Интересное2

— Звал меня? — Последний егерь вырулил из-за стартовой фермы и принял боевую стойку с двумя финками в руках.

— Надо же, как удачно. — Филин занес над плечом лопатку. — Майор! Как там тебя на самом деле?

— Харальд фон Хиршфельд. — Немец пошел по кругу.

— Ишь ты! Барон, что ли? — Филин включился в «танец».

— Да уж, не голодранец вроде тебя. Что с вами случилось, Филин? Вам ввели нашу сыворотку?

— Вашу? Ты тоже ужаленный?

— Все тебе расскажи!

Харальд сделал первый выпад и почти достал Филина — чиркнул по руке. Рана затянулась через полсекунды.

Филин ударил лопаткой и сразу же добавил ногой. Харальд попался на уловку. Уходя от удара лопаткой, он пропустил удар под колено, потерял равновесие и был вынужден отпрыгнуть назад.

Филин ожидал, что немец снова начнет кружить, но Хиршфельд удивил. Он начал новую атаку из, казалось бы, неудобного положения, успешно сократил дистанцию и нанес два удара под разными углами: с левой — сверху наискосок, а с правой — прямо, в область сердца. Удар сверху Никита заблокировал, а под прямой удар подставил верную лопатку. Финка брякнула о штык инструмента и едва не выпала у Харальда из руки. Немцу пришлось вновь сдать назад.

— Больше этот номер не пройдет! — Филин усмехнулся. — Твои новые берсерки дерутся лучше старых. Ты их научил?

— Это несложно.

— Когда нет мозгов, все сложно.

Харальд вдруг выполнил подсечку, и, когда Никита грохнулся спиной о бетон, немец прыгнул сверху и попытался ударить Филина в шею сразу двумя ножами. В нижней точке клинки должны были образовать нечто вроде ножниц. При должной сноровке и желании таким способом фриц вполне мог «отстричь» Филину голову. Ну не совсем, но повреждения могли оказаться достаточными, чтобы майор победил в схватке. Быстро такая рана не затянулась бы.

Никита успел сгруппироваться и коленями «помог» Харальду продвинуться чуть дальше, чем тот рассчитывал. Ножи звякнули о бетон в сантиметре от макушки Филина. В этот же момент лопатка коротко тюкнула немца в колено. Хиршфельд откатился, прыжком поднялся на ноги и снова начал кружить. Поначалу заметно прихрамывая, но затем начал двигаться ровно, как и прежде.

— Когда нет мозгов — даже проще. — Майор хмыкнул. — Можно управлять ими, как марионетками.

— Кукловод, значит? — Филин скривился. — Живыми людьми в солдатиков играешь. Сделал из них скот бессловесный и теперь управляешь.

— Они сражаются и умирают за великий рейх. Или умирают, а потом сражаются. Какая разница?

— Для фашистов никакой. — Теперь первым атаковал Никита.

Он включился на полную скорость и короткими ударами с разных сторон и под разными углами «обтесал» Харальда, как того Буратино. Часть ударов немец парировал ножами, от части увернулся, но с десяток «тюкнули» немца в разные места, и это было чувствительно. Более того, Хиршфельд начал истекать кровью! Раны не затягивались!

— Может, ты и кукловод для берсерков, но сам ты не под сывороткой, — сделал вывод Никита. — И это для тебя приговор, майор, уж извини-подвинься.

Он снова атаковал, и хотя Хиршфельд все-таки отразил большинство ударов, но пропустил главный, скрытый, и вовсе не лопаткой. Филин незаметно вытянул из-за голенища все ту же финку Гришунина и ударил майора в область сердца.

Харальд вздрогнул, замер и сделал полшага назад. Финка вошла по рукоятку и намного точнее, чем в случае с Никитой. Шансов у майора не осталось. И он это понял. Вытаращившись на Филина, он сделал еще полшага назад, сел, а затем завалился набок.

— «Я возвращаю ваш портрет…» — Филин шумно выдохнул и резко оглянулся.

