4 - Крестоносцы пустоты

— Занятно, — протянул я озадаченно, — Несколько лет назад Волочин в 'Айсберге', помнится, обосновывал свои действия примерно такими же словами.

— И он, знаешь ли, во многом был прав.

Вот так новость! Я даже слегка растерялся, не зная, что и сказать. Поддержать точку зрения человека, некогда взявшего тебя в заложники, искалечившего и едва не пристрелившего — Стокгольмский синдром в чистом виде! Немного запоздало, конечно, но от этого даже неожиданней.

— Надеюсь, ты не станешь практиковать его методы? — я демонстративно отсел от нее подальше, изображая настороженность и испуг.

— Что-то ты поздно спохватился! — рассмеялась Юля, — Мой отец уже все сделал за нас. Отключив Вирталию, он отсек людей от бесконечного источника заменителей настоящих чувств, и теперь им, хочешь не хочешь, а придется вновь учиться радоваться и сострадать самостоятельно, без посторонних подсказок.

В ее словах присутствовало определенное рациональное зерно. Ведь нет большой сложности в том, чтобы пускать слезу, когда видеоряд замедляется, и звучит печальная музыка, или же смеяться за компанию с закадровым хохотом. Но как осознать, осмыслить трагизм или комичность момента, когда на заднем плане не вспыхивает соответствующий транспарант? В какой момент надо пугаться, а когда восторженно хлопать в ладоши, если нечто реально ужасное подступает порой медленно и почти незаметно, а поистине восхитительные вещи творятся зачастую без яркого света софитов и торжественного перерезания красных ленточек?

— На самом деле, — продолжала Юля, — я и тогда была с Волочиным во многом солидарна, хотя категорически не приемлю его методов. Нам выпал уникальный шанс добиться поставленных им целей, не пятная свои руки кровью и не идя на сделку с собственной совестью.

— У него имелась совесть? — я недоверчиво выпятил губу, — вот уж не подумал бы!

— Но когда-то же Волочин был честным и ответственным офицером! В каком-то смысле именно наши чудачества довели его до последней черты.

— Мы старались, да.

— Можешь паясничать сколько угодно, мертвым уже все равно, — под ее гневным взглядом я сообразил, что малость перестарался, — но у меня до сих пор нейдут из головы его слова про то, что наши души, наша сила воли, наши чувства, наконец — суть те же мышцы, нуждающиеся в регулярных тренировках. Без необходимых усилий они дряхлеют и отмирают, превращая нас в амеб, полностью зависимых от разнообразных технологических костылей.

— Мне кажется, — я задумчиво подпер подбородок рукой, — что когда-то подобную песню я уже слышал. Все обзавелись калькуляторами — теперь мы разучимся считать в уме. Текстовые редакторы с встроенной проверкой орфографии убьют грамотность и умение писать от руки. Беспилотные боевые дроны спишут в утиль нарабатывавшееся веками военное искусство. Машины с автопилотом, спутниковая навигация, психокоррекция, медиация... да на подобных костылях построена вся наша цивилизация! Быть может, ты еще станешь сокрушаться по поводу утраты человечеством сакрального знания, как добывать огонь трением? Или навыков фехтования и верховой езды?

— Ты уж меня извини, — моя супруга вздернула подбородок и сложила руки на груди, — но я снова сошлюсь на слова Волочина, что бы ты там о нем ни думал...

— Вообще-то он тебе ногу прострелил и ухо оттяпал...

— Сути сказанного это не меняет, — Юля тряхнула головой, — Так вот. Одно дело — облегчать себе физический труд, избавляя себя от лишних или чрезмерных усилий. Но совсем другое — отдавать на внешнее управление мораль, нравственность или терзания души. Ведь нас от животных отличает не острота клыков, сила или скорость, а разум. И речь здесь идет отнюдь не о способности перемножать в уме трехзначные числа, а о другом. Мы способны действовать, руководствуясь не только примитивными инстинктами, но и соображениями более высокого порядка, порой даже жертвуя собой ради чего-то большего, нежели набитое брюхо.

