На что вообще рассчитывает Дамблдор?
— Пророчество, — говорит Гарри, ерзая в кресле. — Если я вызову Волдеморта на дуэль?
— То он уклонится, — незамедлительно отвечает дедушка Альбус.
— Но как же тогда? — теряется Гарри.
— Волдеморт будет безуспешно пробовать незаметно взять власть в Министерстве, пока не настанет лето. Затем Министерство будет отключено, так как сроки, отведенные нам на победу, истекли, и за дело возьмутся маги из Европы. В промежутке, между отключением Министерства и пока силы из Европы будут обратно собираться в Британии, Волдеморт нанесет удар, уже не сдерживаясь и не оглядываясь на Статут, Министерство, потому что за ним все равно будут охотиться, неважно, нарушит он Статут или нет. Министерство будет взято штурмом, а комплекс в его подземельях разрушен или поставлен на службу Волдеморту.
— Такое возможно? — вырывается у меня.
— Нет ничего невозможного для сильных магов, — отмахивается Дамблдор, — поэтому комплекс будет разрушен при захвате самими сотрудниками Министерства. В результате общая мобильность и связь магов резко упадут, и прибытие магов из Европы резко замедлится. После Министерства Волдеморт нанесет удар по Хогвартсу, чтобы достать тебя, Гарри. Победив и уничтожив всех здесь, он сразится с тобой на дуэли, в которой ты будешь связан и без палочки. Формально пророчество будет исполнено — один из вас падет от руки другого, фактически же — он поразит тебя.
И своими же руками убьет свой крестраж? Стоп. В Гарри получается две души, своя и кусочек от Волдеморта. Какую из них поразит Авада? Можно не сомневаться, что бить Лорд будет Авадой, как бы расплачиваясь и перечеркивая прошлое поражение, на Хэллоуин 81-го. В этом план Дамблдора, как избавить Гарри от крестража и не дать умереть? Как-то вяло, ну поразит Волдеморт кусок своей души, проверит Гарри — жив? Жив! — и жахнет Авадой еще раз. Или он от удивления решит, что Гарри реально не берут Авады и Кедавры, и в ярости покончит жизнь темнолордным сепукку?
Все равно как-то вяло и на соплях все натянуто.
— Но есть разница, — говорит Дамблдор, поглядывая на Гарри, — можно пасть на колени, скулить и умолять о пощаде, а можно встретить смерть с гордо поднятой головой, зная, что ты умираешь не напрасно.
Сила Любви. Или вернее будет сказать — сила Жертвы во имя Любви? Почему он не говорит прямо, что требуется от Гарри? Или тогда эффект будет разрушен?
— Пророчество будет исполнено, и тогда Вол... Волдеморта сможет поразить любой?
— Ты был близок к смерти Гарри и неоднократно, — тихо говорит Дамблдор, — но каждый раз смерть промахивалась на волосок, потому что ее направлял не Волдеморт. Пророчество хранит и оберегает не только тебя, но и его, но вот цена, которую платят за это окружающие?
От осознания подтекста у меня волосы встают дыбом по всему телу. Луна... Луна была при смерти, потому что требовалось спасти Гарри?
— Рон, — бормочет сам Гарри, в глазах его видны слезы. — Он принял мою смерть? Сириус?
Судя по всему, Дамблдор хотел поговорить именно об этом, потому что он кивает.
— То же самое будет и с теми, кто нападет на Темного Лорда. Смерть примет кто-то рядом, но не Волдеморт. Он может умереть только от твоей руки, Гарри.
Или от чужой, когда пророчество исполнится? Неудивительно, что Дамблдор ничего не говорит прямо, у кого язык повернется сказать: "Гарри, нужно, чтобы ты умер, да еще и добровольно?" Не исключено, что прямая отправка на смерть и не сработает, хрен его знает, как все эти мистические механизмы работают. Что, кроме Лили никто из магичек не жертвовал жизнью за детей? Да не смешите мои тапочки! Мать, отдающая жизнь за детей, это и без всякой магии постоянно происходит, но сработала Жертва почему-то только у Лили. Поэтому неудивительно еще и то, что Дамблдор не рвется бросать Гарри в бой — реализация пророчества "в лоб" совершенно не обязательна.