Покровский и Бадмаев добивали двух оставшихся берсерков. Причем фрицы не сопротивлялись. Они будто бы действительно потеряли связь с кукловодом и теперь выглядели не грозными боевыми машинами, а потерянными марионетками из бродячего балагана. Филину даже стало их немного жаль.

Ему вдруг вспомнились слова Хиршфельда: «Они сражаются и умирают за великий рейх. Или умирают, а потом сражаются. Какая разница?»

Кроме нечеловеческого цинизма, было в этих словах что-то еще. Но Филин никак не мог понять, что именно. Какой такой скрытый смысл?

— Да бросьте вы их! — Филин поморщился. — Слышите меня?! Бадмаев, отставить добивать немцев! Покровский, ко мне!

Старшина подчинился сразу. Отошел в сторонку, уселся на пол и замер, словно статуя Будды. Покровский все-таки еще разок тюкнул фрица и подошел к Никите.

— Слушай задачу. — Филин рукавам вытер лицо, покрытое уже слоем непонятно чего, от пота и крови до пороховой копоти и обычной сажи. — Надо проверить, что под нами. Верх мы перекрыли, боковой вход тоже пока держим, но эти тараканы могут полезть через дырку в полу. Выясни, куда она ведет и можно ли ее законопатить. Все понял?

— Разрешите выдохнуть и перекурить?

— Курить некогда, выполняй задачу! — Филин указал на одну из обрезанных крышкой шахты альпинистских веревок. — Рысью, Леха, время дорого…

Покровский вернулся через пятнадцать минут. По ту сторону завала все это время копошились немцы, и было похоже, что продвинулись они прилично. Голоса и прочие звуки стали слышны намного лучше.

— Две новости, командир. — Покровский снял с пояса фляжку и сделал пару больших глотков. — Хорошая и плохая. С какой начать?

— С хорошей.

— Наши в форте. Я прошел по нижнему подземелью примерно в сторону центра и нашел там вентиляционный канал. Над ним как раз залегли бойцы из отряда Ворончука. Они мне и рассказали, как там, наверху, дела. Большая группа фрицев засела во внутренних зданиях и поливает наших почем зря. Ребята ждут подхода остальных, но на огнеметы надежды больше почти нет. Всю горючку спалили на подступах.

— Ты сказал им, что ракета сверху изолирована и можно бомбить… или гранатами фрицев забросать?

— Сказал. И они мне кое-что сказали. В верхних тоннелях хранится ракетное топливо. Там на баках так и написано. Если его запалить…

— Хочешь устроить «мировой пожар на горе всем буржуям»? Ракета только сверху прикрыта, Покровский! Если топливо взорвется под землей…

— Дослушайте, в этом и заключается вторая новость, плохая. Нижнее подземелье не сообщается с верхним, по которому мы пришли и где топливо. В нем есть четыре больших выхода, но все перекрыты вот такими же бронированными задвижками…

Алексей указал на створки между технической комнатой и шахтой.

— Рубильники есть?

— В том-то и печаль, что нет. Наверное, снаружи где-то или… Не знаю где. Может, у нас тут?

— Если здесь, новость не такая уж плохая.

— Это половина новости. — Покровский еще раз приложился к фляге. — В верхнем тоннеле берсерки топают. Видимо, накапливаются у каких-то секретных выходов на поверхность. Я у еще одной вентиляции притормозил, подслушал, что говорят их командиры. Если вкратце, то выводить наверх они планируют три батальона. Это тысяча штыков как минимум. Ребятам нашим я о них сказал. Они уползли начальству докладывать.

— Теперь я понимаю ход твоих мыслей. — Никита кивнул. — Если закрыть вот эти створки, а затем взорвать топливо, все берсерки сгорят, а ракета уцелеет. И если мы будем рядом с ракетой, нас тоже не поджарит. Хорошая идея. Есть в ней только один изъян. Фрицы вот-вот разберут завал и получат доступ к рубильникам. Если они откроют створки до того, как жахнет запасное топливо… все наши труды пойдут насмарку. Но хуже всего, что ракета может тоже рвануть и тогда… от Кенигсберга и окрестностей останутся только воспоминания. От половины 3-го Белорусского фронта тоже.

