— Встань, — приказал Кэрту. — Палку возьми. Да не так. Второй рукой не хватайся, а то за спиной привяжу. Давай ещё раз.
Жуга даже по сторонам оглядываться не стал. И так знал, что не видать ему никакой подмоги. Если уж пришлые над ним посмеяться решили, им в этом ни небо, ни земля не помешают.
— Глава пятая. Отряд Увара
Чужаки, что с Кабаном ушли, вернулись спустя время. Без Кабана вернулись. Люди уж не знали, что и думать, но Жуга-то слышал, как Хорэту сказал Нэндру, мол, хитрец Кабан до города их довёл, в город один вошёл, вернулся, золота им вынес, мужиков с телегами забрал и снова в город ушёл. А они его ждать-то не пожелали. Кто его знает. Город всё ж таки, не лесное селище. Стены каменные, дома крепкие, внутри-то всяко не пара десятков защитников. А ну как их хитрец Кабан на своих "гостей" натравит. Лучше уж сюда вернуться. Нэндру это не порадовало. Собрал своих-то, мужиков и баб выгнал, сказал, мол, загостились, надо бы собираться. Про город ничего не добавил, а только про то говорил, что нечего, мол, тут в глуши разлёживаться. Дома-то небось новый князь давно сидит. У мужа-то госпожи их брат был младший, недавно в возраст вошёл. Как госпожа-то пропала, многие говорили про то, что лучше нового князя призвать. Всем он люб, этот брат мужа-то княгини, всем он хорош. Пока их дома не было, слуг княгининных, поди, всех повесили, сама она в этих краях сгинула... надо нового князя искать.
Жугу-то прогнать забыли. Потом заметили, за дверь выставили и дальше разговор продолжили. До чего пришлые договорились, он не знал, только заметил: настороже они теперь. Золото, которое им Кабан дал, поближе к вьючным коням снесли, всю сбрую проверили... хоть сейчас садись на лошадей да и отправляйся в дорогу. А всё же не торопились. Ждали, с чем Кабан вернётся. Вроде как и не тревожились. Только ходить по одному перестали, дозоры наладили да за мужиками здешними стали приглядывать. А ну как врагов наводят?
А Кабан всё не возвращался и не возвращался и вот вместо него другие наскочили. Жуга-то их видел уже и все в поселении тоже. Дядюшка Увар, девчонкин-то родич, со своим отрядом. Ой, и много с ними было народу! И бабы, и девки, и дети... только сперва-то малый отряд наскочил. Наскочили, пришлых увидели, крикнули что-то вовсе непонятное, развернулись и уехали. Пришлые тут же одеваться принялись. Броню свою надели, оружие приготовили, на коней своих расселись... а тут и Увар подоспел. И ведь неказистый-то человек, а как гордо себя держал! Кабан как-то про него обмолвился, что он вроде как лично своему князю служит, никому другому не кланяется.
— Кто вы такие? — спросил этот самый Увар на местном языке. Говорил он плохо и как будто проглатывал половину звуков. Поди его ещё пойми!
— Не твоё дело, пёс, — гортанно отозвался Нэндру тоже по-местному. — Зачем пожаловал?
— Ты хуже пса, ты шакал. По какому праву вы загораживаете нам дорогу?
Что такое шакал, никто не понял, слово было произнесено незнакомое. Но Нэндру, видно, его откуда-то знал.
— По какому праву ты спрашиваешь? — зло отозвался он, оглаживая рукоять меча. Видно было, этих людей так просто конями не стопчешь. И сами верхами, и оружие при них доброе, и их больше, чем пришлых-то. Да и место на въезде в поселение неудобное. Коней не развернёшь толком. Увар, видать, тоже это понимал.
— Хочешь ответа — ступай к реке, — предложил он. — У реки ответим.
У реки-то просторно на берегу было. Увар-то там и останавливался, когда через них на восход проходил. Нэндру скривился.
— Ещё до ночи в небесных чертогах пировать будешь, — посулил он.
Увар расхохотался:
— Ну, а ты прямиком в преисподнюю отправишься!
Что такое преисподняя, никто тоже не знал, и Нэндру, кажется, тоже. Но понял, что не в хорошее место его посылают, и нахмурился.
