3.1.Растущая луна: зверь во мне

Илкер не сразу смогла найти слова, услышав столь жуткую историю.

— Если это правда, — прочистила она горло, — то не лучше ли было избавиться от этих манускриптов? Сжечь их, как и остальные... — предположила она.

— Пути Эль-Элиона неисследимы, — философски заметил Кирос. — А священники — слуги его. Высокий Вецай постановил, что пока они не могут сопротивляться магии или проклятию свитков, но это не повод уничтожать их. Возможно, сейчас не время, но когда-нибудь Всемогущий поможет прочесть их без ущерба для жизни.

— Благодарю за столь подробные разъяснения. Я обязательно расскажу об этом Поладу, пусть он примет решение относительно этих книг. И обязательно сообщу вам, что он решил.

Мастер Кирос с достоинством поклонился:

— Я еще нужен вам, ваше высочество?

— Нет-нет, мастер. Благодарю. Я дам вам знать, если буду нуждаться в вашей помощи.

— В таком случае, я покину вас. До свидания, ваше высочество.

— До свидания, мастер Кирос, — через силу отозвалась девушка.

Перебирая книги в одиночестве, Илкер снова размышляла над услышанным. Смерть отца и матери никак не могла быть следствием проклятия. Ведь они умерли после того, как свитки давно перешли в собственность графа Оруна, а от него — церкви. А смерти священников... Как легко списать их на проклятие, но кто знает, от чего они умерли? Полад обязательно должен разобраться в том, что происходит. А еще лучше, если он позволит разобраться в этом ей.

16 сабтамбира, дом Каракара

После завтрака мужчины переглянулись и поднялись в кабинет Каракара, чтобы обсудить то, что не предназначалось для ушей женщин и гостей. Гостем стал Щуа — после похорон он поселился у них. Авиела и его сыновей он проводил отчаянным взглядом: пребывание с женщинами, когда мужчины будут обсуждать что-то важное, возможно, смерть матери, причиняло ему почти физические страдания. Но поделать он ничего не мог: пока не взял имя, не можешь рассчитывать на то, что к тебе будут относиться, как к равному. Дом Щуа пока пустовал, парнишка не хотел туда возвращаться, и Авиел прекрасно его понимал: нет ничего страшнее пустого дома. Он когда-то пережил подобное.

В кабинете Каракар сразу сел в кресло у камина. Ле занял стул у окна. Алет закрыл за собой дверь и постоял немного, прислушиваясь.

— Не доверяешь жене? — осведомился Каракар.

Сокол недовольно дернул плечом.

— Я начинаю привыкать к тому, что между тем, что она обещает и тем, что делает — лежит гигантская пропасть.

— Не будь к ней слишком строг. Ей трудно привыкнуть к нашим обычаям. Я вижу, что она старается. Но с ее характером.... Ей непросто, и ты должен набраться терпения, — Авиел отбросил со лба волосы и вдруг осознал, что точно таким же движением их отбрасывает Ле — его старший сын. От этого потеплело на душе. Но он вновь посерьезнел. — Что ты узнал, Ал?

Сын подвинул стул и сел напротив. Он ничем не напоминал отца — все взял от матери. Вот Шела удался в него. При воспоминании о сгинувшем неизвестно где Ястребе сердце защемило сильнее. Отыщут ли они его когда-нибудь?

Алет всматривался в отца, будто пытаясь угадать, о чем он думает. Каракар чуть приподнял брови, и он заговорил.

— Во-первых, теперь сомнений не осталось — Сафер убил эйман. Вернее, эйм. Загадка — почему она посмотрела ему в глаза. Ведь знала же, что нельзя.

— Кто-то напугал ее? Пригрозил убить сына? — предположил Удаган.

— Можно предупредить: пойдешь к Охотнику — убьем сына. И она вернулась бы. Возможно, вернулась бы. Но посмотреть в глаза эйму для нее равносильно самоубийству. Я не знаю, как к такому можно принудить.

— Что говорят? По-прежнему нас обвиняют?

— Женщины сплетничали об этом в первый день, но сейчас им закрыли рот. Нас кто-то прикрывает, — ответил Лев. — Не знаю, надолго ли, но пока прикрывают.

— Есть еще что-то?

— Отец, — снова вступил Сокол, — с Щуа беседовал Цовев Юнко, как ты и предположил с самого начала. Он промыл ему мозги так, что тот до сих пор бредит убийством Охотника. Нельзя его отпускать от нас.

— Между прочим, за Корсаком и Ежом тоже следил эйм Цовева, — встрепенулся Удаган. — И почему-то он не заметил, что Елиаду грозит опасность. А ведь его для этого специально посылали. Чтобы проследить, защитить, предупредить, если что...

— И маленькому воробью очень легко следить за домом, его не заметишь со стороны.

— Это догадки, — вздохнул Авиел. — Без веских улик никто нас слушать не будет. Но если честно, и эти догадки мне очень не нравятся. Не хотел бы я стать врагом дома Воробья. И молчать, когда происходит такое, тоже нельзя.

