— Первое имя — некая Алиса Зюсс, лисьей основы. Будучи вектор-мастером первой категории с правами куратора заготовок, она имела доступ к новейшим разработкам Лаборатории перспективных исследований. Пользуясь служебным положением, она похищала образцы тканей и консерванты геномных цепочек. Доказано также, что она несколько раз незаконно списывала и присваивала ценное оборудование, благодаря фальсификации результаты экспертиз.
— Простите, а кто проводил эти экспертизы? — поинтересовался доктор Коллоди, до того тихо сидевший в углу.
Цилинь недовольно повёл длинной мордой.
— У неё был сообщник, имя которого я назову в свой черёд... Мы готовились к аресту злоумышленницы, но, к сожалению, она что-то заподозрила и ускользнула. Я считаю это своей ошибкой, так как я промедлил с подписанием распоряжения о задержании. За эту ошибку я отвечу перед губернатором, на имя которого я уже подал прошение об отставке.
Наглый чибис из отдела снабжения позволил себе ухмыльнуться, перекосив клюв. Остальные сидели ровно. Всем было прекрасно известно, что цилинь подаёт подобные прошения при каждом удобном и неудобном случае. Как и то, что рачительный Наполеон Морган Гейтс Пендельшванц скорее съест печень гозмана, чем позволит Нефритовому Сокровищу уйти с должности.
— Это ещё не всё. Покинув нас, — тут цилинь запнулся, как будто ему что-то попало под язык, — лиса Алиса нанесла немалый ущерб лаборатории. В частности, она уничтожила результаты своей научной работы. Точно оценить ущерб пока затруднительно. Может быть, высокоучёное собрание желает знать подробности?
— Ф-ф-фух, — прочистило горло сова Миневра, заместительница начальника ЛПИ. — Алиса курировала три заготовки. Кролика и двух цыплей. Где эти существа и что с ними?
— Очевидно, в автоклавах, — пробасил морж из техотдела.
Доктор Карло Коллоди тем временем наматывал вокруг пальца уже третье волосяное колечко. Остаток уса свисал вниз.
— Один из цыплей, — сообщил он, — наблюдался у меня. Существо номер 91684. Я взял эту халту... эту работу. Насколько я знаю, цыпль благополучно вылупился. Автоклав-самозапиральник находится у меня в старой лаборатории.
— Что значит — "насколько я знаю"? — не отставала сова. — Вы что, не присутствовали при открытии автоклава?
— Нет, — с ещё большим неудовольствием признал доктор. — Меня не было. Я вам не ночной сторож. Рядом находился мой сын Буратина, бамбук. По его словам, переразвитие клеточных тканей среднее, птица самостоятельно передвигалась...
— Простите, что прерываю вашу высокосодержательную беседу, — очень вежливо сказал господин Нефритовое Сокровище, — но я обязан сообщить собранию, что означенный цыпль исчез. Исчезли также два самозапиральника с другими существами.
— И куда же они все убежали? — попугай Просперо, начальник отдела высоких технологий громко щёлкнул клювом. — Куда вообще можно бежать с автоклавами?
Единорог выдержал паузу.
— Я не буду ответить на этот вопрос, так как не знаю ответа, — директор Института внимательно посмотрел на начальника отдела технологий. — Но у меня есть вопрос к вам, уважаемый. Мне доводилось слышать, что дисгармоничный звук, который вы издали, в роду птичьих символизирует крайнюю степень неуважения к собеседнику. Позволительно ли будет нам узнать, намеревались ли вы тем самым выразить своё отношение ко мне лично или ко всему собранию в целом?
Попугай втянул голову в плечи. Пёстрый хохолок на его макушке поник. Даже яркие красные перья, казалось, побледнели.
— В собрании благородных мужей, — сухо сказал цилинь, — не следует попусту щёлкать клювом. Пренебрегать этикетом — опрометчиво.