— И что тогда нам делать?

— Закрывать створки, занимать позиции у завала и ждать, когда шулмасы прорвутся в техническую комнату. Ну, а там… как обычно, рубиться до последнего.

— Так себе план. — Покровский вздохнул. — Но что самое противное, я с ним согласен. Бадмаев, а ты?

Никита и Покровский обернулись к старшине. Тот сидел, погрузившись в какую-то полуобморочную дремоту, и не реагировал даже на свою фамилию.

— Он тоже согласен, — сделал вывод Филин. — Леха, ты хотел перекурить? Давай, пока двери не закрыли.

— Я передумал. — Покровский усмехнулся. — Это вредно. С сегодняшнего дня бросаю.

— Это правильно. — Филин тоже улыбнулся. — И главное, вовремя. Занимай позицию. Дорогие гости уже на пороге…

Берсерки прекратили грамотно и слаженно маневрировать так же внезапно, как и начали. Они будто бы лишились связи с командным центром и дальше принялись действовать по своему усмотрению. То есть как привыкли. Группы рассыпались, и берсерки вновь ввязались в обычную драку с теми, кто еще оставался в живых поблизости.

Все, кто был в командном пункте на переднем крае, как раз и оказались поблизости от крупного отряда немцев. Собственно, кроме них, ни в первой, ни во второй линии окопов не осталось никого из своих. Ситуация складывалась отчаянная, но Васнецов и Ворончук сохраняли спокойствие. Подполковнику терять было нечего, а капитан просто проявил выдержку и храбрость. Он даже ухитрился выглянуть из траншеи, махнуть кому-то, а затем запустить красную ракету.

Над полем боя почти сразу же пронесся горизонтальный огненный дождь пополам со свинцовым градом. Больше никто в заградотряде себя ни в чем не ограничивал. На линии огня у бойцов третьей линии не осталось своих, кроме укрывшихся в блиндаже Васнецова, Ереминой и Ворончука. Огнеметы били недалеко, шагов на двадцать, но этого хватало. Бойцы третьей линии останавливали берсерков из пулеметов или гранатами, а затем жгли.

Берсерки пытались продолжать бой, даже будучи объятыми пламенем, но им быстро ставил подножку простой медицинский факт. Горящие мышцы и сухожилия сокращались, и берсерки падали, принимая характерную для всех сильно обгоревших трупов «позу боксера». Некоторые из них оставались живы еще какое-то время даже после такой прожарки, но двигаться уже не могли.

Вскоре вокруг заполыхало все, даже земля, блиндаж наполнился едким удушающим дымом, и пришло время принимать решение — уходить, рискуя столкнуться с берсерками, а также попасть под струю огнемета и схлопотать шальную пулю или задохнуться. В первом варианте имелся хоть какой-то проблеск надежды, поэтому долго раздумывать офицеры не стали.

Первым делом они вытолкнули из блиндажа Еремину. Следом за ней выбрался отчаянно кашляющий Ворончук. Подполковник Васнецов почему-то замешкался. Капитан обернулся, но разглядеть ничего не сумел. Мало того, что мешал густой дым, так еще и катились градом слезы. Василий, спотыкаясь, отбежал в сторонку, туда, где земля уже не горела и не дымила, а только тлела, присел и вновь обернулся.

Разглядеть траншеи и блиндаж у него так и не получилось, пришлось ориентироваться на слух. Где-то справа кашляла Еремина. Она постепенно уходила примерно в сторону главной дороги, ведущей к форту, и это был правильный выбор, там местность хорошо продувалась. Васнецов же никаких звуков не издавал. Или издавал?

Капитан прислушался. В грохоте канонады и трещотке выстрелов выделить голос или тот же кашель было трудно, все звуки смешивались в жуткую какофонию. И все же Ворончук выделил особую звуковую дорожку. Сначала он разобрал топот, затем голоса, немецкие ругательства, несколько выстрелов, приглушенный взрыв и характерный треск ломающихся бревен. Чуть позже прозвучали отрывистые команды на русском и засвистели огнеметы. Сквозь дымовую завесу проступили вытянутые пятна огненных языков. Огнеметчики поливали что-то лежащее на земле. Или ниже уровня грунта.