Охваченная возбуждением, моя жена вскочила с дивана и принялась вышагивать по комнате, энергично жестикулируя в такт своим словам.

— До какого-то момента технологии компенсировали нам нехватку длинных когтей или толстой теплой шкуры. Но сегодня прогресс начинает примеряться к роли заменителя нашего самосознания и наших чувств. Если так пойдет и дальше, то уже скоро искусственный интеллект станет за нас решать, что хорошо, а что плохо! Да, такая жизнь легка и беззаботна, но сможем ли мы после этого с полным правом называть себя людьми?

И вновь она положила меня на обе лопатки. Я, возможно, больше смыслил в технике, в химии, лучше разбирался в тонкостях органического синтеза и в механических наручных часах, но вот в части работы с людьми Юля могла дать мне сто очков форы. Или даже двести. Бесценный опыт, полученный за время работы с Александром Саттаром, помогал ей прекрасно ориентироваться в бушующем океане людских страстей, успешно обходя опасные отмели и рифы. В такого рода материях она и Овод смыслили куда больше вашего покорного слуги.

— То есть вы ждете от меня, что я продемонстрирую людям прелесть простых житейских радостей?

— Так и есть! Взбудораженное нами человечество сегодня выглядит как лентяй, которого насильно сдернули с промятого дивана и под страхом смерти заставили дергать тренажер. Разумеется, поначалу все его тело будет немилосердно ломить от непривычных нагрузок, но чуть погодя, если он не сдастся и не отступится, то обязательно втянется и даже начнет получать от тренировок удовольствие. Ты же выступаешь в роли импровизированного тренера, на собственном примере демонстрирующего неопытным новичкам различные упражнения.

— Идея-то понятна, но при всем моем старании крайне непросто сделать захватывающим и увлекательным, скажем, закручивание обыкновенного болта или присоединение разъема.

— Не валяй дурака! — рассмеялась Юля, снова сев рядом, — Выпуск, посвященный твоим тренировкам в бассейне, бьет все рекорды популярности!

— Это когда я чихнул и все стекло шлема забрызгал, что ли?

— Ага! Народ из твоих матюков уже целые музыкальные композиции составляет.

— Я полагал, что там все запикали...

— В официальной трансляции — да, но кое-что специально оставили и выложили 'подпольно'.

— Вот черт!

— Теперь ты понимаешь, что именно людям нужно? Наше главное оружие — открытость и искренность. Когда зрители видят, что ты — обыкновенный живой человек, такой же, как и они, к нашим материалам будет куда больше доверия! Наша задача — предоставить им наглядный материал. Но он просто обязан быть настоящим, без фальши, глицериновых слез и натянутых улыбок! — Юля обняла меня и поцеловала в щеку, — А ты — самый непосредственный и самый открытый из всех, кого я когда-либо встречала! Думаю, планете Земля с тобой очень крупно повезло!

— Если надо — могу чихнуть на бис...

— Готовность — одна минута! — голос диспетчера выдернул меня из глубин воспоминаний.

— Олежка, давай! Прямой эфир! — послышался в другом ухе голос Овода.

— Мы с Кирюшей держим кулаки за тебя! — подключилась Юля.

Ну вот! Я тут, понимаешь ли, стою на пороге вечности и великих свершений, а они из меня слезу выжимают! Других слов найти не могли?!

— Вас понял! — отчитался наш командир, — все системы в норме, на борту порядок.

— Принято. Финальная проверка.

Действуя в соответствии с заученными инструкциями, я еще раз прогнал тест скафандра, получив 'зеленый' бланк. Все штатно.

— Медицинский монитор сообщает, — доложила Юля, — что у тебя учащенный пульс...