К реке-то всем поселением высыпали. Все дела бросили, смотреть отправились. Шутка ли! Чужаки дерутся. Сперва с каждой стороны по одному воину вперёд выехало. Из пришлых-то с топором узким, а человек от Увара вроде как шипастый такой шар на цепи к палке приделанный держал. Съехались-то, ударили, щитами-то прикрылись, разъехались, снова сошлись. А там и остальные тоже присоединились. Жуга-то вместе со всеми смотрел. Вместе, да не вместе. В лесу схоронился, от остальных-то в сторонке, да и смотрел. Не любили его теперь в поселении.
Пришлые-то кучкой держались. Копья вперёд выставили и ехали — сперва медленно, вовсе шагом, а потом вроде как быстрей и быстрей. А из людей Увара иные-то стреляли из луков каких-то странных — коротких и поперёк них тоже что-то приделано, а иные тоже вперёд скакали, только по-другому, чем пришлые, держались. Увар-то людей своих полукругом пустил и они вроде как обняли пришлых. Пропустили, а потом с боков ударили. Все кричат, все друг друга подбадривают. Местные-то тоже кричали. Увару, конечно, кричали, он ведь им знаком уже был и не обижал никого, когда летом гостил. А пришлые — а что пришлые? Нелюди, как есть нелюди! Шум, визг, вой, крики... Вон один пришлый лежит, а вот и второй... и ещё вон там... Те, которые с Уваром-то пришли, тоже не все на людей похожи. Визжат, мечами кривыми размахивают, боли не чувствуют... страшные! Нэндру-то вдруг крикнул что-то. И вроде всё не так стало. Уже не два войска сражаются, а одно другое к реке теснит. Теснили-теснили, потом пришлые вроде как вместе собрались и принялись себе дорогу расчищать, вроде как проталкиваться вдоль реки на восход. Иные-то из них даже не заметили этого, всё бились да бились с людьми-то Увара, но большинство всё ж вырвалось. Стрелами ещё назад стреляли да с тем и уехали.
Рассказывать-то оно вроде как тихо можно, а там-то ничего тихого не было! Люди-то Увара, как поняли, что их берёт, за чужаками ещё погнались немного, но и среди них было много раненых, бросили гнаться-то.
Кто-то по полю прошёлся, добил тех пришлых-то, которые с коней свалились, а другие своими ранеными занялись. Баба откуда-то страшная в мужской одежде появилась, захлопотала. Вроде как тоже знахарка-то. Ну, и местные подскочили, чашу с мёдом Увару подали, в дом Кабана позвали, не побрезгуй, мол, гость дорогой, спаситель ты наш, избавитель. Увар-то и не побрезговал. Оказалось, правда, что не все пришлые к реке-то вышли, нашлось кому коней сменных увезти, да тех, которые поклажу возят. Пока Увара-то у реки чествовали, пришлые всё своё забрали и убрались подобру-поздорову. Увар-то, конечно, хвастался, мол, отдохнуть только дайте, догонит и добьёт, но понятно было, что не станет. К ночи новая радость. Кабан вернулся. Разминулись они как-то с пришлыми. Кабан-то по другой дороге ехал, поближе к нагабарской стороне. И сам вернулся, и мужиков, которых с собой взял, вернул, и даже телеги с добром. Был там и хлеб, и мясо вяленое, и ткани разные и всего много такого важного, что и не понять даже, как Кабан без оружия это всё провёз. Но вот. Провёз как-то. Выслушал местных-то, Увару руку пожал, на баб цыкнул, чтобы еды несли. А те и рады стараться. Эти-то гости — не чета пришлым. Ни на кого грозно не глядят, людей грязью не считают, спать с собой девок не заставляют да и свои жёны у них. Живо всех гостей по домам разобрали, никто под открытым небом не остался. Только те, странные, которые в бою визжали, недовольны были. Хотели даже отказаться, но Увар что-то сказал, прикрикнул — они и пошли. Дозорных тоже выставили. Видно, бывалые люди.
В доме Кабана, в общем зале, было людно. Там сидели и воины Увара (не все, конечно), и мужики из поселения, и люди Кабана, включая того кривоного старика из полуденной страны. Всем было весело. По кругу пускали чаши с мёдом, по кругу пускали блюда с едой, а Увар сидел выше всех и рассказывал что-то о своих странствиях. Жуга не слушал. О нём все забыли. Мальчишка забился в угол и пытался понять, что же ему делать. Пришлые ушли. Убрались из его жизни, как это случалось со всеми, кто ему когда-то угрожал. А его вот оставили. Забыли, как ненужную вещь. То и понятно — кто он им? Так, щенок подсунутый.