Плохо то, что и Волдеморт это понимает.
— А если мы повторим то, что хочет сделать Волдеморт? — спрашиваю громко. — Поймаем его, обездвижим, а Гарри нанесет удар?
— Я буду последним, кто будет возражать, — тихо усмехается Дамблдор, — но пока что выманить его не удалось. Ни в прошлом году, ни в этом. К сожалению, никто не ожидал, что он найдет путь в Дурмштранг, иначе можно было бы подготовиться.
Сердце сжимает от тоски и ярости. Никто не ожидал. Да скажи ты прямо, что я, я виноват в том!
— Но в прошлом учебном году он не знал пророчества? — загнав приступ внутрь, словно иглу проглотив, пытаюсь держать голос спокойным, пытаюсь не ломать подлокотники кресла руками.
— Нет, он узнал его только прошлой осенью, и даже попытался похитить Гарри из Хогвартса, но попытка не удалась, и больше Волдеморт о таком не помышлял, — Дамблдор смотрит на меня поверх очков, словно спрашивая молчаливо — к чему все это?
— Почему?
— Я не знаю его мыслей, если ты об этом, но могу предположить, что он увидел в провале — знак. Знак того, что пророчество действует и что ему самому надо прийти за Гарри, а это риск исполнения пророчества не в его пользу. Могу предположить, что он будет ждать, или захвата власти или периода безвластья, чтобы добраться до тебя, Гарри, и избавиться от угрозы пророчества. Но не волнуйся, в Хогвартсе ему тебя не достать, и то, что было на Рождество — больше не повторится.
— Я..., — Гарри не находит слов и, кажется, задыхается.
Ну да, вот так вот тебе сообщают, что надо умереть, чтобы Темный Лорд отбросил свои темные копытца, поневоле начнешь хватать воздух ртом. Смог бы я решиться на такое? Впрочем, ответ известен — в Дурмштранге я бежал, так что не смог бы.
— Я понимаю, Гарри, это слишком много для одного раза и одного человека, — в голосе Дамблдора искреннее сострадание и сочувствие. — Поэтому я пригласил Гермиону, чтобы тебе было с кем обсудить услышанное, посоветоваться, поговорить и не держать в себе, потому что это тяжело, практически невыносимо. Но помни, что решение только за тобой.
— То есть вы не ждете от меня ничего, директор?
— Я решил, что ты должен знать правду. Что делать с этой правдой — решать тебе и только тебе.
Дедушка Альбус машинально потирает щеку, там, где был ожог, и в эту секунду я верю, что он говорит правду насчет решения. Играть с пророчествами и клятвами — себе дороже, но все равно ситуация выглядит тупиковой.
— И помни, Гарри, будущее — не предопределено, — говорит напоследок Дамблдор.
Глава 11
Иногда ускоренное и расширенное обучение — это плохо. Например, на уроках ЗОТИ, где Грюм выставляет меня в качестве ненаглядного пособия, или в качестве ассистентки, раз уж все равно программу пятого курса Хогвартса проходили еще в Дурмштранге. Мы, собственно, много чего проходили быстрее и шире программы, но вот так вот извращается только Аластор.
Сами посудите, с МакГонагалл занимаемся по вечерам и она потом, добрая душа, не дергает на уроках. Домашние задания спрашивает, конечно, но это ладно, терпимо. Флитвик на Чарах тоже мозги не ебет, и дуэли против старших курсов не устраивает. Слагхорн на Зельях тоже не требует сварить ему Зелье Удачи, хвалит, да, но не требует показать ему все те зелья, что разучены под руководством Снейпа. И так далее, в том же духе, Вектор на Нумерологии, Кеттлберн на Уходе за Существами, Уайлдер на Истории Магии — все они держатся в рамках. Ну да, ожидают от меня чуть большего — победитель Турнира, все дела — но не прямо сверх-сверх, как Грюм.
