Старший брат Одина

Благодушная задумчивость слетела с его лица.

Огромная черная машина выкатилась из ворот федеральной телепортационной установки в Санта-Карлос-де-Барилоче перед самым рассветом. Низкий гул — словно заходил в пике тяжелый бомбардировщик — накрыл деревушку. Джип промелькнул по главной улице, плеснул водой из луж и исчез в джунглях. Дорогу на Рио-Лимай так и не заасфальтировали. Грунтовка была хорошо укатана, и вести "хаммер" было одно удовольствие.

— Как ты на новой должности, осваиваешься? — спросил Карлос. Журналист сидел на переднем пассажирском сиденье и с интересом осматривал окрестности.

— Надеюсь, вам будет плодотворно работаться на новом месте, — сказал клерк.

Чиновник вручил Курту ключи, толстую книжицу — справочник внутренних номеров, — и оставил его одного в просторном кабинете. Эйхманн сел за стол, придвинул телефон и открыл справочник. Нужную страницу Курт нашел быстро. Он набрал четырехзначный номер.

— Помощник президента по связям с общественностью Лана Егорова, — раздалось в трубке. — Слушаю вас.

— Я говорю от лица возмущенной общественности, — сказал Курт. — Как же вы можете спокойно спать, синьорита Егорова, если квартире Курта Эйхманна до сих пор нет даже кровати?

Лана засмеялась и сказала:

— Вообще-то, в твоем "хаммере" можно жить семьей из трех человек, не то что спать одному. На него все и истратил, я так понимаю... Вы отвыкаете от боевой обстановки, Эйхманн. Но меня это радует. Ладно, три тысячи песо я могу тебе дать, до зарплаты, но имей в виду — моей кошке придется питаться исключительно сухим кормом.

— Деньги у меня есть, — сказал Курт. — Я выбрать не могу...

— Да, вникаю потихоньку, — сообщил Карлосу Курт.

Перед ними мелькнула синяя лента реки. Курту вспомнилось, как он в детстве ловил форель с мостков.

— Говорят, ты был удачливым рыбаком? — в такт его мыслям спросил Карлос.

— Не то чтобы очень, — ответил Эйхманн.

Курт увидел впереди высокую стену, сложенную из толстых бревен и утыканную поверху стальными прутьями.

— Вот мы и на месте, — сказал он.

Лана вышла из ванны. Александр сидел перед журнальным столиком, запахнувшись в халат, и курил сигару. Девушка подошла к нему.

— Я высохну, и пойдем поедим, — сказала Лана весело и тряхнула мокрыми волосами.

В этот момент девушка увидела на столе пакетик с белым порошком, перекрученный проволокой, и пуговицу из светлого металла с выдавленной на ней свастикой. Лана вздрогнула.

— Кокс паршивый, — сказал Александр. — А ты знаешь, что хозяина этой пуговицы...

— Я не хочу ничего слушать! — перебила его Лана и зажала уши руками. Полотенце, которое она придерживала у груди, упало. — Ла-ла-ла-ла...

Александр покачал головой и жестом показал ей, чтобы она опустила руки.

— Вся причина в том, что Эйхманн на двадцать лет младше?

— На восемнадцать, — машинально возразила Лана. — Ему двадцать два года.

— Так все дело в этом?

— Нет.

— Ну так присядь и расскажи, в чем же еще. Мне очень интересно.

Джип Курта промчался по пустому пляжу, разбрызгивая мокрый песок. Машина остановилась около неприметного бунгало в дальнем конце пляжа. Помощник президента по связям с общественностью здесь сегодня назначила встречу помощнику президента по вопросам идеологических меньшинств. Мотивировала она это тем, что когда она последний раз посещала с деловым визитом квартиру последнего, с ней уже поздоровались соседи. Да и обсуждение дипломатических процедур, связанных с ожидавшимся на следующей неделе прибытием делегации из США, требовало сосредоточения и уединенности.

Курт заглушил мотор и некоторое время смотрел на толстые разводы, струящиеся по стеклу. Он никак не мог привыкнуть, что может быть так много воды сразу. На космическом корабле вода всегда сочилась из-под крана тонкой струйкой. Душ казался даром богов. Перегнанная по восьмому циклу питьевая вода отдавала тухлятиной несмотря на все ухищрения инженеров. Когда стали добавлять лимонную отдушку — тухлым лимоном.