— Отец, я помню... — решился Лев. — В первую встречу, когда мы беседовали с главами домов... Ты сказал, что Охотник не убивает эйманов, и посмотрел на Баал-Ханана. Ты что-то знаешь?

— Да, — нахмурился Авиел. — Но это не имеет значения.

— А если имеет?

— Нельзя выдвигать какие-то обвинения, не имея веских доказательств.

— А доказательств мы не найдем, — подытожил Алет. — Если только убийца не захочет признаться.

— Мы можем последить за Воробьем и Юнко. Может, что-то и узнаем.

— Нас вычислят очень быстро. И каракара, и сокол довольно заметны. Это тебе не юнко. Обидно, что никому нельзя довериться.

— А если Беркуту? — предложил Алет.

— Беркут себя уже показал, — покачал головой отец. — Он будет всегда на стороне своей семьи и сдаст нас, если будет малейшая опасность для его детей и внуков.

— Значит, ничего нельзя сделать?

— Будем наблюдать пока. Спешить некуда, Охотник будет жить, по крайней мере, до следующего Обряда... Может, за это время убийца где-нибудь и проколется. И предатель тоже.

— К нам идет Талмон Чайка! — вскочил Удаган — его эйм караулил у ворот дома.

— Что ему нужно? — Алет тоже встал.

— А ты не догадываешься? — грустно усмехнулся Каракар. — Встретим гостя.

— Отец, нельзя отдавать им Щуа. Они погубят мальчишку! — твердил Алет, спускаясь вниз.

— Он выбрал свой путь, — отрезал Каракар. — С главой Дома мы спорить не будем!

Стук в дверь раздался, едва они вышли в холл. Алет открыл дверь.

— Можно к вам? — широко улыбнулся Чайка. Худой старик с лицом, сморщенным, как печеное яблоко, излучал дружелюбие.

— Проходите, Талмон, — пригласил Авиел. — Чем обязаны визиту?

— Ну, как же! У вас мой сын загостился, — эйман, не взявший имя, у которого погибла семья, и вправду считался сыном главы Дома. — Щуа, что же ты?

Парнишка подошел к взрослым. Женщины как по волшебству исчезли. Ранели наблюдала происходящее из столовой.

— Добрый день, Талмон, — почтительно поздоровался Щуа, но в манерах сквозила настороженность.

— Мне сказали, что тебя приютил Каракар, но пора возвращаться в Дом. Скоро Обряд, ты должен подготовиться. Вещи у тебя есть какие-нибудь? Собирай и пойдем.

— Я не хочу, — тихо возразил мальчишка. — Мне здесь хорошо. Я здесь хочу, с Каракаром.

— Авиел? — Чайка взглянул на хозяина дома.

— Это его решение, — заверил он.

— А ты объяснил ему, что означает это решение? — улыбка исчезла с лица Талмона. — Что слившийся с семьей изгоев становится изгоем. Ты это объяснил ему?

— Он не слился с моей семьей, — возразил Каракар. — Ему трудно сейчас, он гостит у меня. Позже он вернется в твой Дом.

— Или позже вернется к тебе, — отрезал Чайка и снова повернулся к Щуа. — Сынок, тебе надо переехать ко мне. Хотя бы до Обряда. Если ты этого не сделаешь — создашь проблемы для людей, которые тебе помогли.

Алет дернулся возразить, но отец сдержал его.

— Идем, — настойчиво повторил Талмон. — Ты хороший мальчик, вряд ли ты хочешь причинить неприятности своим друзьям.

Щуа взглянул на Авиела.

— Я приду. После Обряда. Можно?

— Можно, — твердо ответил Каракар.

— Спасибо. Я и до Обряда заходить буду. Можно?

— Конечно, — подбодрил его Авиел.

— Спасибо. Спасибо за все, — он крикнул это и в дом, невидимым женщинам, а потом вышел.

Чайка тоже кивнул.

— Спасибо, Каракар.

И его взгляд Авиелу очень не понравился.

Дверь закрылась.

— Отец, он убьет его, — простонал Алет.

— Зачем? — отмахнулся Каракар.

— Щуа захочет убить Охотника и...

— За это не убивают. Меня же не убили. Вот если он что-то узнает об истинной причине смерти матери... Будем надеяться на лучшее...

— Если он умрет, это будет на нашей совести.

— Хватит уже, — прервал Авиел. — Совесть не безразмерная, чтобы вешать на нее все. Можешь проследить за ним, если так беспокоишься.

— Прослежу, — обронил Сокол.

— Проследи, — с тревожным сердцем Авиел направился к лестнице. На первой ступеньке обернулся. — Займитесь чем-нибудь. Я хочу побыть один.

Он не был уверен, что поступает правильно. Он в последнее время ни в чем не был уверен — и это мучило больше всего.

В кабинете он подошел к окну и застыл: на подоконнике лежал пожелтевший носовой платок с монограммой А и К. Бурые пятна — застарелая кровь — наплывали на буквы. Сердце билось как сумасшедшее: он очень хорошо знал этот платок.