Капитан подался назад, к блиндажу, но не смог сделать и пары шагов: дым стал непроходимо густым. Ворончук попятился и вдруг увидел своих бойцов, которые пулями вылетели из дымовой завесы, затормозили, увидев капитана, и рефлекторно вскинули огнеметы, но вовремя поняли, что это их командир, и не пальнули сдуру в начальство.

— Что вы… там сожгли?! — вперемежку с кашлем спросил капитан.

— Блиндаж, товарищ капитан! Туда фрицев набилось штук пять! Шарили там, вроде бы искали чего-то.

— Дятлы вы уродские! — заорал Василий и постучал себе в лоб. — Вы хоть на миг задумались, что это наш блиндаж?! Вы же подполковника спалили! Немцы не шарили там, а Васнецова хотели захватить!

— Товарищ капитан… мы ж… не знали!

— А если б я оттуда не успел выпрыгнуть?!

— Това-арищ капитан!

— Под трибунал отправлю… всех, кто выживет! — Василий основательно закашлялся. — Где… остальные?!

— Все впереди, товарищ капитан, дот удалось выжечь! — с готовностью доложил один из бойцов. — Дорога свободна! Рота Пахомова уже за воротами, внутри!

— Ракету обнаружили?

— Так точно! Саму не видели, но место засекли. Там шумело что-то, мы подумали, что вот-вот взлетит, а потом стихло все и крышка закрылась. Здоровая такая, метров десять поперек, и толстая. Санитары сказали, что к ракете трудно пробиться, у нас потери большие. Там вот этих, бешеных, еще голов триста, не меньше. По всем комнатам и коридорам рассредоточились. Огонь из каждого окна ведут, плотный, нос не высунуть.

— Товарищ капитан! — Из дымовой завесы выскочил сержант как раз из роты Пахомова. — Разрешите доложить!

— Говори! — Ворончук махнул огнеметчикам. — А вы пошли на хрен отсюда!

— Разведчики! — Сержант запыхался, да еще и наглотался дыма, поэтому говорил с трудом и отрывисто. — Там! У немцев… в тылу! Мы их вытащить не можем. Но близко были, перекрикнуться смогли. Они сказали, что ракета не взлетит и что она хорошо защищена. А баки с горючим в подвалах, отдельно. Этих, бешеных, можно жечь или даже взрывать с чистой совестью к едрене фене!

— А разведчики где? Их не зацепим?

— Они там, прямо в середине. Меня ротный потому и отправил вас найти, если живы. Будем жечь фрицев — не отсортируем разведчиков никак, попадут под раздачу. Вот товарищ лейтенант и хочет понять, это им как… ну… выживут, если обгорят, или нет?

— Смотря как сильно обгорят. Я сам! Веди к ротному…

* * *

Рядом с лейтенантом Пахомовым контрразведчик очутился через две минуты, но на этом резвые перемещения по форту закончились. Продвинуться дальше хотя бы на метр не давал плотный огонь противника. Немцы молотили из всех стволов и, поскольку занимали все этажи центрального здания, простреливали каждый сантиметр подступов к стартовой площадке ракеты.

— Откуда шум слышали? — спросил Ворончук, бегло оценив обстановку.

— Вон оттуда. — Пахомов указал на узкий проход между центральным зданием и трехэтажной постройкой правее него. — Моя разведка сунулась, но ничего не увидела. Вроде бы яма там, с крышкой.

— Стартовая шахта, — поправил Ворончук. — А батальонная разведка где засела?

— Их немцы в подвалах зажали. — Теперь Пахомов указал на небольшую постройку, вроде входа в уличный погреб. — Мои, когда мимо проползали, переговорили с ними. Там что-то вроде вентиляции, выбраться никак, но поговорить можно. Разведка в подвалах крепко застряла, фрицы все выходы им перекрыли.