмотреть на кого-то позади. Но руки держали крепко, не давая пошевелиться, а подбородок уперся в затылок, и только горячее дыхание шевелило волосы на макушке. Земная боялась произнести вслух мужское имя, боялась спросить, где она, почему он рядом. Просто ждала и молчала. А когда собралась уж было силами, он вдруг сильно толкнул ее вперед. Аня закричала.

— Анечка, Аня, пожалуйста, очнись! — голос Сольвейг срывался на крик. — Возвращайся, пожалуйста.

Брюнетка открыла глаза, молча уставилась перед собой, чувствуя, как слезы, бегущие по щекам, оставляют за собой прохладные дорожки.

— Пить, — одними губами попросила брюнетка.

Сольвейг повелительно махнула и, получив в руки чашку с водой, принялась поить больную.

— Что было? — первый вопрос после второй чашки воды.

— Я толком не знаю. Тебя не было два дня. Я искала. Зевс искал. Даже отца подключили бы, но его не было на месте. Потом вас привезли. Крестьяне. В крови, в горячке. Дракон очухался быстро, а ты еще два дня лежала. Он говорит, вас сбили. Вы упали в лес. Дальше не помнит.

— Чем нас сбили?

— Стрелой. Попали в крыло. Люди нашли вас в лесу, перепуганные были. Живого дракона никогда не видели. Он же не мог перекинуться. Без сознания.

— А кто сбил?

— Не знаю. Но Зевс и Гард сейчас этим занимаются. Может, и найдут что-то.

Аня отвела глаза — мыслей не было, сил гонять мозги тоже не было.

— Я посплю.

— Да, да, конечно.

— И пусть Григорий приготовит рыбу. Кушать хочу.

Сольвейг улыбнулась: хочет есть, значит, выздоравливает.

К вечеру подавленное состояние сменилось апатией, а после очередной кружки душистого чая глаза заблестели былым азартом.

— Зевс, Пэйона ко мне, срочно. И наплевать, чем он там занят. Скажи, я при смерти, хочу его в завещание вписать.

Секретарь кивнул и исчез.

Ждать пришлось недолго, как и предсказывала Аня. Господин Пэйон прискакал взмыленный и ошарашенный новостью. Пришел в наигранно дикий восторг, увидев леди Анну в здравии, и разочарованно плюхнулся на диван.

— Спасибо, мэтр, что соизволили, наконец, посетить меня, — Аня язвила, но решила на этот раз спуску не давать. — Мы с вами делаем новую постановку.

Энтузиазма в глазах богемного служителя не добавилось. Аня махнула рукой и из музыкального угла библиотеки послышались скрипы граммофона: по наставлению шефини, Зевс включил фрагмент оперы в исполнении дуэта Трофимова и Рыбниковой и с первых аккордов романса "Я тебя никогда не забуду" вся спесь и раздраженность Пэйона улетучиваются в дымоход.

Дослушав балладу, блондин перевел вопрошающий взгляд на Аню и замер в ожидании условий.

— Сегодня вы свободны. Но завтра с утра я жду вас здесь. Трезвого, чистого, свежего. — мэтр лишь кивал. — Мы ставим эту постановку тут, в Керколди. Один раз. Благотворительно. Потом можете забирать себе в столицу на общих условиях авторства.

Блондин чуть ли руки не потирал от удовольствия.

— В Керколди главную роль сыграю я. И будьте готовы к наплыву людей. У нас с вами две недели, чтобы все подготовить. За эти две недели пройдет массированная рекламная атака. Даже не кампания. Это захотят увидеть и услышать все.

Утро оказалось не таким уж солнечным, как показалось Ане поначалу. По привычке легко перекусив овощами на завтрак, брюнетка отправилась на встречу с богемным блондином. Однако в библиотеке его не застала. Зато объявившаяся без приглашения Сольвейг мило беседовала с замкнутым обычно Зевсом.

— Зевс! Где Пэйон?

— Он...он...

— Ну?!

— Он боится...

— Боится?! Чего?!

— Вашего гнева, по-видимому.

— Леди Сольвейг, вы в курсе происходящего?

Блондинка отрицательно мотнула головой.

— Зевс, бери Гарда... ах, черт! — Аня постучала пальцами по столу. — Тащи его задницу сюда. Скажи, что нет безвыходных ситуаций.

Через пять минут ни капли не похожий на себя, ссутуленный Пэйон сидел напротив Ани и поскуливал.

— То есть какая-то фифа не желает больше быть вашей примой только из-за того, что главная роль в провинции не достанется ей?! Бред! Дура! И вы дурак! Пэйон! Гоните ее в шею! С нашими постановками люди будут идти не на голос, а на шоу!

Блондин затрясся, как осиновый лист. Аня сжалилась:

— Ладно. Сделаем так. Мы с вами устроим поединок. Пусть учит партию, все равно ей петь потом в столице. А когда придет время генеральной репетиции, мы притащим эту курицу сюда и выставим на жюрейский суд высокочтимых господ два варианта исполнения — мой и ее.

Спустя две недели прима императорского театра была разбита в пух и прах оригинальным исполнением арии вторым голосом: Аня пела чувственно, вплетала мелодию каноном. У фифы не было ни малейшего шанса. Зато Пэйон убил двух зайцев одновременно — избавился от крикливой актриски и выдвинул в первые ряды новую приму, естественно, свою любовницу.

Хорошо, Сольвейг не знала про подвиги Пэйона, ведь чувства к другу девства не просто не ослабли, а перешли на новый качественный уровень. И в основном благодаря поездке в Сюрпен.

Глава 8.

Повествующая о вечере премьеры, прощании с Кастором и очередном визите незнакомца...