Курт вышел из джипа. Парень немного постоял, чувствуя, как вода стекает по голове за шиворот, как намокает рубашка и холодные струи текут по телу, а затем побрел к полосе прибоя. Курт вошел в океан — в ботинках и так уже хлюпала вода — и дождался, когда его накроет очередной волной. Вода оказалась прям-таки ледяной. Порезы, оставшиеся на лице после утреннего бритья, и о которых он уже забыл, наоборот вспыхнули огнем. Курта потянуло вслед за уходящей водой, но он выстоял. Парень чуть расслабил губы. Он знал — не помнил, а знал — что океанская вода очень соленая, но хотел ощутить это сам. И Курт ощутил.

Парень попытался развернуться и понял, что его сейчас опрокинет водой. Курт, пятясь, как краб, выскочил на пляж. Ботинки все оказались в каком-то дерьме. Курт подумал, что Лана опять будет воротить нос, но снова войти в воду и помыть обувь оказалось выше его сил. Парень вернулся к джипу, взял валявшееся на переднем сиденье пальто и вошел в бунгало.

— Привет, — сказал он размытому силуэту на кушетке.

— Восемьдесят восемь, — лениво откликнулась Лана. — Фу, где ты был, у тебя ботинки, как у бомжа... Ты купался, что ли? А тебе не говорили, что одежду перед этим снимают? Раздевайся, брось все на калорифер и иди сюда. Обсудим этикет международных встреч...

Курт бросил пальто на стул, присел на корточки у стены и закрыл лицо руками. Лана приподнялась на локте. Клетчатый плед сполз с нее, и оказалось, что Лана лежала на кушетке полностью одетая, в деловом пиджаке и строгой белой блузке.

— Что с тобой, Курт? — спросила она.

Он молчал. Лана спустила ноги на пол, начала надевать туфли, но не смогла справиться с замочком, и подошла к парню босиком. Курт обхватил ее ноги, уткнулся лицом чуть выше места, где кончалась короткая юбка.

— Я сейчас вошел в океан, и мне вода в рот попала, — сказал он. — Она такая на вкус... как гнилая кровь. И я увидел... кровь течет из трупов, лежащих на полях сражений, собирается в ручейки и Рио-Негро рыжеет, а океан становится алым...

Лана вздохнула, погладила его по голове.

— Ну, Рио-Негро всегда такая, ржаво-красная, Курт. Это не из-за крови, а из-за почв, по-моему, по которым она протекает. А вообще, конечно, вовремя ты сменил работу.

Курт поднялся на ноги.

— Теперь ты готов слушать, как нужно вести себя на официальных приемах?

— Подожди, — сказал парень и направился к своей сумке. — Сначала кокс.

Он вынул из сумки круглое металлическое зеркало, соломинку и перекрученный проволокой пакетик.

— Я не хочу, — капризным голосом сказала Лана у него за спиной.

— Ты же не хочешь, чтобы Александр стал таким, как мы? — спросил Курт, делая четыре дорожки. — И причем таким он не станет — он ведь на "лестницах" не бывал — а превратится в козла какого-нибудь...

— Это вредно... Мы от этого умрем... Должен быть другой способ.

— Я скажу тебе даже больше — он наверняка есть, — сказал Курт. — Но мы с тобой благополучно откинем копыта задолго до того, как его обнаружат. От рака или от кокса. По крайней мере, так говорил тот умник из лаборатории.

Закончив приготовления, парень повернулся. Надувшаяся Лана стояла около окна. Курт подошел к ней.

— Ну давай, — сказал он, протягивая соломинку. — Дорожку за маму, дорожку за папу...

— Вот так, умничка, — сказал Курт, глядя на склонившуюся перед ним белокурую голову. Лана села на подоконник и закрыла глаза. Парень положил зеркальце на подоконник рядом с ней, взял из рук девушки соломинку и придвинул стул.