А местным? Местным ещё хуже, чем щенок. Змеёныш. Мужики-то, которые с Кабаном вернулись, рассказали, поди, как он раненых нагабаров добивал. Тут-то ему, небось, и конец придёт. А куда деваться? Куда он денется, кому он нужен...
Жуга тихонько выскользнул во двор. Кабан, небось, одёжу свою отберёт хорошую, и обувку тоже, да и...
— Вот ты где! — раздался злорадный голос Войши.
Жуга втянул голову в плечи. Он за зиму-то вытянулся и окреп, но и Войша меньше не становился. Отрок, уже скоро и вовсе возмужает, а уж злющий-то! Ведь и раньше Жугу за что-то бил, а Жуга тогда и вовсе ничего не сделал!
— Чего тебе? — пробормотал Жуга.
— Что, бросили тебя твои чужаки? — злорадно спросил Войша и толкнул Жугу в плечо. Несильно толкнул, так, примерялся. — Теперь ты у Кабана не любимый сынок? Трус, подлиза! А расскажи, чему они тебя научили? Небось навоз за ними убирать?
— Я тебя не трогал, — тихо сказал Жуга, но разве Войшу этим уймёшь? Как ещё всё поселение не позвал посмотреть, как "змеёныша" бить будет.
— А помнишь, как они меня плетью огрели? — не отставал Войша. — Теперь-то они за тебя не заступятся! Где они теперь? Сбежали! Хвосты поджали и сбежали!
Жуга, конечно, помнил. Войша тогда хотел подглядеть, как пришлые Жугу гоняли, а им такое без надобности. Сами-то над ним ухохатывались, а мальчишек местных и убить могли, если те не убегали. Нечестно это! Он никому тут ничего не сделал и к Нэндру не напрашивался! И мужики-то тоже хороши. Сами головы поднять при пришлых боялись, а теперь-то конечно! Петухами расхаживают! Прогнали чужаков! Да кто прогнал? Увар и прогнал, он пусть и гордится, а вы-то тут при чём? И Войша туда же!
Войша толкнул его сильней, но Жуга устоял. Не зря ж его пришлые-то гоняли и били, если падал. А Войша окинул взглядом его фигуру и вдруг догадался, чем посильней уесть.
— Нож-то отдай, — приказал мучитель. — Ты не отрок, тебе его даже в руки брать нельзя. Отдай!
Жуга попятился. Войша его сильнее. Пожалуй, что отберёт да ещё синяков наставит. А что синяки? Будто мало его и без Войши били. Достал нож. Хороший. Такого железа ни у кого нет, Кабан, верно, купил где-то далеко. А ножны местные. У них здесь мастера есть, так кожу выделают — никто больше не сможет!
— Отдай! — жадно протянул руку Войша.
И Жуга решился. Чуть не зажмурился с перепугу-то, но вспомнил, как его за это пришлые лупили. Нет, надо в оба смотреть. И ударил. Хорошо ударил, как учили. Войша и не вскрикнул даже. Упал сразу и кровь хлынула. А Жуга смотрел на него и трясся. Вот он сам сейчас... не чужого, не оборотня, не нагабара. Своего убил... Теперь ему ни к одному очагу сесть нельзя... Боги отвернутся. Огляделся — вокруг никого. Все в доме, все Увара слушают... Жуга наклонился... вроде мёртвый. Вытер нож о сухой край рубахи Войши — почти всю её кровью залило. Убрал нож в ножны. Постоял ещё. Повернулся да побежал.
Ноги сами принесли туда, где его конь стоял. Тот, любимый дядькин, которого Кабан Жуге для похода выделил. Жуга-то помнил, где сбруя лежала. Коня погладил, взнуздал — сам не запомнил. И как в седло вскочил — тоже из памяти выпало. Только и осталось, что дорога в ночи. Туда, на восход, где скрылись пришлые. Сидел как учили и всё коня какой-то веткой нахлёстывал. Добрый у дядьки конь. Не сбросил, не заартачился. Бежал и бежал, покуда вдруг на дороге не окликнули. Жуга уж не знал, куда теперь, бежать, спасаться, коня гнать, вдруг вывезет? Но потом расслышал: гортанный голос-то, знакомый. Пришлые? В темноте не разглядеть. Его с седла сняли, пальцы разжали, так в поводья вцеплялся. К костру бросили, насильно в рот вина влили горячего. Жуга даже удивился — за что ему почёт-то такой? Его всё колотило. Кто-то сунул чашу в руки, Жуга в неё вцепился и глаза уткнул. Спросят сейчас, а что он скажет?