— Романтические истории, хватающие за душу, переворачивающие мир с ног на голову всегда были делом прибыльным. Людям чего надо? Хлеба и зрелищ! Во все времена. Любовь и кровь — вот идеальный натюрморт. — вещала Аня, глядя на Зевса. — А наше благотворительное представление в память о хорошем человеке, погибшем от руки императорской власти да во имя вечной любви, обрастет такими легендами, что...

Девушка договорить не успела — влетевшая в комнату Сольвейг с горящими глазами и трясущимися руками заставила замолчать на полуслове.

— Император будет здесь. Лично! — громким шепотом сообщила гостья.

— И твой жених тоже? — слишком буднично прозвучал вопрос старшей кузины.

Однако на поверку, будничностью была прикрыта крайняя степень заинтересованности.

— Я не знаю, — огорчила леди Дэмон Вазилайос, — император тоже инкогнито будет. И узнала я случайно. Подслушала.

Аня понимающе качнула головой. Гадко на душе. Вроде и благое дело решила свершить — святую месть, а душе другого надо.

От происшествий двухнедельной давности и следа не осталось: Дарьяна помогла избавиться от ссадин и царапин, кожа успела подрумяниться на солнышке, и теперь отливала бронзой. В человеке все должно быть прекрасно — и тело и душа. Аня успела сделать тело прекрасным, но душа так и не избавилась от ран.

Гадко! На душе гадко. Сердце ноет. Мозги давят. Сны снятся — Аня у могилы без имени. Сидит на коленях, в руках — цветы.

"Упрямая рогатая скотина!", — корила себя девушка утром. А ноги все равно отказывались идти туда, где камень врос в землю.

Доводила себя до истерик, кричала в небо: "Уходи!", и не отпускала.

Сегодня отпустит. Сегодня сделает следующий шаг.

— Зевс? — Гард плавно приоткрыл дверь в комнату, заглядывая одним глазом.

— Леди Анна, я вам нужен еще? — Зевс не спрашивал — просил.

Аня лишь махнула рукой — не до него сегодня. Сольвейг протянула бокал с мутной жидкостью.

— Зелье ведуньи, — объяснила она, — Дарьяна просила выпить перед выступлением.

— Нет, — Аня отвернулась, — это успокоительное?

— Угу.

— Не буду. Пускай эмоции зашкаливают.

Сольвейг понимающе кивнула.

Театр Керколди, как и предполагалось, не смог вместить в себя всех желающих. Даже склоны выше строения были забиты людьми. Нардо, используя камни-усилители, проецировал происходящее на сцене, дублировал звук в нескольких местах. Зрительный зал гудел, словно улей — рекламная кампания принесла свои плоды. В гости приехали представители многих рас: длинноволосые статные эльфы, белозубые и зеленокожие орки, гномы степей и подземелий — всех не перечесть.

В момент, когда погас свет на сцене, мир замер, даже звезды перестали дышать.

Первые звуки церковных заунывных песнопений, символизирующих скудность и серость былой жизни, резкие и громкие выпады духовых и ударных, как манящие и неизведанные дали — и зритель становится участником действа. Граф обращается к залу, адресуя просьбы к монаршей особе.

— Символично, — прошептала Сольвейг Ане на ухо.

Брюнетка только кивнула — дальше будет еще символичнее. Вот многоликое воплощение монарха в масках отвечает отречением от идеи нового такой весомой фразой: "Монарху виднее, монарх умнее. Подождем".

"Родилось рано наше поколение,

Чужда чужбина нам и скучен дом,

Расформированное поколение

Мы в одиночку к истине бредем."

Пел актер, а зал вторил. Глазами, умами, сердцами.

"Хорошо, что мы не стали менять место действия", — думала Аня, следя за происходящим на сцене. "Император не глуп, он сумеет провести параллели, но к счастью, нет такой страны, как Россия, нет православия, нет образа Казанской Богоматери, в который влюблен граф Рязанов".

Сцена вновь стала темной. Зал замер в напряжении и предвкушении: ни одна минута действа не была пропущена, ни один звук не улетел в пустоту. Тысячи свечей разом вспыхнули, оттеняя тонкий стан Святой, благословляющей путешественника. Зрители притихли, испуганные величественностью сцены.

И разом ахнули: "Вместо флейты подымем флягу, чтобы смелее жилось."

В зал со сцены уплыла иллюзия корабля с исконно русским девизом "Авось". Кто-то стал перешептываться, уточняя, что значит название фрегата.

Аня подобралась— ее выход. В простом платье: черный шнурованный корсет и длинная юбка, простоволосая и босоногая Мария, обмахиваясь веером принимала драгоценный подарок под романтичную и нежную мелодию: "Белый шиповник, дикий шиповник краше садовых роз...". А далее неслыханное и невиданное зрелище — танец двух влюбленных. Огонь, тени, силуэты. Недосказанность слов и многозначимость объятий. Два языка. Два тела. Один танец.

"Ангел стань человеком,

Подними меня ангел с колен.

Тебе трепет сердечный неведом,

Поцелуй меня в губы скорей..."

А затем — письма и дуэль. Зал дышал с графом, переживал с обманутым женихом Марии. Страсти накалялись, люди стали волноваться.

Аня вышла на сцену и осталась наедине с графом. Собрала все пролитые слезы, завязала в комок, поместила в солнечное сплетение и вслушалась в первые аккорды.

Музыка полилась медом. Зал вдыхал звук, словно ароматный дым сигар, поддавался эмоциям героев, любил и страдал, отпуская любя.

"Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить необутая выйдешь,

Ты меня никогда не забудешь,

Ты меня никогда не увидишь."