— Бля, как наждачкой по мозгам... — пробормотал он через секунду, вытирая выступившие на глазах слезы. — Больше не буду брать кокс у этого урода — не иначе как мелом бодяжит, пидорас...

Курт выкурил сигарету, глядя, как дождь хлещет его джип. Черные бока машины блестели от воды, словно кожа касатки. Услышав его мысли, Лана сказала, не открывая глаз:

— Зря ты купил его. Многие в администрации считают, что для молодого парня это слишком дорогая игрушка.

— Срал я на этих многих, — сказал Курт небрежно и выпустил дым. — Сами они почему-то тоже не на велосипедах ездят. А сколько стоит — это не их дело. Я, в отличие от твоих "многих", эти деньги не украл у родной страны.

Курт бросил окурок в угол и положил лицо ей на колени.

— Ты меня вымочишь, — сердито сказала Лана.

— Разве?

Лана почувствовала, что рубашка парня, с которой только что лило ручьями, уже сухая.

— Как ты это сделал? Температуру тела поднял? Но кровь ведь сворачивается при сорока двух...

— Я заставил воду уйти, — ответил Курт. — Давай помолчим.

Он ощутил мягкую, теплую ладошку Ланы у себя на голове и закрыл глаза. Лана нежно провела рукой по коротко стриженным волосам и сказала:

— У тебя красивый затылок, Курт.

— Ты еще скажи, что у меня уши красивые, — пробурчал парень.

— Ну, уши у тебя тоже ничего, — заметила Лана. — Я имею в виду, у тебя вообще череп удачной формы. Не каждому пойдет стричься под лысого — знаешь, у людей там бывают шишки и какие-то наросты, ну чисто Париж после атаки телкхассцев. А у тебя голова такая ровная, гладкая...

— Что ж ты хочешь, — сказал Курт. — Семьдесят пять лет генетической селекции.

Движения руки, ласкавшей его, замедлились. Парень услышал, как Лана всхлипнула, и поднял голову.

— Ты чего?

— Ты знаешь, — сказала Лана. — В древнем Китае была такая мода — детей почти сразу после рождения закатывали в вазу изящной формы. Кормили, поили, ребенок рос и заполнял вазу своим телом. Потом вазу разбивали, и человека помещали в покоях как предмет интерьера — ни ходить, ни вообще самостоятельно двигаться он уже не мог, кости застывали. Хотя продолжал расти, конечно...

— А, — сказал Курт. — Я тебе такого ребенка напоминаю, что ли? Так это неточное сравнение. Я свою вазу разбил, теперь и для украшения интерьера не гожусь, и ходить толком так и не научился...

Лана всхлипнула. Парень вздохнул, потянул ее юбку вверх и наклонился.

— Не надо, — сказала она и хихикнула. — Перестань, щекотно. Давай лучше за руки возьмемся...

— Лана, я от этого очень устаю, — сказал Курт. — Это мне тоже самое, как если бы я десять раз подряд кончил...

— Пожалуйста, Курт, — заканючила Лана. — Я так люблю смотреть, как танцует твой этот бог... А я тебя на звездолете покатаю...

— Нашла чем удивить, — проворчал парень. — А потом что? Мне опять по полу ползать, извиваясь, как параличному? Тебе же не поднять меня...

— Ну, я здесь подмела, вообще-то... Пока тебя ждала.

Курт расхохотался.

— Молодец. Но давай лучше приляжем.

Они прошли к кушетке, слишком тесной для двоих. Курт запнулся о сумочку Ланы, стоявшую у изголовья, и повалился вниз, увлекая девушку за собой.

— Может, все-таки традиционно попробуем? — сказал он, ловко расстегивая ее блузку.

— Неее! Но и ты тогда рубашку сними, ладно, — сказала довольная Лана.

Они улеглись рядом, и парень взял ее за руку.

— Курт, дай вторую.

— Не будь жадной. Хватит тебе и одной. Вот лопнет у меня в башке жилка какая-нибудь в самый интересный момент, знаешь, как тебя скрючит?

— Курт, ну пожалуйста.... Это ведь тоже самое, как "я войду только наполовину, и ты наполовину останешься девочкой"

— Ха-ха... уговорила.

— "Он сказал: "Поехали!" и махнул рукой"...