Поставив на место зарвавшегося подчинённого, цилинь снова сделал паузу, осторожно принюхиваясь. Никаких сомнений не оставалось: от Научного совета совершенно отчётливо несло страхом. Страхом и виной.
— Теперь о сообщнике. Установлено, что некий Джузеппе Сизый Нос, медведь в статусе человекообразного, исчез одновременно с Алисой Зюсс. В его комнатах был произведён обыск, и обнаружены соверены, запас психоактивных веществ, производимых в Тора-Боре, в том числе пресловутый айс, — он сделал паузу, — и настроечные платы клеточного секвенсора Sherman/KA-5003.
— С-с-скобейда пупырчатая, — выдохнул доктор Коллоди. — Платы целы? — доктор взял себя в руки. — Можно починить секвенсор?
Цилинь снова выдержал паузу.
— Пока моя отставка не принята, и я остаюсь директором Института, — напомнил он, — и я буду настаивать на должном уважении — если не ко мне лично, то к занимаемой мной должности. В частности, я настаиваю на том, чтобы меня ни при каких обстоятельствах не прерывали на полуслове... Но я понимаю ваше волнение и извиняю его. Что касается первого вопроса: да, платы целы. Судя по всему, имела место подмена деталей, произведённая или вами...
— Мной?! — доктор Коллоди вскочил с места.
Цилинь обдал его холодным взглядом.
— Вынужден повторить: я настаиваю на том: чтобы меня ни при каких обстоятельствах не прерывали на полуслове. Итак, подмена, произведённая или вами, или неустановленным лицом. Это явствует из того, что ни Джузеппе, ни Алиса не имели доступа к секвенсору. Предупреждая вопрос о мотивах: возможно, вы стали жертвой шантажа, или вам посулили нечто большее, чем ваш прежний статус. Я говорю об этом открыто, так как вас проверяли особенно тщательно. Должен признать, что не было выявлено ничего, кроме мелких нарушений. В свою очередь, версия о неустановленном лице подтверждается показаниями эмпатов, обнаруживших на платах следы ауры, не принадлежащей никому из допущенных до работ с секвенсором лиц. К сожалению, следы старые, а возможности наших специалистов по эмпатическому сканированию не столь велики, как нам хотелось бы.
Доктор Коллоди хватал воздух ртом, как рыба, но не садился.
— По второму вопросу, — продолжал цилинь. — Сейчас наши техники заняты ремонтом секвенсора, и есть все основания надеяться на успех.
— В таком случае, — сказал доктор, кое-как справившись с волнением, — мне нужно срочно покинуть собрание. Я хороший шерманщик, а техники могут сбить настройки.
— Что ж, это уважительная причина, — признал цилинь. — Идите.
Доктор торопливо кивнул и начал пробираться к выходу, изо всех сил стараясь не бежать сломя голову.
Глава 26, в которой наш старый знакомый сначала обещает сделать одолжение, а потом одалживается сам
11 октября 312 года о.Х. Послеполуденное время.
Территория бывшей Южной Европы. Страна Дураков, Вондерленд, мини-сити Кавай, отель "Фаршмак", административное помещение
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Социологические опросы подтверждают, что в нашем обществе, несмотря на свойственную ему дифференцированность капиталов, основой иерархии была и остаётся грациозность. Это связано с системой производственных и властных отношений, основанной на крайне дешёвом и при этом качественном труде заняшенного электората, а также с грациекратической системой правления, которая доказала свою устойчивость и эффективность. [...] Оборотной стороной системы является её негибкость и отсутствие социальных лифтов. Неграциозные поняши не могут рассчитывать на какой бы то ни было успех — за крайне редкими исключениями.
Джельсомина Бурдьё. Грациозность как ultima ratio. — См. в: Социальное пространство и символическая власть: Вып. 7. — Изд-во Понивилльского ун-та, Понивилль, 291 г. о.Х. С. 25.
Отель "Фаршмак" слыл сомнительным заведением, но был хорошим бизнесом. Про бар "Парафин" можно было сказать то же самое, и даже более того. Мадам Капительман полагала, что быть важнее, чем слыть, и уж тем более — казаться.