Кто-то толкнул его носком сапога, от костра легла чёрная тень. Жуга поднял голову и увидел спокойное лицо Нэндру. Лоб его был обвязан тряпкой, на которой чёрным пятном проступала кровь. Нэндру ждал.
— Я убил его, — сказал Жуга. — Войшу. Он хотел отобрать нож. Сказал... сказал... сказал, что я не отрок. Не мне носить. Хотел себе забрать. А я не дал.
Он опустил взгляд на свои руки и только сейчас понял, что они перемазаны в крови. В чужой, но и своей тоже, неудачно как-то нож зажал, пальцы на лезвие под конец удара скользнули. Тогда не заметил, а теперь было больно.
— Ты не отрок, — согласился Нэндру. — Ты щенок.
Катлюс — щенок на их языке. Его новое имя. Жуга вдруг понял, что пришлые не дразнились. Они были — как княжеская свора собачья, натасканные убивать псы. А он ещё щенок. Может, в доброго пса вырастет. Если не убьют туточки.
Катлюс.
Жуга всмотрелся в глаза хозяина — в них ничего не отражалось — и кивнул.
— Оставайся, — сказал Нэндру. И Жуга вдруг перестал дрожать. Он глотнул ещё вина из чаши и выплеснул остатки в костёр — для богов. Чтобы не забыли его теперь. Верят ведь эти люди хоть в каких-то богов? Родные, небось, за Жугой теперь не присмотрят.
— История четвёртая. Эрна
— Глава первая. В дорогу
Эрне недавно исполнилось двенадцать лет и она была очень довольна собой. Хорошенькая, светловолосая — в родителей, — она унаследовала рост своего отца и уже почти переросла свою мать, ведьму Магду. Девочка говорила, кроме своего родного языка, на нагбарском, на церковном, знала говор болотных язычников на востоке. Подруга матери, тётушка Вейма, хоть и редко её отпускал от себя Дюк Клос, преподала девочке основы семи свободных искусств, старый друг матери, дядюшка Лонгин, начал учить Эрну чёрной магии, ну, а Магда приваживала к своему ремеслу. Эрна была убеждена, что это делает её лучше не только сверстников в деревне, но и всех людей, которых она знала с самого рождения. Пережитые пять лет назад ужасы отступали в прошлое, забывались. Мать частенько оставалась ночевать в замке, она родила барону нескольких сыновей и всех их барон признал, хоть и не дал им доли в своих владениях. Эрна не раз оставалась в лесном домишке совершенно одна, на что не решился бы никто в деревне, и не раз принимала людей. Давала советы, которые дала бы мать, варила снадобья, а иногда и выполняла другие просьбы, которые мать никогда бы не согласилась выполнить. Дядюшка Виль — он же висельник и убийца, высший посвящённый и проклятый Медный Паук — заходил к ним редко и, казалось, не всякий раз вспоминал даже, что Эрна обещана ему ещё до своего рождения. После того случая пять лет назад барон выхлопотал ему прощение за все совершённые преступления и с тех пор Виль умудрялся не попадаться.
Всё было прекрасно, только вот в последнее время на Эрну стали странно коситься в деревне. Говорили — и это была неправда! — будто бы от её взгляда киснет молоко. Будто дети плачут и болеют, если она берёт их на руки. Будто советы её хороши, но, стоит прибегнуть к её помощи, в доме непременно что-то да сломается. Кто постарше, вспоминал старую ведьму, наставницу Магды, от той всегда было вреда ничуть не меньше, чем пользы. А недавно один из мальчишек, Аццо, кинул в неё комком грязи, прямо на новенькое платье, недавно привезённое Веймой из Ранога! Эрна только повернулась, только посмотрела на него — паршивец упал на колени и забился в судорогах. Притворялся! Конечно, он притворялся! Но почему-то все столпились вокруг него, проклятый мальчишка всё никак не хотел униматься и Эрна, не выдержав, сбежала к себе в лес. Магда потом говорила, будто её вызывали унять припадок у ребёнка в деревне. Ребёнка! Да он выше Эрны!