— Ты каждый раз это повторяешь, хоть бы объяснила, что это значит.

— Это слова первого звездолетчика в мире, Курт.

— А, ну да, он же был из ваших...

— Смотрите, как стартует Курт!

— "Мы любим жизнь", — низким, не своим голосом начал парень. — "Но не потому, что к жизни, а потому, что к любви мы привыкли..."

— ЗВЕЗДОЛЕТЧИК КУРТ!

— "В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума".

— ЗВЕЗ-ДО-ЛЕТ-ЧИК КУРТ!

— "И я бы поверил только в того бога, который умеет танцевать..."

— ЗВЕЗ — ДО— ЛЕТ... Я больше не могу! Курт, я тебя не чувствую...

— Глупая, я же как старинная ракета-носитель, я могу только вывести тебя на орбиту и отвалиться...

— Продолжай! "И когда... пойдешь к женщинам..."

— Тех звезд, что видишь ты, мне не увидеть....

— ВОЗЬМИ С СОБОЙ ПЛЕТЬ!

— Никогда! Ни-ког-да! НИКОГДАААА....

Александр разломал сигару в изящной керамической пепельнице.

— В следующий раз сам поеду инспектировать колонии, — сказал он, усмехаясь. — Ну это ж надо, как тебе повезло. Никаких нелепых телодвижений. Чистое слияние душ... А я-то все по старинке...

— Александр, — начала Лана.

— Я ожидал чего-нибудь в этом духе, — перебил ее президент. — Все, что ты хочешь, я не могу тебе дать, хотя, конечно, очень жалею об этом. Не Эйхманн, так был бы кто-нибудь другой. Но в любом случае, это самая удивительная история, которую я когда-либо слышал.

Лана облегченно вздохнула.

— И все же кокс — это не лекарство, — сказал президент задумчиво. — Ну да Винченцо у нас не только с разрядником высокого напряжения умеет обращаться, я надеюсь.

Курт бросил окурок в ров и рассеянно проследил за его полетом. Алая точка на конце сигареты напомнила ему калорифер в бунгало. Обогреватель тоже светился ровным, мягким светом, когда их с Ланой тени метались на стене. Колебания пышной ряски во рву успокоились. Парень подошел к мощным деревянным воротам и прижался к ним. Курт вдохнул аромат смоленых досок и совершенно кошачьим движением потерся о ворота всем телом. "Все-таки это жуткая головная боль, когда женщина слышит мои мысли", подумал он. — "Хоть первый раз в жизни повезло — мне Лана досталась...".

Курт свесился с кушетки и достал сигареты из валявшей на полу черной шелковой рубашки.

— Раскури и мне, — сказала Лана у него за спиной.

— Это вредно, — сказал Курт. — Женщинам особенно...

— Ты похож на человека, который смотрит на падающую на него бетонную плиту и жалеет о том, что забыл одеть каску, — возразила она.

Курт хмыкнул, и зажал губами две сигареты. Раскурить парню удалось не сразу — у него сильно дрожали руки. Наконец он справился и протянул сигарету Лане.

— А ведь ты думаешь совсем не о космосе, — задумчиво проговорила она, выпуская струю дыма в потолок. — Ты думаешь о каких-то деревянных воротах, больших, утыканных кольями. Но это не шлюз в Кармен-де-Патагонес — тот был из стали... Ты хочешь вернуться домой?

— Нет, — сказал парень утомленно, сел и натянул рубашку. Лана смотрела на его лицо, стертое от наслаждения, как профиль на старинной монете. Одна из пуговиц оторвалась, едва Курт взялся за нее. Кружочек из светлого металла с выдавленной на нем свастикой сверкнул в воздухе и исчез. Парень перегнулся с кровати, пошарил по полу, но пуговицы не нашел. Когда он снова посмотрел на Лану, лицо ее кривилось, словно невидимый кукловод, развлекаясь, дергал за разные ниточки.

— Ты чего?

— Мне очень страшно, Курт. Скажи, у тебя дети есть?

— Гм... Не уверен.

— А у меня нет. И никогда уже не будет. Мне еще после Парижа врачи сказали, что для этого должно произойти чудо, а уж теперь...