Лёжа на своей подстилке в каморке администратора, опустив уши и веки, старая поняша занималась любимым делом: подсчётом расходов и поступлений, а также простраиванием бизнес-стратегии на следующий сезон.
Картинка получалась примерно следующая. "Фаршмак", когда-то единственное место в Кавае, где приезжий или экспат мог прокантоваться недельку-другую, не подвергая себя опасности быть някнутым, в последнее время несколько просел по деньгам. Оборотистая Псения Сучак на пару с Дерри-Пасхой с полгода как открыли "Пед-хаус", постоялый двор, управляемый педобирами — в расчёте на приезжих, которых в Вондерленде становилось всё больше. Правда, цены в псюшиных хоромах кусались, так что обладатели менее объёмистых кошельков по-прежнему оставались верны "Фаршмаку". Но мадам Капительман прожила на этом свете достаточно и иллюзий не питала: окучив верхний ценовой сегмент, Псюша и Склизка рано или поздно примутся за средний. Нужно было что-то делать уже сейчас. Что-то, что не требовало бы больших инвестиций. Может быть, подумала мадам Капительман, стоит ещё шире закрыть глаза на шашни постояльцев с низконяшными поньками, скучающими без личной жизни, и откровенно перейти к почасовой сдаче номеров? Это, правда, могло распугать приличных клиентов, которые приносили стабильный доход, и к тому же делали заведению рекламу в своих доменах. Значит, надо как-то развести номера и нумера — например, обустроив последние на втором этаже и сделав отдельный вход... Или лучше на первом? Так или иначе, устраивать из гостинцы случной завод совсем уж в открытую нельзя: на межвидовые интимные отношения в Кавае, в отличие от продвинутого Понивилля, смотрели косо. Нужно было как-то удержать планку приличия, опустив её при этом как можно ниже. Это требовало известной изворотливости, но у мадам Капительман её трохи имелось. Изворотливость — качество, совершенно необходимое для старухи, у которой и в лучшие-то времена было не больше восьмидесяти граций, а теперь, если честно, осталось от силы тридцать.
— Пани Капительман, я до вашей милости, — раздался над ухом скрипучий голос Зюзявочки. Мадам открыла левый глаз и недовольно фыркнула.
— Пановья, шо вчера прибыли, сошли поснедать, — продолжал пан Зюзя, не обращая внимания на недовольство хозяйки, — хочут сесть отдельно в зале, а хде ж у нас зала? Я ж йим говорю, хде ж тут зала, а они гундять... — жук громко скрипнул хитиновым панцирем и скептически повёл максиллами.
Мадам Капительман тяжко вздохнула. Несмотря на каждодневные усилия, ей никак не удавалось доняшить Зюзю до потребного состояния. Нет, старый добрый жук была по-своему предан ей, любил свою хозяйку и жил при ней на правах челядина, но того фанатичного раболепия, которое отличало правильно заняшенных, за ним не наблюдалось. Другой челяди у мадам не имелось: все остальные работали на неё по найму, за деньги. Благо, денежки у мадам водились.
— Я ж говорила, проводи их в "Парафин", — распорядилась она. — Они ещё вчера сняли кабинет. Если кто их спрашивать будет — тоже проводи.
— Куды проводи? Кого проводи? Вы, мадам Капительман, такая странная пани, у вас семь пятниц на уме, — заворчал жук, недовольно приподымая рудиментарные надкрылья.
— Если кто-нибудь спросит наших гостей, — медленно, отчётливо проговорила мадам, — ты проведёшь этого кого-нибудь в "Парафин", в кабинет. У них там встреча. Понял? Иди.
Зюзявочка неопределённо пошевелил усиками, выпрямил ноги — в таком виде он доставал поняше до коленного сустава — и засеменил к двери, высоко подымая переднегрудь. Под брюшком жука виднелась солевая грелка: для насекомого его габаритов день выдался чересчур холодным.