Отстраненно, теоретически — могу его понять, но вот по-человечески хочется уже, чтобы он угомонился, расслабился и не несся вперед одноногим паровозом. Смешно сказать, но в Дурмштранге он был такой же: давил, тащил, требовал, прессовал на обучении, но вот я... я тогда был другим. Без тогдашней безумной устремленности даже обучение и подготовка от Грюма не спасли бы от провала, с тем же вторым заданием, например. Содрогнуться и не встать! Выйти драться с мантикорой, и не просто выйти, а демонстративно! На публику, с музычкой, разве что оголенную ножку там еще оставалось продемонстрировать и на созданном шесте крутнуться.
Убиться ржавым веником, неужели все это было?
В общем, все стонут от Грюма, кроме самого Грюма.
Март близится к концу, сидим в Хогсмиде, в "Кабаньей голове", и Тонкс жалуется на жизнь. Разумеется, у нашего сидения в этом кабаке есть и второе дно. Попытка выманить хоть кого-то из ближнего круга Волдеморта, на нас, как приманку из ближнего круга Поттера. Клюет откровенно плохо, темные личности по углам пьют, как не в себя, и на нас не смотрят, даже несмотря на то, что Тонкс пытается изображать роковую красотку из шпионских романов.
Аберфорт, брат Дамблдора, за стойкой протирает стаканы, на лице его — смертельная скука.
— Школьники нынче какие-то тупые и озабоченные! — восклицает Нимфадора чуть громче, чем нужно, размахивает стаканом.
— Вот в ваше время они все были ого-го, да? — ухмыляюсь.
— Да! Мы учились защищаться, а не глазели по сторонам!
— Да ты на себя посмотри, — продолжаю ухмыляться.
— Что такого? — в голосе Тонкс обида. — Мантия — новенькая, форма — тоже!
Угу, ага, если не считать того, что декольте увеличено, и сиськи оттуда так и рвутся наружу, а на пузе нет-нет да мелькнет полоска кожи, и лицо подправлено метаморфизмом до безупречного. Если не считать того, что за окном весна. Если не считать того, что Нимфадора наряжается для Аластора, но смотрят-то на нее школьники.
— Какая еще защита от темных искусств? При взгляде на тебя, Дора, хочется выполнять первую заповедь, которую получил еще Адам, лично.
— Это какую еще? — хмурится Тонкс.
— Плодиться и размножаться, — и прячу ухмылке в глотке сока.
Тонкс пьет какое-то вино, виски для нее слишком крепко, сливочное пиво ей не нравится, а алкоголя нашей Доре хочется. Вот и накачивается "Шотландской Лозой" или чем-то в таком духе. Вино как вино, я бы и сам охотно вкатал пару бокалов, но понятно же, что потом будет, так что воздерживаюсь.
Потом, все потом.
После победы, когда можно будет расслабить булки и не дергаться.
— Я не против! — глубокомысленно заявляет Тонкс. — Но!
— Есть любовные треугольники, а у вас любовная прямая, — продолжаю веселиться. — Ты смотришь на Аластора, школьники на тебя, линия не замкнутая, никто никого не удовлетворяет.
— Точно! — Тонкс допивает и наливает еще, и тут же хлещет залпом. — Еще бутылку!
И, поди пойми, играет пьяную, или и вправду винишко уже в голове плещется и бьется о борта? Причины обижаться на Аластора у нее есть, и она как раз сейчас их излагает, слегка заплетающимся языком. То, что при этом она наклонилась вперед и почти лежит грудью на столе, только добавляет картинке очарования.
— Я для него все делаю! Ученики туда, подготовка сюда, приберись тут, принеси то, дополнительные занятия давай, мишень изображай, а он?
— А что он?
— Смотрит на меня, как будто не видит, чурбан деревянный!
Аберфорт приходит, смотрит на Тонкс и качает головой, но все же отдает бутылку. Нимфадора ловко вскрывает, прямо палочкой, скастовав какое-то изогнутое, как штопор заклинание, и тут же наливает полный бокал. Светло-красное вино, с оттенками желтого и оранжевого, неслышно, мягко льется, и все равно ощущение, как будто кровь хлещет. Как с этим Грюм справляется? Не видит повсюду кровь-кишки, не кидается заклинаниями на каждый шорох? Или он, поэтому и держит искусственный глаз, что тот искусственный, не живой?