После убийства Фарея Охотника Авиел неделю не приходил в себя. Тана рассказывала, что в замок его принес Беркут с сыновьями, и после этого ни разу не заглядывал к брату. Но когда у Каракара прояснилось сознание, первое, что он увидел над собой — янтарные глаза сына, такие же как у матери, и боль в теле, страх неизвестности — все сразу ушло. Он быстро пошел на поправку.

Ал не сразу признал отца, но Каракар этому не удивлялся — столько лет в доме Охотника. Он запасется терпением...

Еще через неделю Каракар поднялся. Раны болели, но лежать он не имел права. Столько надо сделать... Первым делом он отправился к брату. И вот тут-то его и встретили. Они прятали лица, но намерения были очевидны. И сопротивляться он не мог. Даже если бы раны зажили, все равно с пятью эйманами не справишься. Особенно когда бьют в спину, стреляют с деревьев.

Он упал на землю, уже ничего не слыша, в глазах плыло. Краткое сожаление о том, что так и не узнал сына лучше, сменилось ожиданием последнего удара, который медлил.

Потом ему накрыли лицо какой-то тряпкой. "Не хотят, чтобы я и перед смертью узнал их?" — удивился Каракар, а незнакомый голос произнес:

— Не бойся. Ты не умрешь. Я выкупил тебя, Авиел. Ты будешь изгоем, но будешь жить. Это уже неплохо, правда? Но я пока хочу, чтобы никто не знал, кто я. Ни ты, ни они. Мало ли... Если ты мне понадобишься, я с тобой свяжусь. И на память возьму твой платок. Это будет мой знак — получишь его, значит, мне нужна твоя помощь. Пора отдавать долги.

Справившись с собой, Авиел осторожно вынул раму, стараясь не столкнуть послание на землю. Но опасения были напрасны: в платок завернули небольшой камень, чтобы его случайно не сдуло ветром. И еще там лежала записка. Дрожащими руками Авиел развернул ее: "Цартан, мадам Жалма, 19 сабтамбира, шесть часов вечера пополудни". Пришла пора отдавать долги.

16 сабтамбира, Цартан

...Ялмари еще никогда не испытывал такой ненависти и страха одновременно, злоба будто текла из него толчками, и ужас тоже постепенно переплавлялся в злость. Шерсть встала дыбом. Усилием воли он сдерживал рвущиеся наружу клыки и отступал. Враги не должны знать, что он готов к бою, что он будет рвать и убивать до тех пор, пока у него останутся силы. Он почувствовал, что дальше отходить некуда: уперся в угол стены. Тогда припал на передние лапы, готовый прыгнуть в любой момент.

В темном подвале скрипнула дверь и в комнату шагнула Илкер. За ее спиной маячил еще кто-то и, кажется, уговаривал ее не глупить, но девушка смотрела на волка. Глаза в глаза.

— Ялмари, — голос ласковый, нежный, просящий. — Ты ведь узнал меня? Ты не можешь меня не узнать!

Она сделала шаг к нему. Позади предостерегающе крикнули. Илкер замерла, потом сделала еще шаг.

— Ты узнал меня, — она еле сдерживала слезы. — Все не может закончиться так, — продолжила она. — Эрвин обещал мне счастье. Может, недолгое, но счастье. Ты не можешь забыть меня. Не можешь. Я хочу дотронуться до тебя, — она сделала еще один шаг. — Я дотронусь до тебя — и все будет как прежде. Ты все вспомнишь и придешь в себя.

Еще один шаг. За спиной кто-то маячит, но он не смотрит на второго, только на девушку — жену, любимую — она приближалась, а сама светилась надеждой. За спиной все смолкло. Воцарилась такая тишина, что он слышал дыхание присутствующих: Илкер — у нее сердце бьется с перебоями, за ее спиной другой — дышит почти неслышно...

— Ялмари, — Илкер улыбнулась несмело и протянула руку. — Я люблю тебя...

Он стремительно прыгнул, целясь в горло. И не промахнулся. Девушка не вскрикнула. Кричали другие, били его, но он сильнее сжимал зубы, ощущая соленый вкус крови, который на этот раз нравился...

Ялмари вынырнул из сна в серый рассвет, судорожно глотая ртом воздух. Шрам тут же подошел.

— Что? Болит что-нибудь?

Принц тряхнул головой и прохрипел:

— Воды!

Етварт подал кувшин. Ялмари с наслаждением выпил почти все. Вернул сосуд, упал на подушки и прикрыл глаза ладонью. Сон казался страшным пророчеством. Но он ведь не сделает этого — не убьет Илкер. Этого не может быть!

— Приснилось что-то? — спросил Шрам.

— Етварт, не кудахтай надо мной, ладно? После костра ты так за меня не переживал.

— Тогда у меня не было приказа присматривать за тобой, — объяснил Шрам.

— Ах, так ты выполняешь приказ! — тоже ухмыльнулся Ялмари, отгоняя страх. Затем предложил. — Если хочешь спросить о чем-то — спроси.

— Моя догадка верна? — Шрам не повернулся к нему.

— Да, — они понимали друг друга с полуслова. Ялмари знал: он спрашивает о том, что принц — оборотень. Ответив кратко, он ожидал дальнейших расспросов. Но полуполковник проявил тактичность.