Поняша положила седую мордочку на подстилку и прикрыла глаза, возвращаясь к своим мыслям, которые приобрели несколько иное направление. Она задумалась о новых постояльцах. С ними было что-то не так, и мадам Капительман пыталась уяснить, что именно.
Трое незнакомых хомосапых появились в "Фаршмаке" позавчера вечером. На ресепшене была куровца Грета — несмотря на свою основу, довольно толковая и расторопная девушка, хотя и не очень опрятная. По её словам, было заметно, что два хомосапых из трёх показались ей не то заняшенными, не то обдолбанными — хотя в чём это выражалось конкретно, объяснить не смогла. Все переговоры вёл третий, самый крупный из них, в странной чёрной шляпе и с длинной бородой, который представился как рав бар Раббас, или господин Карабас. Он взял два номера на втором этаже — однушку для себя и двушку для своих заняшенных-обдолбанных. Ещё он спросил, где можно нормально поесть. Узнал, что завтрак включён, а безопасно посидеть можно в "Парафине" через дорогу: именно там обычно собираются приезжие и экспаты. Господин Карабас заинтересовался и спросил, есть ли там укромное местечко, которое можно снять для переговоров. Грета сказала, что точно не знает, так как сама в "Парафин" не ходит. Незнакомец ответом удовлетворён не был, но сказал, что выяснит всё сам.
Неожиданности начались позже. Во-первых, утром к незнакомцам приходила какая-то знатная поняша, завёрнутая чуть ли не в трёхслойную попону и с глухой чёрной балаклавой на голове. По словам всё той же Греты, поняша была если не настоящей пусей, то уж точно двухсоткой: хотя та её не няшила, но куровца всё же вострепетала и, по собственному признанию, испытывала острейшее желание служить и стелиться. Странная поняша поднялась на второй этаж, пробыла недолго, ушла быстро. Потом появился господин Карабас, вроде бы довольный, и спросил, где находится "Парафин", ответа не выслушал, сказав, что понял. Потом она видела его на улице, он куда-то шёл. Несмотря на солнце, — денёк выдался безоблачным, жарким, — он так и ходил в своём чёрном одеянии и шляпу не снимал. Нет, он не возвращался — во всяком случае, Грета не помнила, когда он вернулся, хотя от места не отходила. Тем не менее, он каким-то образом оказался у себя в номере и заказал горничной бутылку содовой и овсяные крекеры.
В "Парафине" тоже творилось что-то необычное. Поняш там, слава Дочери, не появлялось, но приходили какие-то две крысы. По словам барменши, она таких никогда не видела: чёрные, неестественной величины — пришли, понюхали и пошли прочь, ничего не заказав и ни с кем не заговаривая. Возможно, крысы были не связаны с незнакомцами, но мадам Капительман сердцем чуяла, что появились они неспроста.
Она как раз задумалась над тем, какая тут может быть связь, когда в дверь постучали.
Старуха тут же открыла глаза и подняла уши. Зюзявочка стучаться бы точно не стал, а другие не посмели бы сюда соваться, зная за мадам, что она этого не любит. Тем не менее, выбора у поняши не было: стук повторился, и он был уверенным, убедительным.
— Ну що ви там копошитесь, вам открыто, ноги вытирайте, — выдала она свою обычную тираду.
Дверь открыла ручная белка-летяга. За ней в комнатку вошла высокая, статная поняша в виссоновой балаклаве, расшитой серебром. При одном взгляде на неё старуха ощутила дрожь в животе и острейшее желание встать и поклониться. Пришлось зажмуриться и продышаться через рот.
Неизвестная отнеслась к этому с пониманием, и даже отвернулась. Во всяком случае, приоткрыв глаза, мадам Каптильман увидела, что незнакомка рассматривает единственную интересную вещь в комнате — картину, изображающую Кавай с птичьего полёта: красные черепичные крыши, зелёные клинья выпасов, жёлтые полоски грунтовых дорожек. В углу темнела подпись — след помёта художника-бэтмена.