Просто чудесно! А каким он должен быть в подобной ситуации?! Или мне тут и вовсе задремать от скуки следовало? Как-никак, а уже второй час сидим.

— ...но в целом все примерно так же, как и у остальных. Держишься молодцом!

Я? Молодцом? Ну уж нет! Если уж хвалить, то на все деньги и от души! Сами посудите... Я с трудом удержался, чтобы не начать и в самом деле загибать пальцы в толстой перчатке.

Я — самый старый в нашем экипаже, все остальные моложе меня лет на десять минимум.

Почти у всех, кроме меня, имеется предыдущий опыт космических полетов.

А еще, что немаловажно, на всех прочих не нацелены объективы камер, жадно ловящих каждое движение моих мимических мышц. Достаточно хоть на мгновение позволить себе неуверенность или страх, как все — пиши пропало!

И вот после всего перечисленного я, оказывается, 'держусь молодцом'? 'Как и у остальных'? Не-е-е-т, дорогие мои, сегодня я и в самом деле — лучше! И можете стыдить меня сколько влезет! Я даже не покраснею.

Дело, кстати, не в моем болезненно воспалившемся самомнении или в обострившейся гордыне. Лет десять назад я бы еще мог забронзоветь, оказавшись под столь пристальным вниманием окружающих и впитывая их почитание, но сейчас — нет. Возможно, я уже слишком стар для этого, но свою роль сыграла и Юля, поддевавшая меня всякий раз, когда мне на ум приходила мысль хоть немного зазнаться. Она-то свою прививку получила еще при рождении, а вот мне пришлось учиться на ходу.

По правде говоря, вы же сами вылепили меня таким! Постоянное пристальное внимание к моей персоне, заставлявшее меня отслеживать каждый шаг и выверять каждое слово, волей-неволей сделали меня более... правильным. Вы как в гидравлическом прессе отформовали мою личность в соответствии с собственными представлениями об идеале. Ну а теперь отступать уже некуда. Если тебя назначили путеводной звездой, то придется сиять. Ярко и путеводно.

А излишне загордиться мне не дадут регулярные сеансы связи с Юлей, всегда готовой спустить меня на грешную землю. Да еще список предстоящих задач на объекте, занимающий несколько листов мелкого текста. Причем мне придется еще как-то выкраивать время для записи ежедневных репортажей. Но тут уж не до горделивых поз и пафосных речей. Буду показывать суровые трудовые будни как есть. К счастью, напряженная и ответственная работа прекрасно спрессовывает время. Надеюсь, я не успею сильно соскучиться по всем, кто остался дома.

— Десять!

Командир вытянул вперед сжатую в кулак руку, и мы все ударили по ней своими перчатками. Ведь мы — команда! И пусть публика уделяет мне куда больше внимания, чем остальным, такой расклад в каком-то смысле даже облегчает им жизнь. Они остаются за кадром, а потому с них и спрос меньше. Даже непонятно, кто и кому тут должен завидовать.

— Пять!

Я, вспомнив тренировки, плотнее вжался в кресло. Ну, сейчас повеселимся!

— Четыре! Три! Два! Один! Старт!

Чья-то тяжелая, но упругая и мягкая нога мощно поддала мне под зад, и я понял, что все — началось! Перегрузка навалилась на тело, толстым свинцовым одеялом вжимая его в ложемент. Нарастающая вибрация заставляла зубы отбивать мелкую чечетку, благополучно маскируя нервную дрожь. Уже знакомые по центрифуге ощущения подсказывали — два 'же', три 'же'...

Но я не должен подавать вида! Нельзя! На меня сейчас смотрят миллионы... если не миллиарды людей. Я просто обязан выглядеть достойно...

Но какого черта?! Я же не алгоритм, а живой человек, правда? С натуральными, естественными эмоциями, чувствами и слабостями, разве нет? Могу и чихнуть иногда. Так почему бы...

Я вскинул руку и помахал ей прямо в камеру.

— Поехали!