Кстати, о глазе.
— Он тебя видит насквозь, — улыбаюсь. — Твои попытки увеличивать декольте не дают результата, потому что он и так видит тебя голой. Со всеми твоими прыщиками, шрамиками, зарослями в промежности и подмышками.
— Фффу, какая гадость! — еще глоток вина, и Тонкс восклицает. — Ты что несешь? У меня там все гладенькое, как у младенца!
И сделав хитро-пьяное лицо наклоняется еще сильнее и бормочет.
— Хочешь потрогать? Ну, не стесняйся, я же знаю, что хочешь!
— Что, прямо здесь?
— Конечно, нет! В Хогвартсе, — на лице Тонкс предвкушение, — так, чтобы Аластор видел, но думал, что мы его не видим! Можешь делать, что хочешь, я разрешаю! Если уж даже это его не заведет, то я не знаю, он и вправду тогда чурбан!
От такой картинки кровь, конечно, кипит, но вот мысль "Аластор — наблюдатель" охлаждает. Это не говоря уже о том, что прошлое лето вовсе не забыто.
— Меня он тоже видел голой, и что? Может тебе просто измениться нужно? — отвечаю ей чуть злее, чем нужно.
— Как?
— Ногу и руку себе убери, шрамов добавь, лицо такое, как у старого аврора сделай. Ты вообще выясняла, какие ему женщины нравятся?
— Выясняла.
— И как?
— Молчит, и говорит, что еще не сошел с ума, давать оружие против себя. Ну, так что, как тебе моя идея?
— Очень такая, Грюмая идея, я скажу. Посмеяться, имитировать чувства, не сближаться, а использовать для чего-то отношение к тебе других людей. Может поэтому у вас и не складывается ничего?
— Ты о чем?
— Да так, проехали, — машу рукой.
— Объясни.
Голос у Нимфадоры совсем трезвый и злой, и смотрит так же, держит за рукав, когда только и успевает ухватить? Ну да, она же метаморф — не пьянеет? Или моментально весь алкоголь в водицу переводит? Тонкс поджимает губы и смотрит, прожигает взглядом, словно я смогу одним ответом наладить ей личную жизнь. Может она, поэтому и такая стерва — дразнилка, что у нее личное свербение неудовлетворенности? Мысль неожиданная, но все равно как-то волны сочувствия не испытываю.
Да воздастся каждому по сиськам его.
— Объясни! — повторяет Нимфадора, и волосы ее становятся пепельно-фиолетового оттенка. — Ну!
Ой-ой. Таблицу зависимости цвета волос Нимфадоры от настроения, конечно, не найти, но имеющий глаза да увидит. Она в ярости, не просто ярости, а в том самом состоянии аффекта, когда несет волной гнева, разум отключается, только кровавая ярость и потом крик "что же я натворил?"
Как говаривал один знакомый про такое: "забрало падает".
— Ты — метаморф, — говорю медленно, сам для себя достраивая неоформленную мысль на ходу. — Тебе привычно изображать других людей, даже животных, изменять себя и подстраивать. Ты жаловалась на неуклюжесть, а потом она взяла и прошла.
— Ну да! Аластор меня научил!
— Чему?
— Быть уверенной в себе, — уже не так уверенно отвечает Нимфадора.
— Точно? Он тебя такому учил? Или просто учил магии и гонял на тренировках?
— А это не одно и то же?
— Конечно же, нет! — руки на стол, подпереть ими голову. — Ты же училась магии и до этого? В Аврорат сумела поступить, так?
— Да, но я далеко там...
— Неважно, — отмахиваюсь. — Поступила в Аврорат. То есть в тебе были целеустремленность, знание того, что ты хочешь, владение магией, и ты пришла и сдала экзамены, и все равно неуклюжесть была при тебе.
— Да, и что? Аластор — отличный учитель, он личным примером показал мне, какой надо быть! За это я его и люблю!
